Гетманство Выговского

После того знатнейшие сановники приглашали послов Великого Княжества Русского на пиршества, принимали их с знаками любви и уважения; козаки показывали большую привязанность к королю и Речи Посполитой. «Мы теперь желаем одного, говорили они, чтоб нас послали против москалей и шведов, чтобы доказать, как охотно готовы мы принесть свою жизнь за его величество. В случае, если швед откажется заключить честный мир, мы с большими силами вторгнемся в Ливонию, даже в сердце самой Швеции, – чтоб возвратить нашему государю права, данные ему Богом и справедливостью. Они действительно отправили грека Феодосия в Швецию с известием, от имени всей русской нации, что русская нация заключила с королем и Речью Посполитой вечный мир, и поэтому не только должны прекратиться все прежние договоры со Швецией, но если шведский король не вознаградит польскаго короля за все потери, которые нанес ему во время войны, то они вторгнутся в Швецию и в принадлежащия ей земли».

Так совершилось это громкое и – бесплодное дело. Король и чины Речи Посполитой произносили свою страшную присягу в полной уверенности, что изменят ей. Козаки, несмотря на свои уверения, мало в сущности подавали надежды: если они за пять лет перед тем присягали королю, то и последняя присяга их могла подвергнуться участи первой. Прибывшие козаки произведены были в шляхтичи, но, наверно, не все, так о Носаче после говорено было, что он остался неудовольствован в то время, когда давали дворянство слугам Выговского. Тогда же поляки с неудовольствием заметили, как один какой-то весельчак из произведенных в шляхтичи спросил своего товарища:

«А что, брат, не сделалась ли тень моя больше, когда я стал дворянином?»

Обласканные, они возвратились в свое Великое Княжество Русское, и Великое Княжество Русское пало при самом своем основании.

Мы уже видели, как много было врагов у Выговского и его партии, и как удобно могли они найти опору. в народной массе. Гадячский трактат грозил Украине утверждением шляхетского порядка, ненавистного черни. То, чего народ так боялся, теперь совершалось. Еще смысл новозаключенного ((оюза с Польшею не был вполне известен наррдной массе; но для народа уже было достаточно того, что Украина соединялась с Польшею: это соединение, в какой бы форме оно ни. являлось, было ненавистно при слишком свежих воспоминаниях о прошедшем.

По возвращении из Варшавы Немирич принял начальство над затяжным войском и расставил его в Нежине, Чернигове, Борзне и других местах. Консистенция (квартирование) затяжного войска всегда была самым тягостным для народа обстоятельством и одною из важнейших причин ненависти к польскому владычеству. Народ, не зная и не понимая сущности договора с Польшею, видел в этом появлении войска в Украине возвращение к старым временам. Обещания воли и всяких благ, даваемые Выговским и его сторонниками, сказывались обманчивыми; сам он и его приверженцы стали изменниками и ляхскими слугами для тех, которые на время были обольщены увещаниями и делами, а между тем, варварские опустошения околицы Киева Шереметевым действовали на народ страхом: малороссияне увидели, что им приходится бороться с сильным и суровым врагом, защищая такое дело,’ которое не принесет народу ничего, кроме той неволи, от которой он освободился с такими тяжелыми усилиями. Таким смятением воспользавались враги Выговского и честолюбцы, увидавшие в его низвержении возможность подняться самим. Протопоп Филимонов усилил свою работу. В Нежине пристал к нему Василий Золотаренко, шурин Богдана Хмельницкого. Он надеялся сделаться гетманом. В Москве, не зная хорошо, что делается в Украине, опасались было, чтоб казаки и татары не ворвались в середину государства; вышел царский указ Трубецкому двинуться в Севск и расставить войска по линии между Севском и Путивлем. Уже войска готовы были отступать от пределов Малороссии, как 19-го августа явился из Нежина казак с письмом к Трубецкому от Филимонова и Золотаренка: они приглашали в Малороссию великорусское войско. Трубецкой хотя благодарил их, но не доверял им вполне и не решился отправлять в Малороссию войск, прежде чем не удостоверится, что партия, желающая этого, действует искренно и довольно сильна. Он требовал, чтоб для удостоверения ему прислали доверенных. В конце августа явились к Трубецкому мещане и привезли новые уверения в преданности Москве и приглашения от Филимонова и Золотаренка. Кроме них писал о том же протопоп, по имени Симеон. В Переяславле полковнику Тимофею Цыцуре пришла тоже мысль достичь гетманства услугами московскому правительству. С ним в соумышление вошел другой шурин Хмельницкого, Яким Сомко. В августе он написал Трубецкому и через посредство гадячского полковника предлагал свои услуги. Трубецкой пахвалял его за верность и побуждал перебить в Переяславле изменников московского царя, советников Выговского и всех вообще ляхов и немцев, какие находятся в затяжном гетманском войске. Тимофей Цыцура исполнил желания Труб ецкого прежде, чем имел возможность получить его поручение. 19-го августа он начал приглашать к себе знатных козакав поодиночке, склонял их принять сторону москалей и пригласить князя Трубецкого с войском; кто отвергал иредложение, того Цыцура приказылал связывать и убивать. Так погибли братья Сулимы – Стефан и Северин; последний, по современному известию, был застрелен из трех пищалей; был убит влиятельный казак Иван Забуйский или Забугокий (быть может, тот, которого некогда польский король назначал гетманом вместо Богдана Хмельницкого), Федор Лобода был скован и оставлен на войсковый суд. Таким или другим образом погибло сто пятьдесят человек драгунов и Козаков, погибли находившиеся там поляки, кроме ротмистра Душинского и шляхтича Саладына, которых Цыцура после ото слал в Киев; рота затяжных сербов, служивших у Выговского, была истреблена на переправе через Днепр, а предводитель ее серб Дмитрий Мигай был схвачен живым и отправлен к Шереметеву. Цыцура освободил пленных великорусов, взятых с подполковником Александровым, и кроме того двести десять ратных людей, взятых в Ромне и доставленных в Переяславль. Они были очевидцами происходившей бойни, по крайней мере. как вероятно, отчасти. Раздав московским людям оружие, он оставил их в Переяславле для сбережения от Выговского. Двое гонцов от Цыцуры побежали в разные стороны с известием, один к Трубецкому, другой к Шереметеву. Шереметев тотчас послал в Переяславль майора Василия Лаговчина привести к присяге полковую старшину, козаков и мещан. 24 августа вместе с переяславцами принял присягу в Переяславле прибывший туда черниговский полковник Иоанникий Силич с четырьмя сотниками и двумя есаулами своего полка.

1-го сентября присланы были из Переяславля от Цыцуры козаки в Нежин. В городе стояли затяжные жолнеры; полковника Гуляницкого не было в городе. Золотаренко, вместо него начальствовавший в Нежине, оставил ворота без стражи; казаки вошли ночью и крикнули – бийте ляхиев. Пазполитые пристали к козакам, в течение одного часа перебили всех жолнеров без разбора: пять хоругвей их погибло, – говорит современник; никого не щадило посольство, потому что не хотело давать стации (содержания) жолнерам. По примеру Нежина, и в других соседних городах и местечках начата избивать жолнеров. Их рейм. ентар – Немирич бежал; козаки поймали его за Кобизчею, близ села Сведовца, и изрубили в куски. Протопоп Филимонов отправился к Трубецкому сам. С ним шехали от Нежинского полка три сотника и обозный, а от города Нежина бурмистр, повезли просьбу о царском прощении и изъявили готовность быть под самодержавной рукою государя в вечном подданстве. В один и тот же день явились к Трубецкому с повинною головою послы козаки из Батурина, из Глухова и из Новгорода-Северского. Когда Трубецкой ласкал их и обнадеживал царскою милостью, Золотаренко дал знать. в другую сторону – в Киев: от Шереметева приехали двое жильцов и привели к вере самого Золотаренка, мещан города Нежина и казацких атаманов. Киевский полковник Якименко, стоявший с своим полком в Остре, также передался на сторону московскую, перебил поляков и немцев, которые находились в Остре, а нескольких человек из них прислал Шереметеву. По известиям, сообщенным пвследним в Москву, тогда было козакав истреблено в разных окрестных городах до трех тысяч человек драгунов, поляков, немцев и козаков, стоявших за дело Выговского. 6 сентября приехали к Трубецкому посланцы из Прилук от тамошнего полковника Лазаря Горличенка и от всего Прилуцкого полка, с – повинною и с готовностью служить верно московскому царю. Трубецкой сейчас отправил привесть к вере весь Прилуцкий ноль. 7 сентября черниговский полковник Иоанникий Силич прислал депутацию с повинною от всего Черниговского полка. Трубецкой послал и туда, и в Ромен, и в Лохвицу, и в Миргород московских людей для привода к вере тамошних жителей. Царские воеводы, недавно еще хотевшие уходить от границ Малороссии, теперь увидали, что все неожиданно изменилось и Трубецкой отправил вперед Андрея Васильевича Бутурлина занять Нежин, а вслед за ним и сам двинулся туда же с войском. Золотаренко с Филимоновым побежали вперед и встречали царского воеводу за пять верст от Нежина с толпою козакав и мещан. Трубецкой ехал прямо к соборной церкви и вошел в нее. Здесь Филимонов отслужил молебен о здравии государя. Трубецкой объявил всем нежинцам, что царь будет к ним милостив и оставит ненарушимо их права. Золотаренко от имени всего города и всего полка обещал пребывать неотступно в подданстве государя и под его самодержавною высокою рукою. В знак радости и торжества, приказали было стрелять из в с его наряда, какой тогда находился в городе. Трубецкой, чтоб не отягощать жителей постоем, расположил свое войско обозом за городом. Между тем Юрию Хмельницкому внушали притязания искать гетманства, как своего права, давно уже дарованного ему народом на раде. По воле ли самого Юрия, или, может быть, от его имени, поехал в Запорожье бывший слуга Богдана Хмельницкого Иван Мартынович Бруховецкий. Храбрый Сирко, бывший кальницкий полковник, тогда проживавший в Сече и имевший между запорожцами большой вес и значение, принял сторону молодого Юрия. Вся Сечь провозгласила его гетманом. Сирко с запорожцами шел на город, призывая под свое знамя дорогим именем Хмельницкого. Это имя сразу расположило множество козаков в его пользу. Юрий явился в Войско.

Выговский, услышав о возмущении, убежал из Чигирина, – по собственным словам его, – верхом, в одной сукманке, и назначил раду под Германовкою. Юрий Хмельницкий прибыл туда же. По-видимому, между ним и Выговским еще не было явной вражды и соперничества. Цыцуре было не по вкусу распространившееся между коза-. ками желание избрать гетманом Юрия; Цыцура чувствовал, что через это ускользала из рук его гетманская булава, которой он добивался. Цыцура чернил в это время Юрия перед Шереметевым. «Юрий – писал он – того же надхненя лихого лядского, туты ж хилиться», и сообщал, что он писал к Юрию увещательное письмо, но, вместо ответа от него, получил ответ от Выговского, в котором последний писал, что Хмельницкий сын знаменитого отца, хотя и молод, но имеет ум лучше, чем иной старый, и не захочет проливать христианской крови, а потому и остается с Выговским в таборе. Шереметев мог вполне поверить донесениям Цыцуры, после того, как с своей стороны писал к Юрию увещания, но не получал ответа.

Бытавский и Юрий стояли в таборе под Германовкою несколько дней, ожидая сбора Войска на раду. Еще не успели собраться все полки – рада произошла. 11 сентября. Он приказал Верещаке и Сулиме читать перед собранием Гадячский договор, и собирался объяснить выгоды, какие получит от этого отечество, и рассеять возникшие толки. Но в собрании поднялся шум и крик. Обвиняли гетмана за разоренье местечек и сел на левой стороне Днепра, за жестокие казни над своими врагами; некоторые говорили, что Гетман продает Украину крымскому хану и хочет восстановить Астраханское Царство; укоряли его, что. он оклеветал московского государя и взвел на него такие умыслы, о которых царь и не думал. Многих пугала возрастающая власть Выговского, который из избранного и зависящего от собрания предводителя, делался воеводою и князем русским. Его возвышение вооружало против него и старшин, прежних соучастников его замыслов: одних – по зависти, других – по причине личного его высокомерия и вражды; таким образом он раздражил Носача, который бщ хуже других вознагражден на сейме; раздражил Ковалевского, умышляя тайно на жизнь его в Чигирине. Но более всего вооружились против Гадячского договора козаки, не попавшие в дворянство и завидовавшие тем, которые получили его. Они были уверены прежде, что Гадячский договор даст им всем шляхетское право, но потом увидели, что только немнагим оно досталось, по произволу гетмана, и для того, чтоб властвовать над остальными. Рада превратилась в неистовую междоусобную драку. Верещака и Сулима были изрублены в куски; сам Выговский избежал смерти оттого, что его закрыло наемное войско – польский отряд в тысячу человек, убежавших вместе с ним из разъяренного собрания. «И бежал он, – говорил украинский летописец, – как бежит обожженный из пожара».

XVII

Некоторые приятели советовали Выговскому бежать в степь к хану. Посланник турецкий перед тем только приезжал к нему, с готовностью, от имени Порты, защищать его и толковал, что Турция давно уже имеет право на Украину, потому что одиннадцать лет охраняет ее своим оружием от разных неприятелей. Выговский отверг это предложение, несмотря на то, что жена его находилась в Чигирине, и вместе с Андреем Потоцким отправился в Белую Церковь.

Толпа козаков последовала за ним и недалеко от Белой Церкви, во Взиньи, собралась снова рада. На этой раде Выговский был отрешен от гетманства и гетманом провозглашен Юрий Хмельницкий. К Выговскому явились посланцы и требовали, чтоб он приехал на раду и торжественно сложил булаву. Выговский не поехал. Тогда снова явились к нему каневский полковник Лизогуб и миргородский Лесницкий и требовали, чтобы Выговский, если сам не хочет ехать, то прислал бунчук и булаву. При этом они обрати, лись к начальнику вспомогательных польских войск, Андрею Потоцкому, просили его склонить гетмана и уверяли, что Войско Запорожское желает оставаться в верности и подданстве короля. Выговский еще сопротивлялся, но рассудил, что против воли целого козачества нельзя удерживаться, и сказал: «Я отдаю бунчук, но с тем условием, что Войско Запорожское останется в непоколебимой верности королю».

Полковники обещали.

Выговский вручил булаву и бунчук брату своему, Данилу, и вместе с послами отправил его на раду.

Андрей Потоцкий послал с ними польского полковника Корчевского, с тремя пунктами: во-первых, чтоб казаки дали присягу в верности королю, чтоб ввели дворянство в имения и выпустили жену Выговского и других людей, находящихся в Чигирине, для чего дали бы заложников в в ерности.

На дороге эти послы встретили казацкое войско. Козаки грозили силою схватить Выговского, показывали длинное обвинение, написанное на раде, и требовали, чтоб поляки его оставили. «Каждый из нас, – отвечал Корчевский, – лучше рад – и не раз, а несколько раз – готов умереть, нежели постыдно оставить усердного слугу короля».

Но казаки успокоились, когда узнали, что Выговский добровольно отказывается от гетманства. Бунчук и булава положены были на раде.

Козаки радостными окликами провозгласили Юрия Хмельницкого гетманом.

Взявши булаву, Юрий спросил: «кото желаете признать государем, – польского короля или московского царя?»

Старшины и простые казаки закричали, что они желают короля. Но на этой раде было немногочисленное собрание: через несколько дней оказалось, что большинство было вовсе не на стороне короля.

«Благодарю вас за верность», – сказал Корчевский, и подал им другие два пункта.

На выпуск жены Выговского козаки согласились. Что же касается до требования ввести шляхту в имения, то они, – говорит Андрей Потоцкий в своем донесении, отложили рассуждение об этом на дальнейшее время, а исполнение будет разве в день судный.

По окончании рады обозный Носач, полковники Гуляницкий и Дорошенко прибыли в Белую Церковь и дали Выговскому подписку гетмана и всех старшин в том, что они доставят ему жену и поляков из Чигирина.

Так окончилось гетманство Выговского; с ним кончилось и Великое Княжество Русское. И украинцы, и поляки были не в состоянии: первые – понять этот плод создания голов, стоявших не в уровне с народом, вторые – с честью и прямотою сохранить данное слово.

Эти междоусобные смуты расстроили Украину нравственно и физически. «Сила козаков ослабела в бурях междоусобных», – писал Выговский к королю: «громаднейшие полки, – Полтавский, где. было сорок тысяч населения, Миргородский, где было тридцать тысяч, Прилуцкий и Ирклеевский погибли вконец; города и села зарастают крапивою». «Здесь страшное вавилонское столпотворение, – говорит поляк-современник, описывая междоусобия при Выговском: – местечко воюет против местечка, сын грабит отца, отец – сына. Цель их, чтоб не быть ни под властью короля, ни под властью царя; и они думают этого достигнуть, ссоря соседей и стращая короля – царем, а царя – королем. Благоразумнейшие молят Бога, чтоб кто-нибудь – король ли, царь ли – скорее забрал их в крепкие руки и не допускал безумной черни своевольничать».

notes

Сноски

1

Источниками служили: акты архивов Министерств Инастранних дел и Юстиции, напечатанные автором в актах Южной и Западной России, изд. Археографическою Коммиссиею, рукописные современные польские письма и акты, хранящиеся в рукописях Императорской Публичной Библиотеки; сочинения: Каховского Annalium climacteres. Historia panowania Jana Kazimerza, Рудавекого Historia аb excesu Vladislai IV; Собрания государственных грамот и договоров, Полное собрание законов т. 1. Малороссийские летописи: Самовидца, Грабенки, Величка и другие безыменные.

2

Тогда полковниками, по сведениям из посольских дел, были следующие лица: миргородский – Лесницкий, черниговский – Иоанникий Силич, корсунекий – Тимофей Аникиев (?), каневский – Иван Стародуб, белоцерковский – Яков Люторенко, переяславский – Иван Кульбака, ирклеевский – Матвей Нацкеев (?), уманьский – Михайла Ханенко, паволочский – Михайла Суличич, нежинский – Григорий Гуляницкий, киевский – Павел Яненко-Хмельницкий;но и сверх того упоминается наказной киевский – Василий Дворецкий.

3

Нет необходимости распространяться в опровержениях против фальшивого взгляда, умышленно составленного, в этой речи Беневского, под влиянием национальной злобы. Историческое знание у нас развито настолько, что всем, без сомнения, известно, как о единстве греческой и русской Церкви в XVII веке, так и о неизменности ее древних уставов и постановлений. Как можно было сказать, что цари установили патриаршество вопреки церковному порядку, когда оно было установлено согласием других патриархов?