В тени дождя

– Нажаловалась, мегера, – констатировал Волков, глядя на Фрок.

– Не нажаловалась, а поступила согласно правилам! – негодовала немка.

Неспешным шагом Энрике Морано подошел к нам, поправил очки на носу и, постукивая пальцами по какой-то папке, обратился к Волкову:

– Почему вы позволяете себе грубить фрау Кёллер?

– Грубить? Да что вы! Я ей нисколько не грубил, а просто, назвав вещи своими именами, предложил заткнуться.

– А по какой причине?

– По причине того…

– Мне стало плохо в морге, – встрял я в разговор, – и Владимир дотащил меня до дивана, а фрау Кёллер начала издеваться.

Морано повернулся к Фрок и покачал головой. Она на секунду растерялась, но потом, взяв себя в руки, стукнула по столу:

– Я не издевалась, а задала такой же идиотский вопрос, который он задал мне с утра!

– И что же за вопрос? – спокойным, размеренным тоном спросил главврач.

– Это не имеет значения! Их обоих надо наказать! – не унималась медсестра. – От него же еще и спиртным несет!

– Какой вопрос, доктор Брис? – понимая, что ответа от нее не дождаться, спросил Морано у меня.

– Не правда ли, сегодня чудесное утро?

– И правда идиотский. Вам лучше, Саймон? – К счастью, Морано проигнорировал слова Фрок про алкоголь.

– Да, намного.

– Лучше отпустите его домой, – твердо произнес Волков. – Ему сегодня не стоит работать, он и так много пережил, а я отдежурю за него.

– Это уже сами решайте, кто останется, – махнул рукой Морано и снова повернулся к Фрок Кёллер: – А вас, фрау, я ожидаю у себя в кабинете через двадцать минут. И только попробуйте начать нести ту же ересь, что и сейчас.

Энрике Морано снова поправил очки и пошел обратно к себе. Фрок негодовала, от злости она даже покраснела, а ноздри у нее раздулись, как у быка перед атакой, но она молчала. Волков нарисовал в воздухе сердечко и послал ей воздушный поцелуй.

Кабинет Волкова по размерам был ничуть не больше моего, однако производил колоссальное впечатление. Два книжных шкафа, кушетка, дубовый стол и кожаное кресло. На столе стояла пепельница, доверху забитая окурками, и от этого в кабинете стоял стойкий запах крепкого табака. Я сел на кушетку, а Волков пошел в столовую, чтобы попросить кипятку.

Этот русский казался странным. Мне говорили, что после смерти друга (как я теперь знаю, речь шла о Майкле) он сильно изменился: стал более скрытным, серьезным и в чем-то даже жестоким. Черные короткие волосы, большие зеленые глаза и густая щетина придавали ему особо суровый вид. Однако стоило мне поговорить с ним несколько минут, как стало понятно, что на самом деле он хороший человек, который готов помочь в трудной ситуации.