Малюта Скуратов

– Так поспрошать ее, ты-то полюбился ли, молодец? Да только, смекаю я, и пытать о том не надобно…

– А что?

– Да лицо девушки, что зеркало, или ручей ключевой воды: все в нем видимо, ничего не скроется…

– И что же ты увидал в нем, князь?

– Вестимо то, что люб ты ей: недаром она за тобой во время болезни так ухаживала.

– Она, княжна Евпраксия?..

– А ты не знал?

– Не знал, князь, а как увидал ее, стал догадываться; в полузабытьи лежа, видел я над собой наклоненную такую же, как она, красавицу, да подумал я тогда, что сон видел, чудный сон, и что наяву с такой и не встретишься, ан вышло, увидать довелось живую, не виденье сонное; а я уж молил Бога, чтобы хоть оно повторилося…

– Ну, значит, дело наше можно считать слаженным; только чур – молчок до приезда в Москву и до моего челобитья великому государю…

Яков Потапович молчал почти все время, но глядел на всех открытым, честным взглядом своих прекрасных глаз. В них сияла искренняя радость за упрочивающееся счастие любимых им людей, и ни единая горькая мысль о своих разбившихся надеждах ни на минуту не омрачила их блеска.

Князь Василий удалился в свою опочивальню, а Воротынский рука об руку с Яковом Потаповичем отправились в горенку последнего и пробеседовали в ней до позднего вечера.

Тяжелое предчувствие говорило Якову Потаповичу, что будущее далеко не устроится так, как располагают они. Вещий сон снова приходил ему на память, но он гнал от себя эти мрачные мысли.

«Что сон? Пустяки. Может, Господь и смилуется над княжной непорочной. За что ее карать, непорочную?» – уверял он сам себя и вслух начинал уверять выражавшего сомнение Воротынского относительно исхода челобитья у царя, что на Москве устроится все как по писаному.

На другой день, утром, когда княжна Евпраксия, по обыкновению, пришла поздороваться с отцом, князь Василий поцеловал ее крепче обыкновенного, усадил с собой рядом на скамью и взял ее обе руки в свои.

– Покалякаем-ка мы с тобой, дочурка моя милая, – над узорным шитьем за день успеешь еще насидеться…

Княжна растерянно посмотрела на отца. Ее лицо мгновенно побледнело, затем так же быстро покрылось ярким румянцем, что не ускользнуло от пристально и неотводно глядевшего на нее отца, и он улыбнулся снисходительно-доброй улыбкой.

– Чего же ты смутилась, девушка, али знает кошка, чье мясо съела? Знаешь ты, о чем отец твой с тобой беседу начнет?

– Как мне знать это, батюшка? – с неподдельным испугом в голосе молвила княжна.

– Как мне знать это, батюшка? – передразнил ее князь Василий. – Однако ты у меня девка прехитрая: ни в меня, ни в покойницу, а разве в брата, князя Никиту, твоего дядюшку! – с добродушным смехом добавил князь.

Княжна молчала, перебирая в смущении складки своего сарафана.

– Так не знаешь, о чем я речь поведу и зачем познакомил я тебя вчера с князем Владимиром?

Княжна зарделась, как маков цвет.

– Почем мне знать, батюшка? Твоя воля – родительская! – чуть слышно произнесла она.

– Что моя воля? Неволить тебя я не буду, сама, чай, это ведаешь, а замуж пора тебе. Не огурец, ведь, не впрок класть – приходится расставаться, отдавать тебя добру молодцу.

Княжна еще ниже опустила свою головку.

– Князь Владимир Воротынский тоже всем взял, молод, собой красавец, отважен, умен, душевен. Господь мне на мысль положил соединить судьбу вашу, а Яков меня на эту мысль натолкнул…

– Яков?.. – вдруг перебила отца княжна Евпраксия и подняла голову.

В ее глазах мелькнуло даже на мгновенье выражение некоторого недоверия к словам отца.

– Ну да, Яков, чего ты так диву далась? Он парень у меня такой, что разуму ему не занимать стать у кого-нибудь, а уж что посоветует – как отрубит: со всех сторон, как ни думаешь, лучше не выдумать! – заметил князь, не поняв, да и не имев возможности понять восклицание дочери, снова уже сидевшей с опущенной головой.

– Я намекнул о том Владимиру, – продолжал князь, – тебя показал ему. Он чуть с ума не сходит от радости; говорит, что видел тебя, как сквозь сон, у своей постели во время болезни, да и впрямь за сон потом принял, за чудное видение, так и сказал. Теперь от тебя зависит на всю жизнь осчастливить его и меня, старика, порадовать; согласна ты замуж за него идти?

– Твоя воля, батюшка; мне из твоей воли выходить не приходится.

– Не то я спрашиваю тебя, а люб ли он тебе? За время болезни его, да и вчера, чай, на него нагляделася…

Княжна молчала.

– Отвечай же, люб или нет? В этом все дело, – снова, после некоторого молчания, спросил князь.

– Люб… люб… батюшка! – чуть слышно произнесла княжна и, бросившись на грудь отца, залилась слезами…

– Коли люб, так и говорить нечего… В Москву вернемся, веселым пирком – да и за свадебку…

Княжна Евпраксия крепко поцеловала отца.

– Только словечка пока до Москвы о том никому не молви, – счел долгом предупредить князь дочь, озабоченный мыслью об исходе своего челобитья у грозного царя, и отпустил ее.

Тотчас по уходе дочери князь Василий позвал к себе князя Владимира и сообщил ему результат его сватовства. Воротынский в восторге целовал руки своего будущего тестя, обливая их, казалось, непритворными слезами.

– Видаться с невестой, хоть этого и не водится по старине, можешь по утрам, у меня, – разрешил князь, последний раз прижимая к груди своего будущего зятя.

Владимир прямо от князя прошел в горницу Якова Потаповича (в усадьбе он жил отдельно) и поделился с ним своею радостью.

Несмотря на принятые, как мы видели, со стороны князя Василия меры, чтобы предстоящая свадьба его дочери с князем Воротынским оставалась до времени в тайне, эта тайна не укрылась от проницательности сенных девушек, и в горнице княжны, чуть ли не тотчас же по возвращении ее от князя Василия, стали раздаваться свадебные песни и величания «ясного сокола» князя Владимира и «белой лебедушки» княжны Евпраксии.

Княжна сначала было стала останавливать девушек, но ее смущенный вид еще более подтверждал их подозрение и они не унимались.

Поздним вечером того же дня князь Владимир Воротынский вышел, как бы для прогулки, со двора усадьбы, дошел до опушки ближайшего леса и свистнул.

Эхо не успело повторить этот свист, как перед ним точно из земли выросла фигура мужчины.

Воротынский сказал ему несколько слов и сунул в руку какой-то сверток.

Незнакомец исчез так же быстро, как и появился. Владимир вернулся домой.

V. Среди молитв и казней

Оставим обывателей и обывательниц дальней княжеской вотчины, как знающих, так и догадывающихся о предстоящем радостном для семейства князя Василия событии, жить в сладких мечтах и грезах о лучшем будущем и перенесемся снова в ту, ныне почти легендарную Александровскую слободу, откуда не менее кажущийся легендарным царь-монах, деля свое время между молитвами и казнями, правил русской землей, отделившись от нее непроницаемой стеной ненавистной ей опричнины.

Несмотря на такое ненормальное положение главы государства, несмотря на такую беспримерную в истории изолированность царя от «земли», царь этот еще не слабел в делах войн и внешней политики и еще продолжал являться с блеском и величием в отношении к другим державам.