Неподвижно лишь солнце любви

– Сценарии кинофильмов не берутся с потолка, особенно хороших кинофильмов, – сказал Теремрин. – В любом сценарии, да и в любой книге отражается жизнь. Другое дело, что её отражает каждый так, как умеет и настолько, насколько обладает мастерством. О том, чего не было, пишут только фантасты, хотя иное из написанного сбывается. Не получится ни романа, ни повести, ни даже рассказа, одним словом, ни одного хорошего художественного произведения, если нет в основе факта. А ещё лучше, если автор сам пережил то, о чём пишет.

– Писателю, конечно, виднее.

– И писателю, сидящему перед тобой, вовсе не кажется малознакомой девушка, которую осмелился он пригласить сюда, в этот чудный уголок Подмосковья.

– Ну и приглашённой девушке более не кажется писатель, пригласивший её, малознакомым, – парировала Ирина и тут же прибавила к сказанному: – Всё же согласись, что для меня эта встреча – шаг более серьёзный, чем для тебя. А может быть, и опрометчивый.

– Что серьёзный, соглашусь, – сказал Теремрин, поднимаясь из-за стола, поскольку разговор вновь принимал оборот, для него нежелательный. – Ну а опрометчивости в нём не вижу. Впрочем, не пора ли нам на пляж?

По дороге в номер он продолжал что-то рассказывать о доме отдыха, потом же, когда она ушла в спальню переодеться для пляжа, он вдруг подумал: правильно ли поступил, пригласив её? Он стремительно ворвался в её жизнь и завоевывал всё новые и новые позиции в её сердце. А цель какова? Ведь если признаться, цели он так ещё и не определил. На какую роль в своей судьбе он готовил эту юную, чистую девушку? Место жены было занято, и пусть занято, как казалось, непрочно, всё это так могло только казаться? Роль любовницы Ирине не подходила, поскольку ей ещё предстояло строить свою, личную жизнь.

Он ждал, что она, в конце концов, прямо спросит у него, женат ли он, и не знал, как ответить на этот вопрос. В случае прямого вопроса солгать он не мог. Она же не спрашивала, и он начинал понимать почему? Она была слишком деликатна.

В Пятигорске всё было гораздо проще. Он отдыхал, и она отдыхала. На курорте взятки гладки, но даже при таком условии он не переступил грани в их отношениях, потому что не считал возможным взять на себя ответственность за последствия своего поступка. Да и она ведь не собиралась позволять ему того, что в своё время позволила Катя. Теперь всё было по-иному. Она приехала к нему, и, видимо, рассчитывала на серьёзное к ней отношение. Она доверилась ему. Мог ли он злоупотребить этим доверием? Ведь по всему было видно, что она на подобный шаг решилась впервые.

Размышляя так, он и не подозревал, что был очень недалёк от истины, ибо казус, который произошёл с Ириной в номере Синеусова, не переменил её образа мышления, её взглядов на отношения между мужчиной и женщиной. Мама не одобрила её поездку, хотя и протестовать против неё не сочла возможным. Она лишь сказала: «Смотри, дочка, я тебя обо всём предупредила. Смотри сама… Уже не маленькая. Запретить не могу, но и благословить на такой шаг не осмелюсь».

Мамы стали иными, по сравнению с теми, что были в старой благочестивой России. Мамы под давлением обстоятельств, стали мягче, стали покладистее. А зря!

– Ты давно приехала в Москву? – спросил Теремрин, когда она вошла в гостиную, уже готовая к походу на пляж.

– Вчера утром. Рассказал о тебе Татьяне, подруге своей институтской. Я, кажется, говорила, что она знает тебя, а точнее, видела тебя.

– Каким образом?

– Татьяна ходила на твои вечера, куда её несколько раз вытаскивала старшая сестра Ольга. Ты выступал во Дворце культуры Метростроя?

– Было дело. Это недалеко от Курского вокзала.

– Не знаю, не бывала, – сказала Ирина. – Так вот Татьяну и вытащила сестра на какой-то вечер, который вёл Валентин Лавров, который пишет о Бунине. Она мне показывала книгу «Холодная осень» и очень хвалила её.

– Да, Валентин Лавров ведёт клуб «Любителей книги». О Бунине же он написал просто здорово.

– Но Ольге понравились именно твои выступления и особенно твои рассказы о любви.

– А как она отнеслась к твоему приезду? – спросил Теремрин, чтобы увести разговор от своего творчества, обсуждать которое он не любил, считая свои художественные опыты в рассказах пока ещё очень поверхностными.

– Приезд одобрила. Заметила, между прочим, что и сама бы не прочь с тобой познакомиться, да случая не представилось. Видишь сколько у меня конкуренток!? Если бы ты увидел Татьяну!

– О, женщины! Удивительный народ! Зачем нужны такие провокации? Не думаете, что тот, кого вы провоцируете, возьмёт, да захочет посмотреть на предмет провокации?!

– Ну и, пожалуйста, – обиженно сказала Ирина. – Могу даже телефон дать.

– Нет, никакого телефона и никакой Татьяны мне не надо, – возразил Теремрин. – Да и хватит об этом. Нас ждёт пляж.

От входа в вестибюль до пляжа всего-то метров двести-триста. Пляж был полон, все лежаки заняты, и Теремрин предложил устроиться подальше от воды в тени деревьев. Разноголосый гул висел над берегом, вода кипела и шипела от барахтающихся в ней людей.

Ирина с интересом осмотрелась и поинтересовалась:

– А что находится на противоположном берегу?

– Пансионат «Клязьма». Там отдыхают сотрудники ЦК партии.

– Неужели? И никакой охраны.

– Там отдыхают не первые лица, да и соседство, думаю, надёжное. Кстати, неподалёку от нас, в лесу, милицейский дом отдыха «Березовая Роща». Ну а за посёлком, который мы проезжали, – «Дубрава», где чекисты отдыхают, а за забором «Дружба» – санаторий Красного Креста. Ну а за «Клязьмой» – пансионат «Берёзки».

– Надо же, так близко и такие люди, – проговорила Ирина, глядя на противоположный берег.

– Полагаю, что не такие уж и большие, – равнодушно сказал Теремрин, – тем более сейчас, летом. Скорее дедушки и бабушки с внуками. Ведь и у нас дом отдыха и пансионат одновременно замышлялся как генштабовский, а сейчас, как видишь, в основном, молодёжь, да всё те же дедушки и бабушки с детьми.

– Вижу, вижу, что не простой пансионат, да и номер у тебя шикарный, – сказала Ирина.

– Ну, положим, номера здесь разные, но все достаточно хорошие. У нас же с тобой, – нарочито сказал он, – люкс.

Ирина осмотрелась. Купальник она надела ещё в номере и теперь, легко сбросив свой сарафанчик, обнажила прелестную фигуру, которую во всей её красе Теремрин увидел впервые. Не отводя от неё восхищённого взгляда, он сказал:

– У меня нет слов. И ты ещё ревнуешь к кому-то? По-моему, это просто несерьёзно. Лучше нет и быть не может.

– Не надо так говорить, – смущённо ответила Ирина. – Я самая обыкновенная.

Они стояли рядом в тени берёзок. Он был подтянут, строен, и она элегантна и стройна. Загар в меру коснулся её рук, ног, позолотил плечи, и вся она была яркой, светящейся счастьем. Легкая проседь его висков придавала особый колорит мужественному, волевому лицу, оттеняя её молодость, но разница в летах, хоть и была заметна, не вызывала неприятия, которое вызывает обычно пара, где он – уже дряхлеющий старик, а она – едва вступила в пору очарованья женской зрелости.

– Ну что, в воду! – воскликнул он.

Они прошли по бархатистой травке, пересекли асфальтовую дорожку и ступили на горячий песок. Его окликали, с ним здоровались. Он отвечал кому-то, отделываясь дежурными фразами.

– Тебя здесь так хорошо знают, – сказала она.

– Известен в кругу друзей, – смеясь, ответил он. – Просто очень часто здесь отдыхаю.

Вода была тёплой. Они долго плавали, останавливаясь там, где можно было нащупать дно ногами, и он протягивал к ней руки, чтобы взять её ладошки в свои широкие и сильные ладони. Она всё время смеялась, и глаза её искрились какой-то необыкновенной, задорной радостью. Он говорил о чем-то весёлом, беззаботном, шутил. Им было очень хорошо, потому что они были вдвоём, потому что никого не видели и не замечали, кроме друг друга, потому что им никто не мешал, и никто никуда не торопил. Они долго шалили в воде и, порою, тела их ненароком соприкасались. Она не шарахалась в сторону, хотя и не допускала особенно длительных и тесных соприкосновений. В эти мгновения просыпающийся в ней ещё малознакомый трепет вдруг остужали мысли о том, что должно неотвратимо случиться между ними в этот день. Она прогоняла эти мысли, но они являлись вновь. И тогда её взгляд становился пристальным, внимательным, даже испытующим. Она не могла ещё осознать хочет ли близости с ним или боится этой близости, ведь печальный опыт с Синеусовым оставил лишь отрицательное впечатление. Та ночь, которая вызывала теперь неприятные чувства, сделала её, как казалось ей, несколько другой, нежели была она от самого своего рождения. И вернуть прежнее состояние, как и скрыть состояние нынешнее, было уже, увы, невозможно.

О том, что произошло у неё с Синеусовым, она рассказала лишь одному человеку – своей подруге детства Машеньке, поскольку Машенька, возможно, одна из не очень многих подруг, вышла замуж в том физиологическом, а, следовательно, в духовном и нравственном состоянии, в котором невесте положено выходить замуж. Машенька огорчилась за неё и поведала о том, что те из товарищей её мужа, которым достались в жены особы, у которых они были, по меньшей мере «вторыми», как правило, завидовали ему. Не все показывали вид, но переживали почти все, кроме разве тех, кому нечем было переживать в виду острого дефицита серого вещества в мозгу.

«И всё-таки ты успокойся, – говорила Машенька. – Не надо так переживать. Что было, то было. Теперь не поправишь. Может, и к лучшему то, что полюбила ты человека, который сам прошёл уже огни и воды, а потому не спросит, по крайней мере, что с кем и почему у тебя было».

Но могло ли это успокоить Ирину, которая думала и мыслила совсем иначе и понимала, что также, иначе, чем говорит, думает на самом деле её подруга. Она ответила ей тогда: «Если бы я побывала уже замужем и была разведена, другое дело, а так? И надо же было встретить этого Синеусова?». Сама же подумала ещё и о том, что своим поведением в Кисловодске могла несколько дезориентировать Теремрина, настроить его на мысли о её безусловной чистоте и непорочности. Недаром же он столь предупредительно вёл себя с нею, недаром не посмел даже попыток сделать ночью в номере, чтобы добиться близости с ней. Впрочем, в эти счастливые минуты общения с ним, Теремрин мешал ей серьезно задуматься над тем, что было, и думала она скорее о том, что будет.

После полудня стало особенно припекать. Отдыхающие постепенно покидали пляж.

– Время обеда подходит, – сказал Теремрин, посмотрев на часы.

– А обеда у нас нет. Так ведь? – напомнила Ирина.

– Можем сходить в буфет, – предложил он.

– Есть в такую жару совсем не хочется. Разве что мороженое.