Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя

Нужно было серьёзно заниматься с Иоанном, который рос необыкновенно смышлёным и рассудительным отроком, но вполне мог слишком увлечься охотами и развлечениями, посчитав, что именно в этом и есть смысл царской жизни.

Особенно беспокоило митрополита Макария то, что нависали тучи над Московией, что враг не прекратил своих жестоких набегов на русские украйны, что готовит и более серьёзные набеги, с целью грабежей и добычи рабов для невольничьих рынков. Буйствовала Казань, буйствовал Крым, злобно шипели Литва, Польша, да и вообще весь алчный и жестокий Запад.

Митрополит Макарий сразу определил, что большое влияние на становление государя-отрока имели книги. И отец его Василий Третий и мать Елена Васильевна были начитаны, грамотны, хорошо воспитаны и если отец не успел повлиять на сына из-за ранней своей гибели, то мать успела приобщить его к чтению, а сиротское житье способствовало тому, что государь-отрок нашёл себе друзей в мире книг.

А начало сороковых характеризовалось нарастанием опасности нашествия крымчан, причём нашествия, которое могло поддержать и казанское ханство.

Ещё в 1541 году ждали нападения татар, но боярскую думу более заботило, кто окажется ближе к трону, кто будет властвовать в государстве Московском. Правда обсуждали вопрос, а не спрятать ли подальше от столицы, которая могла вот-вот подвергнуться нападению, Иоанна с его младшим братом Юрием. Да вот только безопасного места в ту пору на Руси почитай и не было. Судили да рядили, но к с частью великому татар остановила русская дружина на Оке и не пустила к Москве.

Боярская усобица ещё не успела нанести вред войску Московскому. Но такой вред мог наступить неминуемо, если затянутся противоборства боярских группировок.

Митрополит Макарий понял, что настал час вмешаться в воспитание государя-отрока.

Отрадно было, что Иоанн начитан, отрадно, что стремился к знаниям, отрадно, что не успели помешать учёбе его самозваные опекуны Шуйские, которым было тем спокойнее, чем менее подготовлен к государственному служению государь-отрок.

Да только вот был Иоанн пока ещё покладист и послушен. Он и не знал другого варианта поведения. Он по-прежнему оставался во власти опекунов. Они его кормили, они его водили на заседания боярской думы, они устраивали разные игры и развлечения.

Тот близорук, кто прошлого не ведает

В трапезной Чудова монастыря царил полумрак.

Митрополит Макарий не велел зажигать все свечи. Яркий свет не союзник доверительной беседы. Он ждал гостя высокого, но высокого пока только родом своим, а по летам малым совсем ещё несмышлёного, да и безвластного. Он ждал отрока Иоанна, сына вот уж более десять лет отошедшего в мир иной государя великого Василия Третьего.

Чудову монастырю до?лжно было явить новое чудо, до?лжно было его, митрополита Макария, устами наставить юного отрока на Божие послушание и Государево служение.

Державный отрок Иоанн сам пожелал видеть митрополита, но не в царских палатах, где он вовсе не хозяин, а в монастыре.

Чудов монастырь… Он назван в честь Чуда Архангела Михаила в Хонех, в греческом городе, прежде носившем название Колоссы. Именно там была, по преданиям, основана Апостолами Христа первая христианская община и возведён храм, посвящённый архангелу Михаилу. Враги общины замыслили снести храм, направив на него две горные реки, соединённые в один мощный поток. Но строитель и основатель храма Архипп встал на молитву к Архангелу Михаилу, и Архангел ударом своего жезла проломил в горе расселину, куда и повернули потоки воды. Тогда-то город Колоссы и получил название Хоны, то есть расселина.

Легенда о спасении, дарованном архангелом Михаилом, распространилось и на Земле Русской. По одному из преданий, описанном в Волоколамском патерике, город Новгород был спасён в 1239 году от полчищ хана Батыя Пресвятой Богородицей явлением архистратига Михаила. Ордынцы по завету Чингисхана чтили православных святых и не перечили их воле, а потому Батый оставил в покое Новгород, а подойдя затем к Киеву и увидев на вратах его фреску с изображением Архангела Михаила, воскликнул: «Сей ми възбрани поити на Великий Новъгородъ».

В честь этих событий и был основан в 1365 году в Московском Кремле митрополитом Алексием кафедральный мужской монастырь, соборный храм которого посвящён Чуду святого Архистратига Михаила в Хонех.

Скрипнула дверь в трапезную. С робостью вошёл державный отрок Иоанн, худощавый, скромный с виду, но с глазами цепкими, внимательными, с взглядом пронзительным. Лицо доброе, открытое, располагающее своим видом. Вошёл же с робостью, потому как не ведал он иного поведения, несмотря на своё царское звание. Сиротская доля сгибала его и нужно было спешить, чтобы не дать согнуть окончательно. Ведал митрополит Макарий, как относятся к Иоанну самозваные опекуны Шуйские, ведал, что на заседаниях думы боярской, да приёмах дипломатических шапку ломают и спину перед ним гнут, а как воротятся в палаты царские, то сами там цари самозваные, а он, законный государь, никто, и отношение к нему хуже, чем к холопу безродному.

Трудное это дело сотворить властного государя из сироты, униженного и постоянно оскорбляемого самозванцами. Где искать защиты? Только у Бога искать и искать через того, кто призван исполнять Его Святую Волю на Земле. То есть, через него, митрополита Московского. Да ведь пошатнулась вера у тех, кто к власти рвался путём измен и предательств, и кто, получив эту власть, не желал её отдавать, презрев не только веру саму, но честь и совесть.

Что противопоставить власти, обладающей силой реальной? Силу Слова Божьего? Но это Слово подействовать может только на того, кто Слово это услышать способен. А коли нет? Перегнёшь палку и окажешься либо в земле сырой, либо в отдалённом монастыре. Ни того не другого не боялся митрополит, но он, воспитанный в обители самым Иосифом Волоцким основанной – в Иосифо-Волоколамском Успенском монастыре, – мыслил не о собственной жизни, он мыслил о судьбе государства Московского, а святые молитвы открывали ему то, что заповедано в жизни этой земной. Открывали то, что, если не вложит он боевой дух и твёрдость в душу отрока державного, большие беды обрушатся на Землю Русскую и без того уж претерпевшую немало горя и страданий.

Поклонился отрок Иоанн, и не повелительно слово молвил, а, скорее, просительно:

– Говорить с тобой хочу, отче Макарий.

Скорее вопрос, нежели требование.

– Слушаю, государь, Иоанн Васильевич, слушаю, – митрополит склонил голову в поклоне, стремясь хоть этим показать, что не с простым отроком говорит, причём показать уважение к титулу государеву не прилюдно, а наедине, чего не делали опекуны самозваные.

Отрок посмотрел пристально. Повторил более уверенно:

– Говорить хочу о доле своей сиротской и о служении царском. Почто это опекуны мои на людях почитают меня как государя, а в палатах царских ведут себя, как со своим подданным, как с холопом безродным. Кто я?

– Ты – государь! Государь, как отец твой Василий Иоаннович, государь великий, как Иоанн Васильевич, дед твой родной двойной тёзка твой. Ту – государь, и ждёт тебя служение государево, служение великое Земле Русской и народу Русскому. Недаром сами Небеса, указали в час твоего рождения на грозное твоё служение для врагов, громами и молниями необыкновенными указали, каких не помнили ни старожилы, ни их отцы и их деды.

Приободрился отрок.

И митрополит, и государь Иоанн всё ещё стояли посреди трапезной. Кто, согласно иерархии, должен предложить сесть к столу для продолжения беседы? Государь – глава государства, а митрополит – предстоятель церкви, главой коей является Христос.

Митрополит указал на стул, мол, садись, государь и едва тот сел на лавку, проговорил:

– Дозволь, и я присяду, в ногах-то правды нет.

Сел, не дожидаясь ответа государя-отрока, посмотрел на него по-отечески тепло и сказал негромко, проникновенно:

– Ты прав, мой государь, настало время поговорить нам… Но не о доле твоей сиротской… Нет… Ты – государь, а потому от рождения своего отец и сиротам обездоленным, крестьянам, и людям работным, и боярам, словом, всему народу русскому, и высокая доля твоя, не о своей судьбе печься, а о жизни всего народа, Самим Всевышним в волю твою отданным.

Отрок Иоанн брови приподнял, но лицо не стало оттого удивлённым, посерьёзнело лицо, а глаза, сверкнули, взгляд сделался любопытным, пронзительным.

– Ты рождён в суровое для Земли Русской время. Помнишь ли ты, знаешь ли ты о подвиге пращура твоего Дмитрия Иоанновича, великого князя Московского за победу над лютыми ворогами на поле Куликовом, на берегах Дона и Непрядвы Донским наречённого.

– Знаю, – уже с твёрдостью в голосе сказал Иоанн. – Боярин Овчина мне сказывал. О битве великой сказывал, да вот только, – погрустнел взгляд, насупился отрок и голос дрогнул: – убили его Шуйские и мамку Аграфену убили, как ни просил я их помиловать. Ведь безвинных убили-то…

– Горько, горько, государь, да только не время ноне горевать. И не таковы беды ждут нас, если мы забудем, кто окружает Землю Русскую, какие недруги звери-нелюди готовят нам погибель.

Митрополит помолчал. Молчал и отрок Иоанн. Ждал, продолжения разговора, успокаиваясь и прогоняя от себя горькие мысли о своей нелёгкой доле, о погибели людей, родных и близких.

– В обозе Мамая, шедшего на Русь, обозе, брошенном генуэзскими купцами, бежавшими вместе с разбитой ордой, нашли миллионы пар кандалов. – негромко, но внятно продолжил Макарий, – Чувствовали вороги, что поднимается Русь, что готова вырваться из-под ига иноземного, вот и порешили, разгромив рать Дмитрия Иоанновича, извести народ наш, изловить и заковать в кандалы всех, кого захватить смогут, тех, кто в рабы годится. Остальных, кто слаб и хил, под корень извести всех! Чтобы покончить с непокорным народом. Очистить от него земли, с которых дань брать становилось всё труднее и труднее. Так вот, государь, было мне видение в молитве, что вновь замышляют подобное вороги, что со всех концов света грозят нам нашествиями.

– А одолеем ли мы их всех, отче? – спросил Иоанн.

– А можем ли не одолеть? Помни, что миллионы людей русских, подданных пращуров твоих, взяты в полон. Многие из них, как известно мне, проданы на галеры. Знаешь, что это такое? Их приковали к скамьям военных галер французских, венецианских и прочих. Цепями приковывали, да пожизненно. Ты можешь представить себе их судьбу? Это не сиротство твоё. Эта доля пострашнее… Глоток воды, кусок хлеба и работа, постоянная работа под свист нагаек, гуляющих по спинам. И никакого просвета, никакой надежды. Каково сознавать, что вся жизнь до самого часа последнего таковая и иной не будет.

– А как их спасти? Как отбить? – спросил отрок и глаза сверкнули так, как до того ещё не сверкали – гнев отразился к в них.

– Тех уж не отобьёшь, кто продан на рынках. Слишком далеко они. Не достать. Других отдавать не след нам.

– А князь наш славный Александр Невский говаривал, что ворог западный страшнее ордынского, степного, южного, – молвил Иоанн.

– Так-то оно так, – неспешно, взвешивая слово каждое, проговорил митрополит. – Да во всяко время свои опасности… Страшным ворогом является для нас западный враг. Это точно. Он полонит и душу, и тело, то есть ему мало брать в полон, ему нужно подчинить вере своей поганой, вере хоть и званой христовой, но антихристовой давно уже ставшей. При нём ворог степной, орда только тело полонила, грабила, убивала, в полон уводила. Ныне и последыши орды стали ворогом страшным – не просто брать полон замышляют, а под корень извести народ русский. Это ты должен помнить, государь, мой, Иоанн Васильевич.

Видел митрополит, что нравилось отроку величание государем, да ещё и по имени отчеству, тем паче величание это было не для всеобщего слуха, а вот так, лично, в келье сделанное. Ну что ж, надо приучать к тому, что он не просто отрок, что государь – от Бога пристав.

– Так вот, царь и великий князь, – продолжил он, – тебе заповедано сломить лютого ворога, спасти Русь от погибели. Пращур твой Дмитрий Иоаннович, Донским коего величаем, сбросил иго, да только дань то и до него Русь платила ордынским ханам и вскоре снова начала платить. Не сразу освободилась от позора и унижения. А как освободилась, начались грабительские набеги, много набегов…

Долго рассказывал митрополит Макарий о нападениях лютых ворогов. Поведал он и о нашествии Тохтамыша в 1382 году, когда сожжена была Москва, а в Кремле перебито свыше 20 тысяч московских жителей, затворившихся там, да поверившим лживым посулам, когда сожжено было не меренное количество книг, укрытых в соборах. Рассказал и о том, как в 1395 году Тамерлан прошёл огнём и мечом до города Ельца, а в 1408 году мурза Едигей дошёл до Москвы, взял выкуп и заставил возобновить выплату дани. О том, как в 1439 году хан Улус-Махмет казанский опустошил обширные районы близ Москвы, а в 1445 году вновь совершил набег и взял в плен Василия Тёмного. В 1415 году на Русь напал хан Мазовша. В 1472 году сарайский хан Ахмет осаждал Алексин, а в 1480 году достиг Воротынска.

– Да и тебе, государь, – продолжил он, – небось памятно, как вас с братом собирались прятать от нашествия, уже совсем недавнего. Но остановили ворога наши воины славные на Оке. Видно, понял враг, что государство Московское расправляет крыла свои, вот и решил истребить жителей земли Русской, чтобы не было больше народа, стойкого, несгибаемого. И чтобы не искоренили вороги лютые народ наш, ты должен положить конец их замыслам, чтоб дорогу забыли на русскую землю. Ведаю, что ждёт тебя твоя великая битва на твоём поле Куликовом. Где будет это поле твоё, на Дону или на Оке, у стен Рязани, Тулы, Серпухова или Коломны, пока не ведаю, но победа в ней заповедана именно тебе, в грозную ночь для грозного царствования рождённому. И чтобы не смели вороги казанские, астраханские или крымские даже помышлять о том, чтобы выбить под корень народ русский.

– А Запад? – спросил Иоанн. – Запад ведь, как говорил пращур наш Александр Ярославич, ещё более опасен?