Бецкой и его государыня-дочь. Тайны царской династии в исторических романах

– Пока далеко.

– Где-то выследили добычу. А нас в такой снегопад не учуют и не найдут, – уверенно заявил Трубецкой, чтобы успокоить своих спутников, хотя на самом деле этой уверенности у него не было.

Тем не менее, продолжил:

– Говорю же, далеко. Они если и чуют добычу, то не более чем за полторы – две версты. Ну а след могут учуять не более чем за двое суток. Это мне в деревне рассказывали, когда ещё мальцом был. Так что следы наши давно уж не найти, тем паче они под снегом.

Тем не менее, на ночь беглецы забрались на чердак, распределили между собой дежурства, и ночь провели в тревоге. Огонь поддерживали в вырытой ложбинке близ входа. Задача эта возлагалась на дежурного.

Трубецкой выбрал себе самые тяжёлые, предутренние часы.

Спустился с чердака, взял у Вейде ружьё. Осмотрелся, прислушался. Леденящий душу вой возникал время от времени, но по-прежнему где-то вдалеке.

«Ну и ладно, – подумал он. – Нет худа без добра. Глядишь, поселковые не сунутся к нам. Но с другой стороны… Если будет необходимо, так целой группой пойдут, да с оружием?! Хорошо, что снега много намело. Быстро не подберутся, заранее увидим».

Но он понимал, что увидеть мало, нужно ещё успеть скрыться. А это уже сложнее, ведь уходить придётся по глубокому снегу, оставляя достаточно ясные следы.

Вполне понятно, что, обнаружив пребывание в хранилище сена посторонних людей, посельчане попробуют их догнать, или, если не догнать, то сообщить о них.

Зимой светает поздно. Да и как определишь время? Часы-то естественно, при пленении отобрали. Собственно, и не нужно было время. Придумали только как дни считать. Взяли длинную верёвку, случайно под рукой оказавшеюся, и каждое утро завязывали на ней новый узелок. Вот уж с десяток узелков на верёвке, а ясности, что ждёт дальше – никакой.

Из еды у беглецов только мясо кабана, да травяной чай. Благо было откуда выбрать пахучих трав. Целый сеновал. Это, конечно, не питание.

Трубецкой всё более и более ощущал свою ответственность за беглецов, которых подговорил на такое трудное, да и, как всё более осознавал, почти что бесполезное дело.

В то утро светало медленно. Снег, на удачу или на беду, не прекращался. На удачу, потому что и волкам издалека не учуять, и поселковым жителям до сеновала не дойти. Он ещё раз осмотрел это довольно объёмное хранилище кормов для скота, пытаясь понять – так, от нечего делать – почему поставили его далеко от посёлка. То ли не успели перевезти сено, то ли возле домов и хранить негде. А возможно и от лишних глаз спрятали. Что б не очень заметно было обилие кормов. А вокруг посёлка кто высматривать будет?

Проснулись Вейде и Бутурлин. Спустились с чердака.

– Ну что? Тихо? – спросил Бутурлин, просто так, чтоб заговорить.

– Тихо. И волки замолчали, – ответил Трубецкой. – Собственно, день они проводят в норах, каждая пара в своей. Ну а в сумерках выходят на охоту. Вой же, который мы слышали ночью, это как раз сигнал сбора. Помню, мне рассказывали в детстве знатоки-охотники, что просто так волки редко воют.

– Как бы для души?! – усмехнулся Бутурлин.

– Вот именно, для души… Когда душа пищи просит, тогда вой призывный, это как боевая сигнальная труба вожака, собирающего стаю на охоту. В ответ воют те, кто принял сигнал. Вот и получается разноголосый вой. Кстати, слушать вой волки очень любят. У нас охотники даже рожки научились изготавливать, чтобы волков приманивать. Иногда получалось, хотя волки очень умны и обмануть их сложно.

– Говорят, они всеядны? – сказал Вейде.

– Это вы к тому, что мы можем стать хорошей пищей, – отреагировал Бутурлин.

– Человек – вовсе не основная пища, – возразил Трубецкой и прибавил, главным образом для того, чтобы успокоить своих спутников: – В этих краях, думаю, им хватает кабанов, лосей, да и то, скорее, зимой на них нападают, когда пищи мало. А так, мелкие зверьки в ход идут – зайцы, суслики, сурки, даже мыши-полёвки. Бывает, что и рыбку едят, конечно, если поймать смогут. Кстати, они и травоядны. Ну и ещё… Снег глубокий для них – не такая уж и преграда. Лапы – шире, чем у собак, а потому, когда собак против волка пускали, те догнать его по снегу не могли, вязли.

– Не успокаивайте нас, дорогой князь, – сказал, наконец, Вейде. – Положение наше со всех сторон никудышнее. Если даже волки не нападут, так мороз заморозит, да голод сгложет. Давайте-ка, друзья мои, ещё раз прикинем, что делать.

– Но прежде подкрепиться надо.

Снова растапливали снег на костре, снова заваривали травы, снова поджаривали куски кабанятины. То, что оттепель прекратилась, было на руку. Мясо могло храниться дольше.

– Эх, кусочек бы хлеба, – сказал Бутурлин, с трудом пережёвывая мясо.

Между тем, Вейде ещё раз обследовал весь сеновал, обследовал углы и нашёл какой-то чугунок.

– Вот, – порадовал он. – Можно и суп сварить.

– Щи, – засмеялся Трубецкой, – А вместо капусты – травы. Там же и лопухи, и крапива.

После завтрака Трубецкой объявил, что прежде, чем говорить о планах, хочет выспаться, и полез на сеновал. Он оттягивал размышления о грядущем. Ничего путного не лезло в голову.

Проснулся. Спутники его о чём-то мирно беседовали у костра. Уже начали густеть сумерки, и ружьё они поставили поблизости. Напугал он их разговорами о волках.

Жечь костёр по-прежнему было безопасно – стояла между ними и посёлком плотная стена снега. Снег лёг покрывалом на крышу сеновала, и внутри стало теплее – ветер не задувал.

– Не знаю уж, что вам желать, князь, – сказал, приметивший Трубецкого Бутурлин: – Доброго утра или доброго вечера.

– Главное, чтобы доброго, а утра или вечера, не важно, – усмехнулся Трубецкой.

Едва стемнело, снова, как и накануне, донёсся вой.

Вейде и Бутурлин замерли. Вот так – отважные воины, храбрые генералы, не пасующие в бою, где смерть витала вокруг, замерли в оцепенении, услышав эти жуткие переливы.

– Ближе сегодня воют, – сказал Вейде.

– Так кажется, – возразил Трубецкой. – Но оружие надо приготовить. Зарядить. Стрелять будем в крайнем случае. Выстрелы могут услышать в посёлке.

Как и прежде распределили ночные дежурства, но спать никто не хотел.

– Днём выспимся, – сказал Бутурлин. – Костёр надо посильнее сделать. Думаю, из посёлка в снегопад не заметят. В такую ночь вряд ли кто там по улице бродит.

Трубецкой успокаивал своих спутников, но прекрасно понимал, что в этакую снежную круговерть столь отчётливо вой может быть слышен, если стая волков гораздо ближе, чем накануне. Оставалась надежда на то, что снег помешает волкам учуять беглецов.

Князь с детства слышал немало рассказов о волках, которые представляли серьёзную опасность для запоздалых путников. Да и как иначе. Представьте себе бескрайние просторы, заметённые дороги настолько, что верстовых столбов не видать. И лошадь с путником в санях… Какая уж там защита? Лошади заранее чуют волков, боятся их. Но в глубоком снегу они бессильны. Не оторваться от преследования, когда и ноги вязнут и сани становятся неподъёмными.

В детстве Трубецкой много времени проводил в подмосковном имении, бывал в Тульских краях, гостил и в Рязанской губернии у родственников.

Всё в прошлом, правда не в таком уж и далёком. Генералу Трубецкому всего-то тридцать пятый год. Какая карьера впереди! Уже дивизией командовал. И успешно командовал, правда, успешно в мирно время. А в самом начале войны – плен.

Постоянно думал Трубецкой о том, что он мог сделать в том жестоком бою под Нарвой? Дивизия-то была полнокровной, вполне боеспособной. Так почему же неудача? Как же подействовала паника, как оголила фланги!

Да и контузия. Если б не контузия!? Если б сознание не потерял?! Что теперь скажешь? После драки кулаками не машут. Хотя задуматься следует.

Этими мыслями он гнал от себя другие мысли, которые давно уже становились не просто страшными – жуткими. Он держался стойко, виду не показывал. И вот ведь завёл своих спутников в ловушку.

Думал свою думу?

«Некуда деваться. Стоит покинуть своё убежище, и верная смерть в открытом поле или в лесу от холода и голода, да и от хищников. Остаться? Так рано или поздно найдут те, кто приедет за сеном. Наверняка ведь на подводе приедут. А если отобрать подводу? Что изменит?».

Нет… Лучше уж анализировать военную неудачу, словно когда-то ещё придётся командовать дивизией в бою.