Студенты

– И пари: кто проиграет, угощает ужином. Я говорю, что она поедет не одна.

– А я говорю – одна.

Когда кончился спектакль, Шацкий и Карташев остались в вестибюле и долго ходили в ожидании.

– Идет! – сказал наконец Шацкий, заглянув в коридор.

У Карташева так громко забилось сердце, что он слышал его удары.

Итальянка, закутанная в простенькую ротонду, вышла из коридора, скользнула взглядом по Карташеву, на мгновенье остановила на нем свои приветливые темные глаза и, выйдя на подъезд, позвала извозчика.

– Подсади, – приказал Шацкий.

Карташев бросился к извозчику. Как в тумане, мелькнули перед ним ее бледное красивое лицо, ее выразительные глаза, его обдало каким-то особенным, нежным, как весна, запахом духов, его всего охватило безумное желание чем-нибудь выразить свой восторг – броситься ли под лошадь того ваньки, на которого она садилась, или поцеловать след ее маленькой калоши, кончик которой он успел заметить, подсаживая ее. Но он сдержал себя, и только когда итальянка проговорила своим певучим голосом: «Merci, monsieur», – он снял с головы шапку и низко поклонился.

Когда он поднял опять голову, итальянка уже отъехала.

– Миша, я умираю, – произнес Карташев, опускаясь на ступеньки подъезда.

– Едем скорей за ней, и ты еще раз ее высадишь.

– Нет, это будет пошло и нахально. Я не поеду, но я умру здесь, не сходя с места, потому что никогда ничего подобного я не испытывал.

– Да, она честная женщина, – сказал серьезно Шацкий, – и она уже любит тебя… Руку, мой друг, и едем ужинать.

– Едем. Но я умер, меня нет… Я остался на этом подъезде. Ты видел все?

– Все видел. Она любит тебя, и она будет наша.

– Моя, ты хотел сказать?

– Твоя, твоя.

– Миша, можно ведь за нее жизнь отдать?

– Можно.

– Стоит, Миша?

– Стоит, стоит.

– А заметил ты ее скромную ротонду?

– Все заметил. Едем ужинать…

Они взяли извозчика и поехали.

После ужина Карташев, которому было не до сна, спросил:

– Разве почитать еще? спать что-то не хочется.

– С удовольствием, – ответил Шацкий. – Едем ко мне и на всю ночь.

– Отлично! Какая глупая книга, а присасываешься к ней, как пиявка.

– Зачем, мой друг, ругать то, что доставляет нам удовольствие, – это уже неблагодарность.

– Согласен, – ответил Карташев. – Ну, а итальянка? Милая! Ах, Миша, я бы две жизни отдал за одно мгновение.

– Две сотенных.

– Миша, не говори таких пошлостей.

– Ну, бог с тобой… А знаешь, давай a la Рокамболь похитим ее… Понимаешь: она выходит вечером… подъезжает карета… два замаскированных господина подходят к ней и говорят таинственно: «Мы ваши друзья, вам грозит опасность, вам необходимо ехать с нами…» Хоп! Ты садишься с ней, я на козлы, и мы скрываемся от всего света. Вот это был бы действительно шик!.. Хочешь?.. По рукам, что ли?! Ну, значит, не любишь… И не стоит с тобой об ней и разговаривать. Завтра же я ей скажу, чтобы она на тебя не обращала внимания.

– Завтра, к сожалению, у нас заседание по поводу Тюремщицы.

– Глупости, хоть под конец, а надо попасть, а то итальяночка обидится.

– Ты думаешь?

– Наверно.

Приятели залились веселым смехом.

– Подумает, что я ей изменил? – спросил Карташев.

– Ну, конечно! – ответил Шацкий, сходя с извозчика.

Войдя к себе и раздевшись, Карташев и Шацкий заказали чай и принялись за чтение. Читали по очереди.

В шесть часов утра Шацкий предложил немного заснуть. Карташев не прочь был и продолжать, но на Шацком лица не было. Он весь сделался какой-то зеленый. Приятели проснулись в двенадцать часов. Сейчас же после кофе чтение возобновилось и продолжалось без перерыва до пяти часов. Так как в шесть часов Ларио и Корнев уже должны были приехать к Карташеву, то Шацкий и Карташев отправились обедать. После обеда Карташев поехал к себе, а Шацкий с таинственным видом заявил, что идет куда-то.

Прощаясь с Карташевым, он на вопрос: «Куда?» – только приложил палец к губам.

– Приедешь сегодня?

– Не знаю, мой друг, ничего не знаю. Все это покрыто таинственным мраком.

И Шацкий с соответственной физиономией скрылся за угол улицы, а когда Карташев отъехал, спокойно вернулся к себе домой.

Карташев приехал домой и в ожидании гостей прилег на диван. Его разбудили прибывшие Корнев и Ларио.

Корнев был торжествен и серьезен, Ларио грустен. Корнев упрекнул прежде всего Карташева за легкомыслие – как он мог серьезно подумать, что он, Корнев, может поставить какой-нибудь диагноз. Затем Корнев рассказал, как для этого он попросил одного окончившего медика поехать с ним, как он осмотрел Тюремщицу и как оказалось, что у Тюремщицы в полном разгаре чахотка.

– Никакой надежды, – кончил Корнев, – вероятнее всего, этою же осенью все кончится во время ледохода, это время – самый мор для всех таких… Да и лучше…

Карташев вспомнил кроткий, робкий взгляд Тюремщицы и вздохнул: