Исчезающий миг современности

Исчезающий миг современности
Николай Колос

Книга «Исчезающий миг современности» рассчитана на широкий круг читателей. В ней автор, используя элементы реальности и фантастики, показал как, на его взгляд, исчезает старое и отжитое, потому, что оно должно исчезнуть, и как зарождается новое, помогающее человеку почувствовать себя человеком. Другими словами – добро должно противостоять злу, если такое в нашем современном мире возможно. Своё произведение автор попробовал немного разбавить юмором и гротеском.

Исчезающий миг современности

Николай Колос

Редактор Николай Колос

Дизайнер обложки Николай Колос

© Николай Колос, 2023

© Николай Колос, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0059-5089-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Я точно не могу сказать, что меня сподвигло написать эту книгу. Первоначально я хотел написать небольшой рассказ и рассказать в нём как в моё время голодали дети. Я, тоже будучи ребёнком, в далёком 1936 – 1937 году голодал вместе со всеми.

К общему несчастью всем казалось нормой, что все мы испытываем вечное чувство голода. Всем хотелось есть, но есть было нечего.

Например нам с сёсрами утром давали по одной небольшой картошке в мундирах, грамм по пятьдеся хлеба и соль. В обед мы ели какую-то юшку примерно с одной картошиной на каждого и с добавлением каког-то ещё бурьяна, и грамм по сто хлеба. На ужин нам давали по пол стакана подсолнечных семечек. И всё!

В воскресенье тётка, или мать вдобавок ко всему варила пшённую кашу на воде. Давали по приличной порции, плюс два варёных яйца.

Так раз в неделю поддерживали наш растущий организм. Так жили все, или почти все. Скорее почти все, потому, что когда мы проходили по деревне, то чувствовали дым, пахнущим жареным салом. Мы были даже удивлены, что кто-то мог себе позволить есть шкварки.

И это при том, что у каждого были огороды! Но, урожаи были маленькие и часть их (большую часть) мы обязаны были отдать на процветание страны.

Я, это говорю без сарказма! Конечно страна должна прцветать и мы узнавали из газет сколько к концу года было добыто угля и наплавленно чугуна и стали на душу насенления. Это значит, что и на нашу душу. Мы должны быть горды!

Я написал насколько страниц и бросил рукопись в ящик. И только года через три нашёл случайно эту рукопись.

Но уже появились другие мысли. Были изданы уже мои четыре книги. И подумал – может и хорошо, что я в детстве сидел голодный, иначе я бы без сарказма смотрел на современную сытую молодёжь. И вообще на век потребления. На век, когда человечество хочет потреблять больше чем нужно для его биологического существования и развития.

Наверно отсюда и все неприятности – вырвать у ближнего со рта кусок пожирней и побольше. Или не поделиться с голодающими.

С современной точки зреничя я могу быть и неправ. Но пушки то ведь нужны для двух целей – не отдать, или отобрать!

От чего ушли – к тому пришли!

Неадертальцы тоже жили точно так. Догоняли, чтоб отобрать, и убегали, чтоб не отобрали! Читал я много научных трудов о образе их жизни. Усвоил.

И, найдя начало своего рассказа, я решил преобразить его в своеобразную повесть, но написать его немного юмористично, немного осуждающе, и немного надеясь на лучшие отношения между людьми.

Я хотел рассказать как я понимаю и воспринимаю добро и зло. Свои суждения я высказал немного в искажённом виде, поэтому и назвал свою повесть гротеском.

Судить вам.

Глава 1. Опекуны и опекаемые

Дети ели варёную пшеницу. Миски были деревянные, замусоленные, Бог знает, когда мытые. Ложки тоже деревянные, со всех сторон обгрызенные. Самый маленький держал ложку зажав ее в кулаке и неуклюже черпал ею небольшую порцию каши. Пшеница вываливалась на немытый деревянный стол и застревала в зигзагообразных щелях. Тогда он бросал ложку и ел кашу руками. Самый старший ребёнок (это была девочка) ела молча, жадно, поглядывая на братьев, выковыривала уроненную младшим братом пшеницу и клала ее себе в рот. Тот глядел вначале с улыбкой, потом с укором. Девочка чувствовала его укор, ей было стыдно, но она хотела есть.

Зато средний брат, (названный брат), а ему было лет шесть, был более ухоженный, более умытый, иногда старался восполнить урон младшего брата и совал свою ложку с кашей ему в рот.

Но такая попытка терпела фиаско, потому что бдительная рука сестры перехватывала ложку и вываливала содержимое обратно в его миску. Дело в том, что если младший брат и старшая сестра ели пшеницу, даже не посоленную, то каша среднего – была сдобрена мёдом и чесноком, и порция более внушительная. «Нельзя – говорила сестра – мы тоже хотим с мёдом и чесноком, поэтому быстрей выздоравливай»! А чуть погодя добавляла:

– Жирей! … Мы ждём и терпим! – При слове «терпим», на глаза девочки наворачивались слёзы.

Маленький добавил:

– Ты пойдёшь на органы, а усатый дядя нам заплатит. – Сестра тут же стукнула его ложкой по лбу и крикнула:

– Помалкивай! Мачеха говорила, чтоб не разглашать услышанного! И чтоб навек забыть такое слово! И вообще – не подслушивай, что мачеха с дядей говорит! Ябеда!

Средний, шедший на органы, будем звать его Янко, громко рассмеялся, вложил кашу в рот и посмотрел на синяк младшего брата от ложки сестры. Потом взял пальчиками комочек каши с мёдом и засунул в рот младшему. И тоже засмеялся.

Дверь скрипнула и в комнату, скорее это был сарай, вошли двое. Мужчина и женщина. Мужчина высокий худющий и согнутый как покрученное коромысло. Но, видно, жилистый. Ходил пружинясь, поэтому изменялся по вертикали – то уменьшался, то вырастал. Его нос напоминал крючок коромысла, и был очень красный и чуть облезлый на кончике. Под ним торчали чёрные усы, под усами пухлые красные губы, потом очень выпяченный и тяжёлый подбородок с редкой щетиной. Он посмотрел на Янка, губы его растянулись в две змеи и порозовели.

Губы думали, что изображают улыбку. Будем его называть дядя Гыба. Может у него было другое имя, но так называл его маленький. Дядя Гыба погладил шершавой, с выкрученными пальцами рукой Янка по головке и сказал —

– Скоро, скоро! Молодец! Скоро всё будет хорошо! Я принёс ещё баночку мёда и пучок чеснока. —

Вслед за дядей Гыбой подошёл к Янку чёрный пёс, что зашёл вместе с компанией, и лизнул ему щёку. После своеобразного поцелуя пёс сел рядом и тихонько заскулил. Янко дал ему облизать свою ложку. Пёс радостно завилял хвостом и заскулил ещё больше.

Женщина стояла молча. – Как изваяние. Как египетская пирамида и что-то переваривала в своих пирамидальных катакомбах. Её руки были опущены и толстыми пальцами, сведенными в замок, доставали до низа живота. Там они и покоились, одновременно поддерживая огромный живот, чтобы не вывалился. От большого живота и опущенных рук, халат сильно задрался впереди, полы разошлись и показывали красные, все в буграх и разводах, толстые, но очень сочные ляжки. Выше живота, где положено по рождению быть талии, двумя буграми нависала, так сказать, женская грудь, и закрывала оную. – Талию.

Грудь так распирала халат, что норовила вывалиться в промежутки между пуговицами. Пуговицы еле сдерживали напор.

Ещё выше покоилась, вернее выпячивалась жировыми складками пунцовая шея, потом маленький вросший в шею подбородок, дальше – толстым бубликом губы. Выше – похожий на маленькую картофелину нос, над ним очень близко посаженные друг к другу, горели чёрным пламенем маленькие глаза и ещё выше узкий, с глубокой морщиной, лоб. Из-под грязной косынки, возле уха выбивался неряшливый клок чёрных волос.

«Бублик-рот» вдруг зашевелился. —

– Сил моих нет! – вырвался из бублика басовитый, но женский голос – всё для них, да для них! Сама не доедаю! Всё отдаю! Отец их, во-время нечистая сила взяла его, ничего не оставил, всё пропил»! —

Маленькие глазки с укоризной прошлись по детям. Но вдруг, через полминуты пропищал ещё детский, но довольно твёрдый голос:

– А хата, а корова, а лошадь, а козы» … – и оборвался. Последовала громкая затрещина и вырвалось проклятие —

– Молчи, зараза! Гром тебя порази! … Представляешь… вся в отца, глаза бы её не видели»! —

Она обращалась к дяде Гыбе. Тот примирительно ответи»:

– Терпи, скоро всё образумится… Господь терпел и нам велел. Голосок у дяди Гыбы был ласковый, каждая его буковка, как бы была смазана техническим мазутом с примесью мёда, а всё предложение оптом посыпано сахарной, чуть подмоченной пудрой.