Сексуальные преступления как объект криминологии

Если учесть, что в рассматриваемый период истории Китая до монгольского завоевания в уголовном праве отсутствовало наказания за гомосексуализм, лесбиянство и сексуальные действия с животными, то система уголовно-правовой регуляции сексуального поведения синхронична современным системам.

Одним из наиболее тяжких преступлений до XIX в. включительно в Китае остаются кровнородственные (инцестные) сексуальные связи. Кровосмешением (нэй-луань) считалось прелюбодеяние с родственниками до четвертой боковой линии и наложницами деда и отца. Кроме того, в законе оговаривалось, «кто женится на наложнице, оставшейся после деда или отца, или на своей тетке – жене родного брата по отцу, тот присуждается к неотлагаемому отсечению головы; а женившийся на жене после родного брата своего приговаривается к удавлению».[200 - Бичурин Н. Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. – СПб., 1848. – С.344.]

Современное уголовное законодательство Китая рассматривает криминальные формы сексуального и связанного с ним поведения в 4-й главе УК (Преступления против права граждан на жизнь и демократических прав граждан): ст. 236 – изнасилование и развратные действия к лицам женского пола моложе 14 лет, приравниваемые к изнасилованию; ст. 237 – принуждение женщины к совершению унижающих ее достоинство действий и совершение надругательства над ней путем насилия, угроз или иными методами.[201 - Уголовный кодекс Китайской Народной Республики. – СПб., 2001. – С. 161–162; Ахметшин H. X. История уголовного права КНР. – М., 2005. – С. 167.] Кроме того, УК КНР, ст. 358–361, предусмотрена ответственность за преступления, связанные с организацией, принуждением, вовлечением в занятие проституцией, представлением помещения для этой цели и сводничеством, а ст. 363–367 УК КНР – за преступления, связанные с изготовлением, продажей, распространением порнографической продукции.[202 - Уголовный кодекс Китайской Народной Республики. – СПб., 2001. – С. 241–247.]

Таким образом, независимо от факторов культуры и религиозно-философских представлений той или иной цивилизации, для традиционного общества блуд, прелюбодеяние и инцест выступают универсальными запрещенными формами сексуального поведения, в то время как в современных УК такими формами являются сексуальное насилие, проституция и порнография.

б) Античный мир (Древняя Греция и Рим)

Античный мир в большинстве гуманитарных и естественнонаучных исследований выступает как точка исторического отсчета, от которой идет непрерывный прогресс цивилизации западного типа. При этом в идеализированную модель античности как истока науки, искусства, философии и права плохо вписываются особенности сексуального поведения, поэтому в большинстве случаев гуманитарии предпочитали либо обходить их стороной, либо критиковать в рамках морали своего времени, как, например, историки XIX в., либо снисходительно относиться, ссылаясь на давность лет. К таким особенностям сексуального поведения относятся педофильная гомосексуальность и проституция. Эти феномены были широко распространены во всем Древнем мире, но они оставались в тени и не носили институционального характера, как в Древней Греции. Кроме того, они были интегрированы с другими социальными институтами, а именно: педофилия с воспитанием, образованием и воинским искусством, проституция с государственной экономикой и политикой.[203 - Лихт Г. Сексуальная жизнь в Древней Греции. – М., КРОН-ПРЕСС, 2003. – С. 261–21 А, 330–337.]

Женщина в Афинском государстве лишена гражданских прав, в том числе и заключения брачного договора. Создание семьи и брак было делом, в первую очередь, государственным, так как бездетный афинянин не имел всей полноты политических прав, он не мог быть избран архонтом или стратегом. Поэтому при отсутствии детей муж отсылал жену обратно к родителям. Развод по желанию мужчины осуществлялся незамедлительно, и дети оставались с ним.

Внебрачное сексуальное поведение для мужчин скорее выступает правилом, постоянная наложница при этом даже обладала правом на наследование имущества по завещанию. Кроме наложниц не воспрещалось иметь многочисленных рабынь-любовниц. Демосфен так распределил функции женщин: «Гетеры даны для удовольствия, наложницы для повседневных нужд и жены для законных детей и присматривать за хозяйством».[204 - Варвенюк Р. Секс в истории человечества. – М.; СПб., Питер, 2005. – С. 39.]

В разнообразной и богатой событиями общественной жизни женщины участия не принимали, их выход в город происходил для участия в ритуальных шествиях на праздниках, похоронах или свадьбах. Считалось, что женщина может выйти на улицу, когда будут спрашивать, чья она мать, а не жена.[205 - Остерман Л. О Солон! История Афинской демократии. – М., 2001. – С. 80.]

В целом афиняне больше презирали глупость, чем порочность, и в этом отразился основной идеал рациональности. Политическая и экономическая свобода, процветавшая на уровне городов-государств определенного психического склада личности, где на первый план выступал практический ум. Описывая Афинское государство, В. Дюрант отмечал: «Афиняне не могут жить без конкуренции и подстегивают друг друга с помощью почти безжалостного соперничества».[206 - Дюрант В. Жизнь Греции. – М., КРОН-ПРЕСС, 1997. – С. 304.] Дух индивидуального соперничества отмечался во всех сферах жизнедеятельности – от экономической торговли, процветавшей в силу географии Средиземноморья, до спортивных состязаний. Политическая и экономическая свобода приводит к понятию индивидуальной личности как гражданина и демократии как формы власти. Социальные структуры становятся для свободного гражданина потенциально открытыми и не зависят от институтов родства и брака. Развитие «диалогической» философии ведет к трансформации мифологического, коллективного и архаического сознания, к сознанию рефлексивному, индивидуальному. Указанная особенность сознания определяет культуру Древней Греции и развитие западной цивилизации на всем ее историческом протяжении до настоящего времени. Брак носит рационализированный характер, в его основе – экономические и государственные отношения. Для чувств и эмоций, «эроса», с которыми в первую очередь связывается сексуальность, существует широкая возможность внебрачного сексуального поведения. Поэтому брак вменяется в обязанность в законодательном порядке.

Проституция в Древней Греции оформляется в развитый и дифференцированный социальный институт. «Жрицы любви» имеют различные социальные статусы: pornai – живущие в общедоступных публичных домах и имеющие наиболее низкий социальный статус; флейтистки, или авлетриды, – кроме сексуальных услуг обеспечивали музыку на праздниках (соотносимы с современными «девушками по вызову»), и гетеры. Последние принимали клиентов в своих собственных домах и имели наиболее высокий социальный статус, вращаясь в кругах философов и политических деятелей.[207 - Там же. – С. 307–309.]

Прелюбодеяние рассматривается греками как запрещенное законом поведение только при условии связи с замужней женщиной и должно караться смертной казнью. Но данная норма, как отмечает В. Дюрант, практически никогда не приводится в исполнение, и наказание ограничивается «поручениями поколотить греховника, иногда довольствуются денежной компенсацией».[208 - Там же. – С. 310.] Такая ситуация в отношении к закону возможна только при условии политеизма, индивидуальной личности и позитивного понимания права; в условиях христианского монотеизма и восточных культур закон соблюдается неукоснительно, он представляет ритуализированный императив, так как является сакральным, божественным откровением (законы Моисея или суры Корана) или законом мироздания (принцип Дао).

Несмотря на то, что большинство западных исследователей сексуального поведения Древней Греции представляют педофилию как широко распространенное и узаконенное явление, это мнение можно считать достаточно спорным. Закон Скантия, относящийся по времени к IV в. до н. э. (поводом к его изданию послужила попытка насильственного мужеложства в отношении сына патриция, Метелла), карал преступников за насильственное покушение на достоинство свободнорожденных граждан. По этому Закону за совершение акта педерастии над свободнорожденным Публицием был осужден римлянин по имени Папирий. Моргус, военный трибун, был осужден за то, что совершил акт мужеложства в отношении офицера легиона. Центурион Корнелий был проведен сквозь строй за то же деяние, совершенное им в отношении гражданина своего круга.

Однако, согласно этому же Закону, насиловать рабов и илотов не воспрещалось. Участие в мистериях Диониса, сопровождавшихся ритуальным промискуитетом, было закрыто для детей моложе 14 лет. Законодательно было запрещено выпускать детей из «школ» после захода солнца и до рассвета. Соответственно сексуальное поведение в отношении детей имело законодательно регламентированный характер.

Социальная структура в Древнем Риме представлена родом, и семья является производной от этого понятия. Род объединяет потомков реального предка и является, по мнению Н. Рулана, промежуточным образованием между кланом и потомством.[209 - Рулет Н. Юридическая антропология. – М., НОРМА, 2000. – С. 87.] Если клан в китайской цивилизации основан на культе предков и обращен в прошлое, к традиции, то род римской цивилизации ориентирован на настоящее. Семья (лат. familia) представляет собой общность людей, живущих в одном доме, включая рабов и слуг, и, соответственно, большая часть членов не связана биологическим родством. Если клан существует независимо от членов, входящих в него, и имеет свои социальные институты, род реализуется только по отношению к конкретному индивиду. Таким образом, родственная сеть является эгоцентричной по отношению к каждому входящему члену, что может являться одним из источников формирования индивидуальной личности западного типа. Клан патрилинеен, преемственность прослеживается только по мужской линии. Род билатерален или когнатичен, так как включает родственников патрилинейных и матрилинейных. Тогда понятия экзогамии и эндогамии как института брака могут в значительной степени варьироваться применительно к роду. Члены семьи имели мало прав как индивиды, любые преступления карались внутри семьи или улаживались между заинтересованными семьями.[210 - Гис Ф., Гис Д. Брак и семья в Средние века. – М., 2002. – С. 26.] Род (gens) объединял значительное количество семей, главы объединенных семей назывались pater, т. е. глава домохозяйства, человек, имеющий власть. Таким образом, понятие отца не имело отношения к биологии, а связано напрямую с властью. На основе власти шло образование социальных страт – патрициев, клиентов, плебеев и рабов. Браки между патрициями и плебеями были запрещены.[211 - История Древнего мира / Под ред. B. Н. Дьякова и С. И. Ковалева. – М., 1962. – С. 464.]

Разделение римского права на публичное и частное привело к тому, что институт брака стал со временем носить семейный характер и не был связан со жрецами или светскими чиновниками. Как и в большинстве других обществ, эволюция брака в античном мире шла от выкупа за невесту (coemptio) к противоположному – получению приданого (dos). Такая экономическая динамика брака, связанная с изменяющимся спросом на женихов и невест, несет значительные правовые изменения. Выкуп невесты означал передачу юридической власти над ней мужу как главе будущей семьи, последний однозначно имел доминирующую позицию, власть. Женщина в традиционном обществе за редким исключением самостоятельным юридическим лицом не являлась и должна была всегда находиться под властью мужчины – мужа, отца, брата. Такое положение в римском праве носит называние “cum manu”, «под рукой». Брак – это передача власти от одного мужчины (брата, отца) другому (мужу). С III в. до н. э. появляется принципиально новая форма брака – брак “sine manu”, «брак без руки», без передачи власти. Таким образом, жена остается под властью своей семьи (familia), несмотря на патрилокальный характер брака. Муж получает приданое, но не власть.[212 - Кифер О. Сексуальная жизнь в Древнем Риме. – М., 2003. – С. 20–27.] Латинское слово “manus” (рука) семантически означает не только власть как проявление доминирования/подчинения, но и опеку, защиту, покровительство. Современные биологи практически единодушны во мнении, что сексуальность и самосохранение, наряду с пищей, являются основными биологическими потребностями человека как вида Homo sapiens. Если в основной массе традиционных обществ все эти потребности могли быть удовлетворены в рамках социального института «большой» семьи и человек оказывался даже неосознанно полностью от него зависимым, то здесь происходит разделение сексуального поведения и потребности в защите, опеке. Результаты такого разделения сказываются на формировании определенного типа личности, принципиально отличного от восточных цивилизаций. Становится возможным личностный выбор брачного партнера, т. е. свобода и личная симпатия, наряду с добровольностью, являются определяющими в выборе, в противоположность такой ситуации, когда брачная сделка заключается между главами «семей» и будущие супруги впервые видят себя после свадьбы. Римская формула гласит – “nuptias consensus non concubitus facit”.[213 - «Брак совершается согласием, но не совокуплением».] Однако во время брачной церемонии совершался ритуал символического похищения невесты как память об отдаленном прошлом: «…делали вид, будто девушку похищают из объятий матери, а если матери нет, то ближайшей родственницы».[214 - Сергеенко М. Е. Жизнь Древнего Рима. – СПб., 2002. – С. 208.] Эти факты свидетельствуют о том, что брак как похищение, основанное на насилии, являлся универсальной, ритуализированной формой архаического поведения в древности, отражавшей синкретизм насильственного и сексуального поведения. Такая архаическая форма поведения может лежать в основе ряда механизмов криминального поведения, совершаемого в состояниях диссоциированного, измененного состояния сознания и в настоящее время.

Существование частного права (personas – персонального) и разделение, дифференцировка власти и сексуальности – отличительные черты, характеризующие античность и формирование персоналистической, индивидуальной личности. Разделение власти и брака сохраняется также в Дигестах Юстиниана (Книга 23, Титул II, § 63): «Префект когорты или конницы или трибун вопреки запрещению вступили в брак с женщиной из той же провинции, в которой он исполнял свою должность; не будет брака. Этот случай можно сравнить с браком (опекуна) с подопечной, так как (в обоих случаях) брак воспрещен в силу наличия власти».[215 - Дигесты Юстиниана. Хрестоматия по истории Древнего Рима / Под ред. В. И. Кузищина. – М., 1987. – С. 361–363.] Другим моментом, определяющим специфику личностного фактора, является свободная возможность развода, которая для сторон не имела никаких экономических, материальных последствий, – жена забирала свое приданое, а выкуп за нее не платился. Такая форма развода закреплена в формулах “tuas res tibi agito”[216 - «Да отойдет тебе твое имущество».] для мужа и “tuas res tibi habeto”[217 - «Да будет принадлежать тебе твое имущество».] для жены. Развод регулировался не законом, а обычаем, для этого достаточно либо одностороннего желания партнера или взаимного согласия.[218 - Фридлендер Л. Картины из бытовой истории Рима в эпоху от Августа до конца династии Антонионов. – СПб., 1914. – С. 29–32.] Сенека писал: «Ни одна женщина не постыдится развестись, потому что женщины из благородных и знатных семейств считают годы не по числу консулов, а по числу мужей. Они разводятся, чтобы выйти замуж, и выходят замуж, чтобы развестись».[219 - Цит. по: Сергеенко М. Е. Жизнь Древнего Рима. – СПб., 2002. – С. 217.] Свобода института брака находилась в обратной зависимости в отношении свободы сексуального поведения женщин, что выражалось в тяжести наказания за внебрачную сексуальность. В период республики муж имел право убить жену вместе с любовником, если заставал их на месте преступления.[220 - Гис Ф., Гис Д. Брак и семья в Средние века. – М., 2002. – С. 37.]

Если в Древней Греции женщина находилась на своей половине дома и совершенно не участвовала в общественной жизни, в Риме она являлась полноправным членом общества и пользовалась свободой. Эта свобода порождает идеалы или моральные стандарты верности и целомудрия. Если в Греции Аристотель в «Никомаховой этике» писал, что «мы женимся, чтобы иметь законных детей верного сторожа нашего домашнего имущества», соответственно, ни о каких личностных привязанностях и проявлениях чувств речь не идет. В противоположность этому в Древнем Риме большое значение придавалось чувствам. «Секстия, жена Мамерка Скавра, которому грозил смертный приговор, уговорила его покончить вместе с собой и умерла вместе с ним; Паксея, жена Помпония Лабеона, перерезавшего себе вены, последовала его примеру»,[221 - Сергеенко М. Е. Жизнь Древнего Рима. – СПб., 2002. – С. 212.] и таких примеров в истории Рима достаточно много. Однако механизм суицидального поведения отличен от такового в восточных цивилизациях и представляет акт волеизъявления, в противоположность ритуалу как должному, императивному.

Отсутствие полигамии, повсеместно распространенной на Востоке, уравновешивалось легитимностью конкубината и проституции. Мужчина мог одновременно иметь жену и наложницу, однако дети наложницы не являлись наследниками отца.

Император Август был одним из первых, кто «морализовал» сексуальность и издал закон, переводящий внебрачное сексуальное поведение из ведения семьи в разряд государственных преступлений. Он сам развелся со своей женой Скрибонией из-за ее «моральной извращенности», ввиду того, что ей не нравилась одна из любовниц мужа.[222 - Тэннэхилл Р. Секс в истории. – М., 1995. – С. 112.] По его законам, если муж обнаруживал, что жена неверна ему, он был обязан развестись с ней, иначе ему полагалось наказание. Неверная жена изгонялась из города и лишалась половины наследства и трети собственности. Муж, имевший любовницу, которая не являлась зарегистрированной проституткой, наказывался за «неестественный порок».[223 - Там же. – С. 112–113.] Женщина, имевшая троих детей, полностью освобождалась из-под опеки. Помимо этого институт опеки утрачивал свое значение. Уже в конце республики женщина получила полную свободу в частной жизни, как и ее муж. Гай в «Институциях» описывал опекунство в прошедшем времени: «В старину хотели, чтобы женщины и в совершенных годах находились по причине своего легкомыслия (душевной легкости) под опекой».[224 - Сергеенко М. Е. Жизнь Древнего Рима. – СПб., 2002. – С. 206.] Свобода внебрачного сексуального поведения ставила под угрозу само существование брака как социального института, поэтому в Законе Августа предусматривался обязательный брак. Развитие права позволило уже в те времена найти способы обойти Закон посредством заключения сговора с малолетней девочкой, тем самым отсрочив заключение брака на много лет.[225 - Машкин Н. А. Принципат Август. – М.; Л., 1949. – С. 419–423.]

Дигесты Юстиниана определяют брак как общность всей жизни, единение божественного и человеческого права (Книга 23, титул II, § 1), конкубинат приравнивается к институту брака (Книга 23, титул II, § 24), чем намечается переход к каноническому праву и нарастающее влияние христианского мировоззрения.[226 - Дигесты Юстиниана. Хрестоматия по истории Древнего Рима / Под ред. В. И. Кузищина. – М., 1987. – С. 361–363.] Перед самым принятием христианства как официальной религии в Древнем Риме происходит изменение сексуальной морали. Сексуальность еще не является грехом, она по-прежнему относится к категории удовольствия, но удовольствия, таившего в себе опасность, сравнимого с удовольствием, получаемым от приема алкоголя. Такая постановка проблемы связана не с религиозными влияниями, а, в первую очередь, с успехами медицины того времени, а именно с легендами о сохранении здоровья посредством различных ограничений, в том числе и сексуальных. Так, Марк Аврелий советует: «Молодым людям вплоть до женитьбы следует сторониться любовных развлечений, не спешить с первым в жизни мужским актом, не прикасаться ни к рабыне, ни к служанке, избегать онанизма, и не только потому, что он действительно истощает силы, но потому, что приводит к преждевременной половой зрелости, которая рискует обернутся “плодом” с червоточиной».[227 - Диби П. Этнология спальни. – М., 2004. – С. 73–74.] Таким образом, налицо медикализация морали и морализация медицины, синхроничная таковой в Европе Нового времени вне зависимости от уровня медицинских, в частности сексологических, знаний. Следовательно, почва для последующего христианского аскетизма и понятия сексуального греха уже полностью была подготовленной. И. Диби (2004), описывая сексуальное поведение в поздний период Рима, пишет: «Человека причисляли к законченным распутникам, если он нарушал три запрета: занимался любовью до наступления ночи, при свете дня; занимался любовью с партнершей, раздетой донага, – только “падшие женщины” проделывали это без лифчиков; позволял себе использовать для ласки правую руку – прикосновения исключительно могли совершаться только левой рукой».[228 - Там же. – С. 74.]

Конспективно изложив несколько основных моментов, описывающих сексуальное поведение в античном мире, и учитывая то значение, которое оно играет в становлении цивилизации западного типа, необходимо кратко остановиться на его системной оценке. Базовыми онтологическими категориями описания реальности в традиционном обществе являются бинарная оппозиция сакрального/профанного и ритуальное поведение, взаимосвязывающее их, имеющее императивный характер на основе законов как актов «божественного откровения».[229 - Кайуа Р. Миф и человек. Человек и сакральное. – М., 2003. – С. 151–162.] Такая онтологическая реальность соответствует клановому, родоплеменному или групповому индивиду. Античная цивилизация в силу сочетания множества различных факторов, среди которых основными будут экономическое развитие частной собственности, политеизм, рациональный тип мышления и другие, формирует онтологию нового типа, описываемую соотношением публичного/частного, общественного/индивидуального, и соответствующие новое человеческое измерение, индивидуальную личность и свободного гражданина. Новая онтология оперирует не императивом, она рефлексирует нормы на основе принципа рациональности и консенсуса, договора. Первоначально мифологические представления (Гомер и Гесиод) постепенно уступают место формирующемуся философскому представлению (Пифагор, Гераклит, Демокрит), рационалистическим интерпретациям (софисты), логико-понятийному анализу (Сократ, Платон)».[230 - История политических и правовых учений. T. 1: Древний мир / Под ред. B. С. Нарсесянца. – М., 1985. – С. 210.] Римское право в большинстве своем носит договорной характер (contractus), современные нормы уголовного права выступают в нем элементами договорного права.[231 - Пухан И., Поленак-Акимовская М. Римское право. – М., 2003. – С. 220–228.] Д. В. Дождев отмечает, что юридическая наука в античности формируется «как упорядоченная система знаний о правилах согласования интересов и путях достижения справедливости в общественных отношениях».[232 - Дождев Д. В. Правовая мысль античности // Антология мировой правовой мысли. T. 1: Античность, восточные цивилизации / Под ред. Г. Ю. Семигина. – М., 1999. – С. 96.] Сексуальное поведение, институты семьи и брака относятся к области регуляции частного права. Если в большинстве традиционных обществ институт брака и семьи связан с передачей власти над женой, а сексуальное поведение связано с властью и насилием, то в античном мире сексуальное поведение и власть разделяются законодательно. Власть носит патрилинейный характер при виролокальном браке, и она остается как patria potestas.[233 - Отцовская власть (лат.).] Таким образом, власть остается сконцентрированной в нескольких родах и принадлежит патрициям, и возможности проявления насилие придается институциональный характер только при наличии легитимной власти. За обладание властью патрициям приходится «платить», вместо получения выкупа теперь возникает необходимость в приданом.

При разделении власти и сексуальности последняя выходит из рамок семьи и брака, оказывается несвязанной с репродуктивностью и получает чувственную, эмоциональную нагрузку. Онтология публичного/частного делает возможными концентрацию родовой власти, рациональную экономику семьи и чувственное сексуальное поведение, что принципиально невозможно в категориях бытия как сакрального/профанного. Одним из первых исследователей, поставившим вопрос о тесной взаимосвязи власти и сексуальности, был французский философ Мишель Фуко. В своем фундаментальном трехтомном исследовании «История сексуальности» он доказывает, что категории и нормы сексуального поведения составляют систему властных отношений.[234 - Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. История сексуальности – I. – М., 1996. – 448 с.; Использование удовольствий: История сексуальности – II. – М., 2004. – 431 с.; Забота о себе. История сексуальности – III. – Киев; М., 1998. – 282 с.] Однако сексуальное поведение как «диспозитив», т. е. как объект научной рефлексии и возможных стратегий воздействия и контроля над ним, по мнению М. Фуко, появляется только в индустриальных обществах, не ранее Нового времени.[235 - Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. История сексуальности – I. – М., 1996.] В античном мире отделенное от власти сексуальное поведение становится синкретичным с чувствами. Однако эта чувственность в античном идеале рациональности подчинена разуму. «Греки считали романтическую любовь видом одержимости или безумия и высмеяли бы каждого, кто предложил бы ее в качестве руководства при выборе супруга», – отмечал W. Summer.[236 - Summer W. Folkways. – Boston, 1906. – P. 362.] Рационализация чувственности не только позволила Гиппократу создать типологию личности, основанную на темпераменте, широко используемую и в современной психологии, но и в рамках этой типологии выделить четыре разновидности любви – эрос, строгэ, филия и агапэ, – соотносимых с темпераментом.[237 - Государев H.A. Треугольный человек. – M., 1991. – С. 146.] Формирование индивидуальной личности в античном мире дало возможность Гиппократу «положить начало научной типологии личности, без которой не возникли бы современные учения об индивидуальных различиях между людьми».[238 - Петровский А. В., Ярошевский М. Г. История и теория психологии. T. 1. – Ростов н/Д, 1996. – С. 56–57.]

в) Европейская цивилизация

Правовая история Европы начинается с эпохи варварских «Правд» как основных нормативов того времени. Социальная организация варваров носит характер большой патриархальной семьи, в которой сыновья с возрастом приобретали юридическую свободу. Быт, обычаи и нравы варваров стали известны во многом благодаря их описанию Тацитом. Варварское общество испытывало недостаток женщин, поэтому брак рассматривался как покупка жены, и основные законы были направлены на ее охрану как собственности.

В «Салической Правде» раздел XIII «О похищении свободных» гласил: 1 «Если три человека похитят свободную девушку, они обязаны уплатить по 30 сол. каждый», однако если это похищение совершено рабом или неполноправным, зависимым человеком, то он предается смертной казни. Для сравнения: в разделе XX «О том, кто схватит свободную женщину за руку, за кисть или за палец» присуждалось уплатить 15 сол., т. е. сумма за похищение всего в два раза превышала таковую.[239 - Салическая Правда (Lex salica) / Под ред. В. Ф. Семенова. – М., Наука, 1950. – С. 19–21, 36–37.] По этому же закону человек, лишивший жизни женщину детородного возраста, уплачивал 600 сол., если «она уже не может более иметь детей, присуждается у уплате 8000 ден., что составляет 200 сол.».[240 - Там же. – С. 56–58.]

В «Аламаннской Правде» за убийство женщины плата составляет в два раза большую сумму, чем за убийство мужчины. И соответственно прописывается охрана жены как собственности, «если какой-либо свободный против закона уведет жену другого, то должен ее возвратить и уплатить 80 сол.».[241 - Аламаннская Правда (Lex Alamannomm) // Антология мировой правовой мысли. Т. 2: Европа V–XVII вв. / Под. ред. Г. Ю. Семигина. – М., Смысл, 1999. – С. 44.]

Одной из криминальных форм сексуального поведения являлось прелюбодеяние. Согласно описаниям Тацита, наказание осуществлялось «на месте» мужем, который, «обрезав изменнице волосы и раздев ее до нага, в присутствии родственников выбрасывает ее из своего дома и, настегивая бичом, гонит по всей деревне». Возвратиться домой она уже не может, «и сколь бы красивой, молодой и богатой она ни была, ей больше не найти нового мужа».[242 - Корнелий Тацит. Германия // Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. – Л., Наука, 1969.-С. 361.] За прелюбодеяние, согласно «Салической Правде», муж имел право убить жену или потребовать компенсации у любовника, которая могла составлять 200 сол.

Другая криминальная форма поведения – инцест. Так, «Аламаннская Правда» § 39 «О недозволенных браках» определяет: «1. Кровосмесительные браки мы запрещаем. Поэтому нельзя брать в жены тещу, невестку, падчерицу, мачеху, дочь брата, дочь сестры, жену брата, сестру жены. Сыновья братьев, дети сестер могут соединяться между собой без всяких оговорок. 2. Если кто-нибудь поступит вопреки этому, то судьями он изгоняется и теряет свое имущество, которое приобретает казна».[243 - Аламаннская Правда (Lex Alamannomm) // Антология мировой правовой мысли. Т. 2: Европа Y – XVII вв. / Под. ред. Г. Ю. Семигина. – М., Смысл, 1999. – С. 43.]

Совершенно иная ситуация представляется при анализе законодательств Готского королевства. Так «Эдикт короля Теодориха Остготского», относящийся к XII в., гласит: XVII «Похитителя свободной женщины или девушки со своими сообщниками или пособниками приказываем присуждать к смертной казни»; LX «Если кто насилием соблазнит вдову, какого бы он ни был происхождения, понесет наказание, установленное за прелюбодеяние (т. е. смертная казнь)»; LXIII «Если чужой раб или оргинарий соблазнит насилием свободную девушку или насилием обесчестит вдову с согласия господина, после разбора дела и установления вины он карается смертной казнью».[244 - Эдикт Теодориха (Edictum Theodorici Regis) // Ученые записки Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина. – М., 1964. – С. 157–178, 180–182.] Кроме того, «Эдикт» устанавливает свободный институт брака: ХСШ «Отец против желания не принуждается отдать дочь в супружество кому-либо», вместо выкупа за невесту выплачивается приданое. Такое несоответствие «Эдикта» с другими варварскими правдами обусловлено тем, что вестготы с начала XII в. становятся союзниками Римской империи, заселяют южную часть ее провинции. Происходит рецепция римского права.

Формирование канонического, церковного права как в римско-католической, так и в греко-православной традициях опиралось, прежде всего, на Священное писание, книги Ветхого и Нового Завета. Соответственно институт брака объявлялся моногамным и нерасторжимым. Кроме обязательного публичного характера брака добавлялся компонент сакрального, в форме совершения таинства. Начинается процесс «нуклеаризации» патриархальной семьи. В крестьянской среде, которая составляла основную часть социума средневековой Европы, нуклеарная семья была экономически более выгодной структурой и заменила в аграрном обществе принудительный рабский труд на «добровольный», выполняемый крестьянами, получившими статус свободных (liber) и колонов (colonus), свободных, но пожизненно привязанных к поместью. В отличие от римской системы патрилинейного родства вводится новая когнативная (билатеральная) система.

Момент сакрального, который стал обязательным в брачной церемонии, сделал возможным насильников и похитителей превращать в женихов. Таким образом, уже совершенное насилие становилось как бы санкционированным, проявленное своеволие, власть символически становились церковными в обмен на прощение греха. В отношении похищенной должны были произноситься публичные извинения: «Дорогая и возлюбленная жена, общеизвестно, что я завладел тобой против твоей воли и воли твоих родителей и что преступлением похищения я связал тебя со своей участью, которая могла бы подвергнуть мою жизнь опасности, если бы только священнослужители не восстановили понимание и мир», – так примерно звучала извинительная формула.[245 - Gies F., Gies J. Marriage and the Family in the Middle Ages. – London, 1987. – P. 67.] Если для светской власти и судебников основной интерес сосредоточен на семье и распределении собственности, то для религиозной власти на первый план выдвигаются вопросы морали, поэтому сексуальное поведение становится центральной проблемой. Один из законодателей стандартов Блаженный Августин писал: «Мы советуем и призываем к воздержанию в браке, поскольку брак без воздержания незаконен, но является грехом и [брак] разрешен властью Господа не для удовлетворения похоти, а для рождения детей».[246 - Augustine. Treatises on Marriage and Other Subjects / Transi. Ch. Wilcox. – New York, 1955.-P.21–22.]

Чувства как проявления личностной индивидуальности, получившие право на существование в античном мире, категорически отвергаются в христианстве, их место занимает идеал аскетизма, который заключается в добродетели и целомудрии. Апостол Павел наивысшей добродетелью считает безбрачие, а брак рассматривается как средство, которое не позволяет грешить. «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор. 7, 9). Брак в его неразрывности и моногамности и образуемая им нуклеарная семья, включающая мужа, жену, детей и родителей, становится не только единой социальной, но и эмоциональной и психологической структурой. Нуклеарная семья как структура изоморфна античной личности, т. е. в идеале представляет собой единый организм. Как отмечается в заповеди, «Господь соединил их [т. е. состоящих в браке] во едином теле». Тогда ни о какой реализации чувства любви в браке не могло быть и речи. Прелюбодеяние в это время становится выше брака, и делалось это как раз во имя самостоятельности любви, которую брак не мог позволить ни полностью, ни даже частично».[247 - Либера А. Де. Средневековое мышление. – M., 2004. – С. 140.]

Законодательство Византийской империи «Эклога», оказавшее основное влияние на развитие права на Руси и определившее каноническое право Греко-православной церкви, содержит положения Титула XVII «Наказания за преступления», где рассматриваются сексуальные преступления.

Одно из наиболее легких наказаний полагалось за разврат, т. е. сексуальные отношения вне брака: § 19. «Имеющий жену да развратничающий да получит для назидания 12 ударов, будь то богатый или бедный; § 20. Не имеющий жены и занимающийся развратом получит шесть ударов».[248 - Эклога. Византийский законодательный свод VII века. – М., 1965. – С. 41–46.]

Принципиальным христианским новшеством «Эклоги» было запрещение сексуальных отношений с рабами и наложницами. Так, § 21–22 гласят: «Если человек, имеющий жену, вступит в связь со своей рабыней и будет уличен в этом деле, то местному архонту надлежит забрать ее и продать за пределы провинции, а стоимость ее передать в ведомство казны. Если кто-либо вступил в связь с чужой рабыней, то, если он принадлежит к числу лиц сановных, уплатит за свою ошибку хозяину рабыни…»

Особо караются преступления, связанные с насильственным сексуальным поведением и прелюбодеянием в отношении специальных субъектов – монахинь и невест, даже если они носят добровольный характер. Титул XVII § 24 предусматривает: «Тот, кто похитил монахиню или светскую девушку из какого-то ни было места, если он обесчестил ее, подвергнется отсечению носа. Те же, кто содействовал этому похищению, подлежат изгнанию»; § 30 «Изнасиловавший девушку. И обесчестивший ее подлежит отрезанию носа»; § 31 «Обесчестивший несовершеннолетнюю, то есть в возрасте до тринадцати лет, подлежит обрезанию носа и отдаст половину своего состояния потерпевшей». В отношении прелюбодеяния § 23 «Если кто-либо вступит связь с монахиней, то как оскорбивший церковь божью подвергнется отсечению носа, так как своим развратом удалил монахиню от церкви. То же наказание применяется по отношению к монахине»; § 32 «Обесчестивший чужую невесту, если это сделано и с ее согласия, подлежит отрезанию носа».[249 - Там же.]

В случае прелюбодеяния с замужней женщиной «и он, и она подвергнутся отрезанию носа… Совершивший же прелюбодеяние не разлучается со своей женой, хотя у него отрезан нос» (Титул XVII. § 27). Холостой, «вступивший в связь с девушкой с согласия ее, но без ведома родителей», должен либо жениться на ней, либо выплатить денежную компенсация, либо «если он совсем беден и неимущ, то да будет он высечен, острижен и выслан» (Титул XVII. § 29).[250 - Там же. – С. 43.]

«Эклога» значительно расширяет понятие инцестных связей, прежде всего, за счет того, что в христианстве крестные отец и мать, становятся родственниками, аналогичными кровным, а также за счет сексуальных связей между экзогамными родственниками. Так, в § 25 сказано: «Если человек вздумал вступать в брак с той, которая стала его крестницей при святом и спасительном крещении, или вступил с ней без брака в телесную связь, то после того, как они будут разлучены друг с другом, оба будут преданы наказанию за прелюбодеянию, то есть отсечению носа». § 34 гласит: «Тот, кто заведомо вступает в связь с чужими женщинами, приходящимися друг другу матерью и дочерью, подлежит наказанию – обрезанию носа. Тем же наказывается и та, которая сознательно участвовала в этом».

Отдельными статьями в «Эклоге» прописывается гомосексуальное поведение и скотоложство, при этом наказания за данные виды преступлений отличаются от других сексуальных преступлений. § 38: «Мужеложство и участники его, активные и пассивные, караются мечом», и § 39: «Скотоложство карается оскоплением».[251 - Там же. – С. 48–60.]

В судебниках канонического права отсутствует наказание за проституцию. Хотя Блаженный Августин и осуждает проституцию как явление, но одновременно он отмечает: «И все же удали проституцию из дел человека, и он загрязнит все своею похотью… Уберите канализационные трубы, и мы заполним дворец грязью… Удалите проституток из мира, и вы заполните его содомией».[252 - Цит. по: Парриндер Дж. Сексуальная мораль в мировых религиях. – М., 2002. – С.295.] J. Bmndage в работе, посвященной правовому регулированию сексуального поведения, пишет: «Моралисты раннего Средневековья верили в то, что страсть, особенно сексуальная, несла в себе угрозу благополучия как личности, так и общества. Поскольку сексуальная страсть побуждала мужчин и женщин искать плотское удовлетворение практически с любым, в любое время и любым способом, какой они в состоянии были придумать, христианские моралисты и законодатели усматривали в сексе разрушительную силу, опасную для жизни общества. Сексуальные влечения, с их точки зрения, должны были быть введены в надлежащее русло и поставлены под контроль, иначе это нарушит процесс упорядочивания семей».[253 - Brundage J. A. Law, Sex, and Christian Society in Medieval Europe. – Chicago, University of Chicago Press, 1987. – P. 152.]

Однако такое представление носит несколько упрощенный характер и не дает возможности интерпретаций о специфике наказаний, тяжести греха и философских мировоззрениях того периода. Страх перед «содомией» Блаженного Августина обусловлен систематикой грехов. Грех «против природы» относится к числу наиболее опасных и «карается мечом» или оскоплением. Поэтому выбирается «меньшее из зол». Если инцест – это нарушение в иерархии власти и отношений внутри семьи (в том числе «святого семейства», т. е. крестных отца и матери), то гомосексуальное поведение и скотоложство – грехи, нарушающие отношения порядка внутри самой природы.

Эта концепция находит свое окончательное развитие в трудах другого «отца» церкви Фомы Аквинского. Определяя грех как нарушенный порядок вещей, к «противоестественной похоти», или vicium contra naturam, он относит мастурбацию, скотоложство, гомосексуализм и «необычные способы соития», т. е. все те формы сексуального поведения, которые нарушают видовой порядок, делают ошибку биологического синтаксиса. Ален де Либера, французский специалист по истории средневековой философии по этому вопросу, пишет: «В своем анализе греха против природы Фома Аквинский пытался объяснить, в чем этот самый грех искажает половой акт: в том, что он противопоставляется порядку, то есть естественному завершению действия, подходящему роду человеческому. Достаточно сказать, что в томистской перспективе истинным обладателем, скажем, сексуальным субъектом должен быть мужчина – человеческий вид, а не индивид».[254 - Либера А. Де. Средневековое мышление. – М., 2004. – С. 165–166.] Отсутствие персоналистической личности и ее семейная идентификация носят не групповой, а видовой характер, как биологического вида. Биологическая сущность человека как вида берется как стандарт идентификации, который в последующем развитии традиции Запада приведет к постановке вопроса о биологической индивидуальности человека. На основе философии томизма в дальнейшем в христианском мире складывается следующая парадоксальная ситуация: «Мастурбация, казалось бы, была наименьшим злом, но она считалась неразумной и не способствующей продолжению рода и, таким образом, становилась более тяжким преступлением, чем инцест, измена, насилие или разврат».[255 - Парриндер Дж. Сексуальная мораль в мировых религиях. – М., 2002. – С. 294–295.]

Тогда проституция получает социальный статус от обратного как «законная аморальность», как антипод нравственности. Поэтому Фома Аквинский вторит Августину: «Уничтожьте проституцию, и всюду воцарится безнравственность».[256 - Цит. по: Гилинский Я. И. Девиантология. СПб., 2004. – С. 368.] Иерархия грехов сексуального характера в христианстве, приводимая Е. Levin, выглядит следующим образом (по мере их нарастания): (1) нецеломудренный поцелуй, (2) нецеломудренное прикосновение, (3) блуд, (4) распущенность (включая совращение девственницы), (5) простое прелюбодеяние (когда в браке только один партнер), (6) двойное прелюбодеяние, (7) добровольное святотатство (один из партнеров связан религиозным обетом), (8) изнасилование или похищение девственницы, (9) изнасилование или похищение чужой жены, (10) изнасилование или похищение монахини, (11) кровосмесительство, (12) мастурбация, (13) неподобающая позиция при сношении (даже между супругами), (14) проникновение в неподобающее отверстие (особо неприемлемо между супругами), (15) содомия, (16) скотоложство.[257 - Цит. по: Levin Е. Sex and society in the World of Orthodox Slavs, 900—1700. London, Cornell University Press, 1989. – P. 311–312.]

Новшеством в наказаниях канонического права становится их членовредительский характер, который применяется в том числе и к сексуальным преступлениям, в форме отрезания носа, смертной казни, оскопления (кастрации). Если за кражи полагается отрубание руки как инструмента совершения преступления, то отрезание носа на первый взгляд можно рассматривать как метод обезображивания. Такие формы наказаний свидетельствуют не о жестокости кары, а в первую очередь о символическом сакральном характере, специфическом для любой религиозной системы. Так, за покушение на монарха предусматривается ослепление, и одновременно детронизированный монарх сам подвергается ослеплению, чем лишается приобщенности к сакральному. Так, начиная с иудаизма, символика света и тьмы, соотносимая с категориями добра и зла, непосредственно переходит в христианскую культуру, и ослепление есть непосредственно лишение света. У древних греков. Зевс оскопляет Кроноса, тем самым лишая его сакральной власти. Наказания в форме членовредительства есть наказания в онтологической размерности сакрального, к которой и отнесены все сексуальные преступления.

В античном мире большинство наказаний носило характер выплаты, компенсации и, таким образом, они имели частный характер, – либо виновный выплачивал компенсацию, либо его продавали в рабство и деньги поступали потерпевшей стороне. Наказания публичного характера – это, в первую очередь, остракизмы, лишение гражданских прав, изоляция от общества. Онтологическая реальность сакрального, священного и ее символический характер постоянно прослеживаются в различных литературных источниках в образе суда божьего, разделяющего грешников и праведников, и соответствующая его легитимизация приводит к появлению ордалий как доказательственного института. Наказание в виде членовредительства выступает как биологическая ортопедия, согласуясь с представлениями о сущностной биологической природе человека.

Использование биологического стандарта приводит к появлению двух отклонений, которые в теологии получают название «скотство». Это, как отмечалось, сексуальное общение между видами, принадлежащими к разным классам (т. е. собственно скотоложство), и употребление «неестественных техник и инструментов» (т. е. скотство в значении зверства). И, как отмечает Ален де Либера, «первое нарушает порядок природы, второе извращает его».[258 - Де Либера А. Средневековое мышление. – М., 2004. – С. 166–167.] Это – одно из положений учения Фомы Аквинского, Оно не столько представляет исторический интерес, сколько имеет непреходящее значение для научных представлений сегодня. Учение томизма составляет ядро христианского миропонимания и основано на представлениях Аристотеля, у которого был заимствован биологический стандарт, на оппозиции культуры и натуры (биологической природы). Главным в этой антиномии выступало не сексуальное поведение (philia – любовь, в смысле стремления плоти, в противоположность eros – любви чувственной), а пищевое (фаги – от греч. phagos – пожирающий),[259 - Современный словарь иностранных слов. – М., 1993. – С. 633.] исходя из которого античный мир различал культурные, цивилизованные народы и варваров, имеющих биологическую природу в зависимости от употребления сырой или жареной/вареной пищи. В христианской теологической концепции, разделившей онтологию на духовное и природное, в качестве осевого, главного идеала духовной чистоты, благости стало выступать сексуальное поведение. Соответственно терпимость античного мира к любым формам сексуального поведения проявлялась в непринятии разнообразия фагий, в первую очередь это относилось к каннибализму (антропофагия) и к потреблению сырого мяса вообще. В теологии смещение грехов на сексуальность привело к понятию извращений сексуального поведения, для обозначения которых вначале использовался термин «перверсия» (извращение), который в последующем заменен понятием «парафилия».

Историческая эволюция средневекового Запада в отношении норм регуляции сексуального поведения претерпевает несколько значительных изменений, которые составной частью приведут в последующем к эпохам Возрождения и Реформации, вслед за которыми последуют промышленные революции, знаменующие собой переход к Новому времени и становлению общества индустриального типа. К таким изменениям относятся процесс дифференцировки канонического, церковного и светского, «цивильного», права, рецепция римского права, появление «Хартий» городского права, «Статутов» и «Капитуляриев» университетского права и изменение ментальности, одним из следствий которого станет появление куртуазной любви.

Ослабление влияния церкви и реформаторские течения в лоне католицизма приводят к появлению феномена «беспорядочных браков», таких брачных союзов, которые совершались вопреки воле старших членов семейства. Изобретение печатного дела – вторая информационная революция человеческой истории после изобретения письменности – вносит свою значительную лепту. Наряду с распространением Священного писания (около 75 % типографской продукции) начинает распространяться «непристойная литература», описание любовных поз Брантом и Аретино, имевших в свое время такую же репутацию, как в последующем маркиз де Сад. Именно эти обстоятельства станут причиной появления в 1501 г. буллы Александра Борджиа, с которой начнется книжное аутодафе.

Разграничение семантики церковного и светского права начинается с работ юристов, относящихся к XIII–XIV вв. Так, итальянский юрист Сассоферрато Бартол пишет сочинение «О различиях между каноническим правом и цивильным», где значительная часть положений отводится институтам брака и семьи и половым преступлениям. Так, в отношении брака он различает: «По каноническому праву родитель может выдать замуж свою дочь, даже если она противится; по цивильному – без недостоинства и позора – не может», т. е. отсутствует требование согласия на брак родителей.[260 - Бартол Сассоферрато. О различиях между каноническим правом и цивильным // Антология мировой правовой мысли. Т. 2: Европа V–XVII вв. / Под ред. Г. Ю. Семигина. – М., Смысл, 1999. – С. 320–332.] В отношении распределения криминальных форм сексуального поведения в каноническом и светском праве С. Бартол пишет: № 59 «Тот, кто пользуется дурной славой по каноническому праву (только на основании того, что способен на грех), может подозреваться в любом преступлении; но по цивильному праву – нет»; № 75 «По каноническому праву наказанием за инцест и прелюбодеяние является смерть, но по цивильному праву женщина заключается в монастырь»; № 83 «Совершенный с монахиней инцест по цивильному праву карается смертной казнью; по каноническому – клирик низлагается, мирянин отлучается от церкви»; № 90 «По каноническому праву, бесчестье может быть нанесено только девице; по цивильному праву – также вдове, мальчику или разведенной»; № 93 «По цивильному праву отец, заставший свою дочь в прелюбодеянии и убивший ее, не наказывается, а по каноническому – наказывается»; № 97 «Похищенная женщина по цивильному праву не может выйти замуж за похитителя; по каноническому – может»; № 124–126 «Испортивший девушку, хотя он и наказывается сурово другим образом, по цивильному праву не обязан взять ее в жены; по каноническому праву – обязан; нанесший бесчестье наказывается по каноническому праву меньше, чем по цивильному; похищение невесты по добровольному согласию по цивильному праву допускается, по каноническому – иначе», и № 165–166 «По цивильному праву жена не может обвинить мужа в прелюбодеянии; по цивильному праву за прелюбодеяние следует телесное наказание, по каноническому – отлучение от ложа».[261 - Там же. – С. 324–328.]