Бецкой и его государыня-дочь. Тайны царской династии в исторических романах

Костёр скорее тлел, чем горел. Более или менее сухой хворост закончился, а мокрый, что собрали вокруг, сначала подсыхал и лишь потом слегка воспламенялся. Тем не менее, тепло давал. Домик без печи, без дымохода, но и угореть не было страшно – кругом одни дыры, да такие, что угарный газ не скапливался в этакой развалине.

Только заснул, а вот уж и ночь минула. Разбудил его Вейде. Костёр был затушен. Вейде, приложив к губам палец, жестом попросил прислушаться.

Издалека, с тракта, доносился шум. Что там такое? Не идти же проверять. Главное определить, не их ли ищут, не облава ли? У страха глаза велики.

Что стоит шведам лес прочесать?! И всё. Куда уйдёшь? А если и удастся уйти далеко вглубь леса, заплутать можно.

Трубецкой шепнул:

– Все последствия нашего здесь пребывания нужно ликвидировать. Засыпаем костёр, быстро. Да и сверху мокрый валежник надо набросать. Они ж не знают, где мы, и сюда-то навряд ли дойдут, а вот если те ж охотники забредут и следы костра увидят, сразу сообщат. Тогда уже серьёзно искать начнут.

Так и осталось загадкой для Трубецкого и его попутчиков, что за шум был на дороге. Может действительно их искали, а может, очередную партию пленных вели.

Между тем густели сумерки. Пора было собираться в путь. К тракту шли осторожно. Трубецкой сверял маршрут. Наконец, он нашёл уже наощупь последнюю отметину на сломанном дереве и сказал:

– Осталось шагов сто, не более. На дорогу выходить не будем. Пойдём вдоль дороги, пока ночь полностью не опустится. Вечером ещё может кто-то проехать.

Пошли веселее, чем накануне вечером. Дождь прекратился, и подсушенная обувь больше не промокала. Но это, конечно, на дороге не промокала, да только дорогу-то пришлось покинуть, чтоб не нарваться на всадника запоздалого или курьера. Любая встреча была смертельно опасна. Ведь их не могли не искать. Любого беглеца искали бы, а тут три генерала, причём один из них очень и очень нужный.

Ближе к полуночи вышли-таки на дорогу и прибавили шагу. Трубецкой пытался подсчитать, сколько они шли, а затем ехали из-под Нарвы. Но понял, что лучше пока не считать – страшно становилось.

На тракте – ни души. До утра никто не встретился, и никто не догонял. Так что с дороги сходить необходимости не было.

Шли молча. Разговаривать было нельзя, потому что и голос далеко разносится, да и о чём говорить то? Переливать из пустого в порожнее? Ничего серьёзно просто не лезло в голову.

На третий день пути снова прятались в лесу, подальше от тракта, хотя, казалось, что можно было бы идти спокойно. Безлюдно. Ни кареты, ни повозки, ни всадника, ни, тем более, пеших путников. Дождь со снегом, слякоть. Какие уж там путешествия?! Очень редко кто-то и проезжал. Да ведь верно говорят: бережёного Бог бережёт.

Отсиживались в балках, даже костры разводили, хотя с каждым разом делать это было всё сложнее, да и спички-серники берегли, потому что много приходилось тратить на разведение огня. Заканчивались и сухари. Воды же без костра, на котором снег растапливали, не получить. Разве что в водоёмах пока удавалось взять, но не вечно же будет плюсовая температура. Зима наступала неотвратимо.

Конечно, лучше бы по весне было бежать – там и в лесу укрыться легче, зелёнка спасёт от посторонних глаз, да и не замёрзнешь. А тут…

Пошла четвёртая ночь пути. К утру стало заметно холодать, повалил снег крупными хлопьями. Поначалу он таял, достигнув земли, но скоро стал ложиться, устилая всё вокруг.

Заволновались спутники Трубецкого.

– Всё, зима, морозы… Конец нам! – сказал Бутурлин.

– Тебе ль не знать, что снег окончательно ложится лишь на сухую мёрзлую землю. А этот стает, – возразил Трубецкой.

Так оно и случилось. К вечеру снова очистилась земля, снова всё потемнело вокруг. Оно и хуже, и лучше – когда снег, далеко видно. А тут хоть глаз коли. Если б не было необходимости в разведении огня, можно бы и в ста метрах от дороги отсидеться.

– Может, заглянем в деревеньку какую? – не выдержал Вайде. – Сил нет. Не выжить нам так. Не дойдём.

Трубецкой не спешил с ответом. Он и сам уже понимал, сколь рискованное мероприятие задумал. Всё чаще мысли убегали вперёд, на юг, где за пеленой непогоды лежала Россия, где в стольном граде Москве ждала семья, ждала жена. Что-то она думает о нём, знает ли что в плену, надеется ли на то, что жив?

Из всех беглецов он один был непреклонен и стоек. Но когда начинал сознавать, сколько вёрст ещё идти по бездорожью, сам приходил в ужас. Что там, впереди? Ну хорошо, дойдём до родных рубежей, хотя и это тяжело, очень тяжело. А что там? Есть что-то вроде стражи? Есть ли вообще где остановиться? А может шведы всё истребили, и нет ни души на многие версты.

Несмотря ни на что Трубецкой не жалел, что решился на побег. Он считал, что лучше уж погибнуть на пути в Россию, чем бесславно сложить голову в плену.

Ружьё, отобранное у часового, несли по очереди, заботясь о том, чтоб не отсырели заряды. Мало ли что встретится на пути. А если стая волков? Или другой какой зверь?

Ненадёжное пристанище

На пятую дневку, когда отсиживались в лесной чаще, Бутурлин обратил внимание, что лес в стороне от дороги, несколько редеет. Он прошёл немного и оказался на опушке. С неё-то и увидел вдалеке какое-то строение.

Вернулся и объявил:

– Кажется сарай за лесом, правда, в открытом поле. Но какое-никакое, а убежище.

Все втроём вышли на опушку. Действительно, вдали виднелся сарай, судя по всему, заброшенный. Возможно, лишь летом для каких-то целей используемый. Может вдали от деревни поставленный, чтоб сено там хранить заготовленное. Но деревни не видать. Лишь небольшой снегопад, да мягкая, успокаивающая тишина вокруг.

– Может лучше всё же хуторок найдём?! – взмолился Вайде, вглядываясь в снежную пелену. – Ночь в тепле проведём, а поутру снова в путь? Хоть отогреемся, а потом, пока снег не лёг, укрыться успеем. Если даже и задумают донести, пока доберутся до постов каких, пока те доложат по команде, далеко успеем уйти.

– Да, отдых не мешал бы, – поддержал Бутурлин. – Просушиться, в порядок себя привести, может, одежонкой какой разжиться…

– Разжиться? – усмехнулся Трубецкой. – Так на что разживёшься? Нас ведь полностью выпотрошили.

Долго думал-гадал Трубецкой. Он прекрасно понимал, что нельзя никуда заходить, нельзя показываться. Если их не нашли до сих пор, значит не вышли на след, значит понятия не имеют, где искать. Может ещё несколько деньков – ну неделю – поищут, а потом решат, что сгинули беглецы, погибли, да и бросят поиски. Но силы действительно были на исходе. Нельзя показываться кому бы то ни было, нельзя заходить даже на самый заброшенный хуторок. А как же иначе? Ну, хорошо, обогреются, отдохнут, а потом. Не убивать же тех, кто приютил, чтобы сдать их не могли. Нет, на такое пойти Трубецкой по существу своему не мог. Тем более, заранее не предугадаешь. В доме могут быть и женщины, и дети… нет, не годилось такое решение.

Тем не менее, где-то надо было отсидеться в тепле до наступления холодов, пока не станут реки, пока не покроются льдом заливы. Иначе и вовсе не дойти до России.

Как же добраться до дому из этих Богом забытых мест? Трубецкой обдумывал перед побегом два варианта пути. Один: дождаться, когда замёрзнет Ботнический залив и перейти через него. Рискованно. Очень рискованно. Но на финской стороне можно укрыться в каком-то населённом пункте. Другой вариант – идти на юг вдоль залива, а затем каким-то образом переправиться на европейский берег, в Данию. Это спасение. Дания – союзник России. Какой никакой, но союзник. Главное – выбраться из Швеции.

Карты, конечно, негде было взять. Но у Трубецкого отличная память. Закроет глаза, и предстают перед ним основные начертания побережья, которые запомнил ещё перед походом. Но одно дело вот этакое запоминание общего порядка, другое – конкретика. Когда он рассматривал карту, его интересовало совсем другое – не мог же он предположить, что будет бежать из плена.

Посовещались на опушке леса. А сарай так и манил.

– Давайте-ка сделаем отдых, – решил Трубецкой, чувствуя, что угадывает желания и Бутурлина, и Вейде. – Костёр разведём, пока погода стоит мокрая, туманная. Погреемся, одежду обсушим, ну и порешаем, что дальше делать.

И Бутурлин, и Вейде предложение восприняли с энтузиазмом.

Оставалось преодолеть открытое поле. Конечно, дело опасное, но не дожидаться же вечера. Чай не дорога здесь столбовая. Вокруг никаких больше строений, кроме сарая. Ну кто будет бродить по полю, уже давно убранному. Чай не лето и даже не ранняя осень.

И всё же шли с опаской.

Сарай оказался сенным. Тоже, конечно, продуваемый во всё щели, но крыша, по крайней мере, залатана. Всё же сено хранилось.

– Осмотримся, – сказал Трубецкой и, приставив простенькую деревянную лестницу, забрался на сеновал.

Он долго рассматривал что-то из-под самой крыши. Переползал с места на место и, наконец, спустился вниз.

Бутурлин и Вейде с нетерпением ждали, что скажет.

– Ну что же. Видимо, хранят здесь жители посёлка сено. Сам-то посёлок вон там, – Трубецкой указал в том направлении, на которое смотрели ворота сарая. – Большой посёлок. Правее поле, переходящее в заливной луг. Левее тоже поле до самой опушки леса. Хорошо, что обзор есть. Врасплох нас не застанут.

– Кто? – спросил Вейде.

– Неважно кто, – сказал Трубецкой. – Хоть те, кто ищет нас, хоть поселковые жители. Вот придут за сеном, увидят, ну и сразу сообщат, куда следует.