Ермак Тимофеевич

В голосе ее слышались слезы.

– Как так?

– Да так… Самой перед собой скрыть хочется, что любила я его, недостойного.

– Чем же он недостойный?

– Любит, видно, меня мало, коли пропал и не возвращается… Ведь надумил его Ермак Тимофеевич, чтобы он отъехал немного да и вернулся бы, а он, поди ж ты, кажись, попусту в Москву норовит попасть… Точно нужда гонит.

– Посмотреть на Москву любопытно. Может, никогда не придется, – заметила молодая Строганова.

– Кабы любил по-настоящему, ничего бы, окромя меня, любопытно не было.

– Ишь ты какая… А вот Ермак меня любит, а в поход идет. Я было тоже плакать задумала, да не велел он, я и перестала…

– Особое это дело, Ксения Яковлевна.

– Чем же особое?

– В поход он перво-наперво неволею идет, а второе – он ратный человек, в поход ходить – его служба. А Яшка что? На печи здесь сидел да на балалайке потрынкивал, вот и вся его служба.

– Он тоже не по воле поехал, а послали его, – возразила Ксения Яковлевна.

– Кабы вез он в Москву грамотку, то слова не сказала бы, а то ведь понесло его туда с пустыми руками. Вот что обидно… Кажись, кабы умер он, не так мне было бы больно.

– Что ты, девушка, говоришь несуразное!

– Поистине, Ксения Яковлевна, знала бы, что любит он… Не ворочается скоро не по своей воле, а ранен или убит лихими людьми… Всю жизнь бы по нем прогоревала бы, на мужика-то бы ни на одного не взглянула, а все было бы легче сердцу моему девичьему, чем знать, что он попусту прохлаждается, себя прогуливает, а обо мне, видно, и думушки нет в его пустой башке.

– Что это ты, девушка? Не накликай на самом деле на его голову.

– Говорю, легче было бы мне, легче… – каким-то болезненным стоном вырвалось у Домаши.

– А может быть, он поехал в Москву для тебя же…

– Для меня?

– Тебе за обновами да гостинцами.

– Велика мне нужда в его обновах да гостинцах… Швырну их ему в глаза бесстыжие, – с сердцем отвечала Домаша.

Но разговор этот все же несколько успокоил ее.

Весть о предстоящем обручении Ермака Тимофеевича с Ксенией Яковлевной быстро облетела не только усадьбу Строгановых, но и оба поселка, прошла даже до самых далеких заводов, и, как это ни странно, никто по этому поводу, как говорится, не дался диву. Имя Ермака было окружено для всех таким ореолом молодечества, которое для простых людей русских вполне заменяло благородство происхождения.

– Бояре-то царские лиходеи и захребетники, а Ермак вольный ратный человек, молодец во всех статьях… Чем же он не жених любой девушке? – рассуждали люди и радовались на завидную парочку.

– Лиха беда обабиться. Пропадет молодец для ратного дела… Какой уж он атаман, коли с женой на пуховиках будет нежиться! – ворчали его старые товарищи по привольной жизни на Волге.

– Это кого как… Ермака не обабишь, – слышались возражения.

– Баба черта обломает, а не то что Ермака…

– Ермак, братцы, в ратном деле и черта за пояс заткнет. Такие шли толки.

Ермак Тимофеевич между тем по праву жениха бывал ежедневно в светлице у Ксении Яковлевны и проводил там по несколько часов, слушая песни сенных девушек. На этих свиданиях присутствовала и Антиповна, примирившаяся с мыслью о браке своей питомицы с Ермаком Тимофеевичем и даже решившая в уме, что царь, узнав о его службе, сделает его боярином.

«Все в царской воле, – думала она, – были бояре Обносковы, нет бояр Обносковых. Отчего же и Ермаку не быть боярином?.. Парень всем взял – и умом, и отвагой…» Так мечтала старуха.

Иногда ее заменяла Домаша. С нею молодым людям было, конечно, вольготнее – на долю Ермаку выпадали и лишнее нежное слово, и поцелуй.

С Семеном Иоаникиевичем он виделся также ежедневно. Они серьезно обсуждали вместе с молодыми Строгановыми предстоящий поход за Каменный пояс. И Максим Яковлевич, и Никита Григорьевич хотели идти с Ермаком, но последний благоразумно отговорил их.

– Не дело вы задумали, добрые молодцы. Здесь вы нужны на подмогу дяде, да и в случае нападения кочевников… Кто же примет начальство над людьми? С хозяевами и все дворовые люди, и старые поселенцы охотно пойдут в бой и отразят нехристей, а нашим довольно и меня с Кольцом. С ними мы управимся… Мы их знаем и они нас… Да и дело ведь оставить на одного дядю нельзя, в годах уже он, а вы молоды… С кем ему будет тут посоветоваться?

Улещенные такими речами Ермака, молодые Строгановы отбросили мысль о походе, но все же принимали горячее участие в его обсуждении.

Решили построить челны и идти водой по реке Чусовой в глубь Сибири. Толковали о количестве необходимого оружия и припасов. Словом, не оставили ни одной подробности без всестороннего рассмотрения и обсуждения. Все было предусмотрено.

Относительно обручения также было все решено. Через неделю после того, как Ермак Тимофеевич был объявлен женихом Ксении Яковлевны, в хоромы был приглашен отец Петр, священник церкви во имя преподобного Иоаникия Великого, который и обручил молодых кольцами, привезенными с нарочным из Перми.

Нарочному было заказано не говорить в Перми, зачем понадобились кольца. Семен Иоаникиевич хотел, чтобы обручение осталось тайной до поры до времени. Преданный слуга Строгановых был не из болтливых.

После отслуженного в парадной горнице второго этажа молебна с водосвятием священник обручил жениха и невесту, после того как Семен Иоаникиевич и Лукерья Антиповна благословили их святыми иконами.

Весело провели этот день не только в усадьбе Строгановых, но и в ближайших поселках. Пировали до утра. Вино, мед и брага лились рекой, много было съедено и мяса, и пирогов, и другой разной снеди, много искренних пожеланий неслось к обрученным и лично и заочно.

Сенные девушки, подкрепившись наливками да сладостями, особенно изощрялись в песнях, славивших молодых: «князя и княгинюшку», «лебедя и лебедушку», «сокола да голубку сизую».

Все веселились от души. Одна Домаша нет-нет да и затуманивалась, вспомнив о своем Якове.

Хоть и говорила она Ксении Яковлевне, что легче было бы ей, если бы умер он, но все же сильно сжимала ее сердце мысль, что, быть может, действительно лежит где-нибудь ее Яшенька мертвым, вороны черные глаза ему клюют, звери дикие косточки обгладывают белые. Холодом всю обдавало девушку. «Пусть лучше в Москве погуляет, да сюда вернется, чем такое страшное приключится с ним», – думала она.

И Ермак Тимофеевич, и Ксения Яковлевна чувствовали настроение своей наперсницы и словом ласковым да шуткою старались утешить или хоть разговорить бедную девушку.

X

В поход

Наступило первое сентября 1581 года. Протекавшая верстах в двух от хором Строгановых и новой стройки Ермаковой вольницы река Чусовая пестрела множеством челнов, мерно покачивавшихся на ее мутных водах.

– Точно Волга-матушка, – толковали собравшиеся на берегу реки казаки.

– Скажешь тоже, Волга… Тех же щей, да пожиже влей, – слышалось замечание.

Но вот все стихло. Головы огромной, но стройной толпы обнажились. Перед устроенным на берегу временным иконостасом с множеством икон, принесенных из церкви и из хором Строгановых, появился в полном облачении отец Петр с диаконом и стал служить торжественный напутственный молебен.

Отряд Ермака Тимофеевича, числом 840 человек, благоговейно внимал молитвам и песнопениям.