Идеальный маньяк

Досада на жену еще не улеглась в душе Станислава, потому он и брюзжал сейчас в адрес женского пола в целом. Здание фитнес-центра было уже темным. Только на первом этаже слабо мерцал свет и стояла возле подъезда чья-то одинокая автомашина.

– Что, до сих пор занятия продолжаются? – спросил Крячко.

– Да, до одиннадцати. Поздно, конечно, – озабоченно проговорил Агафонов. – К тому же домой приходится через этот сквер возвращаться. А тут место пустынное. Можно, конечно, через улицу – но кто ж станет такие круги нарезать? Тем более когда тебе восемнадцать лет, ты все лучше всех на свете знаешь и с тобой, конечно же, ничего не может случиться!

– Да уж! – соглашаясь, кивнул Крячко. – Мои такие же. Оба – что сын, что дочь! Родители им вообще не указ. Я даже думаю, что они нас совсем древними считают, как динозавров. У моего сына одноклассник пару лет назад знаешь что написал в сочинении? «Это было очень давно. Настолько давно, что даже трудно себе представить – аж в тысяча девятьсот восьмидесятом году!» Как тебе такое?

Агафонов раскатисто захохотал.

– Да уж, – качая головой и утирая слезы, проговорил он. – Для них это действительно прошлый век!

– А для меня – как вчера было, – с легкой грустью заметил Крячко. – Восьмидесятый год! Лето, Олимпиада, толпы иностранцев, смерть Высоцкого… И я сам – молодой, стройный и красивый. И уже от одного этого счастлив! Ты помнишь, как было в молодости? Нам не нужен был повод или причина, чтобы чувствовать себя счастливыми. Мы были счастливы уже от того, что молоды.

Агафонов с легким удивлением посмотрел на Крячко, который, увлеченный воспоминаниями, выглядел очень воодушевленным, и в то же время в голосе его звучала некая горечь.

– У тебя что, дома неприятности? – осторожно спросил Александр.

– Почему? – стушевался Крячко.

– Да ты вроде никогда не был склонен к сентиментальности, – пожал плечами Агафонов. – А также к философским размышлениям.

– Это опять же в молодости, – поднял палец Крячко. – А сейчас я… Сейчас я просто старею, Саня. Старею. И с особой грустью вспоминаю былые времена и начинаю гораздо сильнее ценить то, что тогда было само собой разумеющимся. Гораздо сильнее, потому что теперь лишаюсь этого.

– Да ну ладно тебе, – попытался ободрить затосковавшего приятеля Агафонов. – Не так уж мы плохи! Ты еще крепок, старик Розенбом! – Он шутливо толкнул приятеля локтем в бок.

– Ай! – притворно вскрикнул Крячко и одновременно с его возгласом раздался тонкий пронзительный крик.

Он прозвучал настолько неожиданно и настолько синхронно совпал с возгласом Крячко, что поначалу воспринялся как пародия, насмешка, передразнивающая Станислава. Но тут крик повторился. Человек пронзительно и отчаянно заголосил:

– А-а-а! Помогите!!!

Приятели одновременно повернули головы. Крик доносился с дальнего конца сквера и был несомненно женским. Не сговариваясь, оба бросились в ту же сторону, а крик, вибрируя в воздухе, вторил беспрерывно:

– Помогите, помогите, помогите…

– Марина? – вдруг выкрикнул Агафонов, ускоряя бег.

Крик на секунду прервался, замер, потом послышался хлесткий удар, словно от упругой ветки, а затем по асфальтовой дорожке сквера гулко застучали каблуки. Агафонов, далеко обогнав Крячко, уже достиг редеющих в посадках деревьев, откуда выбежала девушка в короткой курточке и джинсах.

– Папа! – тонко вскрикнула она, бросаясь Агафонову навстречу.

Когда подоспел Крячко, Александр одной рукой прижимал к себе девушку, другой с встревоженным видом ощупывал ее лицо, на котором отражались испуг и одновременно облегчение.

– Марина, все, все, – успокаивающе говорил Агафонов. – Все хорошо! Ты в порядке? Где больно?

– Нигде, все нормально. Он туда побежал, – неожиданно ткнула девушка дрожащим пальчиком в сторону, увидев Крячко.

Станислав, будучи опытным оперативником, уже представил по возможности себе ситуацию. Девчонка – по всей видимости, дочь Агафонова, та самая, озабоченная свой фигурой – возвращалась домой со своих занятий фитнесом, как водится, через сквер. И здесь кто-то попытался на нее напасть. Кто и с какой целью, сейчас размышлять было некогда. Кричала девчонка душераздирающе, так что вряд ли это кто-то из ее приятелей, решивший проводить девушку и по дороге вдруг потерявший контроль над собой. Да и вообще, не привык Крячко раздумывать. Он предпочитал действовать, посему, оставив Агафонова утешать дочь, рванулся в направлении, куда указывала Марина.

Он не видел его, но чувствовал – слышал удаляющиеся шаги, тяжелое дыхание убегавшего и изо всех сил старался догнать. Впереди сквозь кусты мелькала туда-сюда темная фигура. Она металась из стороны в сторону, то ли не зная, какое направление лучше выбрать, то ли пытаясь запутать догонявшего, сбить его со следа. Это, возможно, показалось бы смешным: посаженные недавно деревца были редкими и сами посадки почти прозрачными – это же не лес густой! Однако отсутствие освещения играло на руку убегавшему.

Крячко напряг силы, пытаясь сократить расстояние, и ему это вскоре удалось. Он уже даже мог разглядеть нечеткий контур фигуры бежавшего нагнувшись вперед человека, одетого в широкий плащ.

Фигура дернулась направо, и Крячко сделал рывок в ту же сторону, уже торжествуя в душе, что ему вот-вот удастся поймать убегавшего. Он уже протянул руку, стараясь ухватить его за капюшон плаща, однако рука лишь лихорадочно шарила в воздухе. Крячко еще поднажал, рванулся вперед изо всех сил – и тут же получил сокрушительный удар в лоб, от которого у него посыпались искры из глаз.

– Ох, е! – только и смог вымолвить Станислав, резко останавливаясь и прижимая руку ко лбу.

Под пальцами набухала здоровенная шишка, но Крячко не собирался прекращать погоню. Однако он с удивлением обнаружил, что она не представляется возможной – впереди было какое-то серьезное препятствие. Крячко растерянно шарил впереди себя руками, которые натыкались на стену.

Ругаясь сквозь зубы, Станислав выдернул из кармана коробок спичек, зажег одну – торопился, нервничал, и спичка сломалась. Следующая вспыхнула, ярким огоньком осветила окрестность, и Крячко увидел, что он стоит возле кирпичной стены, увитой каким-то кустарником. И больше здесь никого не было.

Спичка обожгла пальцы, Крячко отшвырнул ее в сторону и чиркнул следующей. После этого он присел и стал внимательно приглядываться. Так и есть – внизу лаз из нескольких вытащенных кирпичей. Небольшое такое неровное отверстие, но вполне пригодное для того, чтобы в него смогла пролезть узкая, худощавая фигура. Крячко сунулся в этот лаз…

Ах, если бы Станислав хотя бы по утрам делал гимнастику, как обещал себе уже который год. Если бы он действительно питался исключительно той простой натуральной пищей, которую так восхвалял, и не позволял себе на службе перекусывать многослойными гамбургерами, если бы по роду службы ему не приходилось ужинать не в семь вечера, а в два-три часа ночи, если бы он хотя бы иногда устраивал себе разгрузочные дни! Если бы…

Тогда бы он, наверное, смог протиснуться в эту лазейку. Сейчас же он едва сумел протиснуть в нее левую ногу. Досада и злость охватили Крячко. Он, полковник, опер-важняк с многолетним стажем, сейчас терпел поражение от какого-то дилетанта, и все потому, что был не в силах преодолеть столь пустяковую преграду.

Разозлившись, Станислав сделал несколько шагов назад, хорошо примерился, разбежался и, когда достиг стены, подпрыгнул и ухватился-таки руками за ее верх. Обдирая ладони, тяжело перемахнул через забор и опустился по другую сторону.

Оказался он на обычной улице. Здесь было гораздо светлее, чем в сквере, – горели фонари, по дороге двигались автомобили с включенными фарами. Крячко повертел головой по сторонам. Никакой фигуры в плаще видно не было, а улица через десяток метров расходилась на три дороги. И на какую из них свернул убежавший тип в плаще, можно было только гадать. А гадать – дело неблагодарное и пустое.

Крячко с тоской смотрел на дорогу. Саднящая боль в ладонях вернула его к реальности. Зря он обдирал их в кровь, зря мчался за этим таинственным незнакомцем – тот легко и просто ушел от него.

– Развели как детей, – вслух проговорил Станислав так часто слышанную им во время трансляции футбольных матчей комментаторскую фразу в моменты стопроцентного проигрыша какой-либо команды.

Вздохнув, Станислав сплюнул и понуро побрел к входу в сквер. Возвращаться тем же путем, через забор, ему совершенно не хотелось.

Агафонова с дочерью он нашел по приглушенным голосам. Они сидели на скамейке, Александр накинул на плечи дочери еще и свою куртку и, гладя ее по волосам, что-то успокаивающе говорил. Станислав подошел и хмуро опустился на скамейку рядом. Агафонов поднял на него глаза.

– Что? Ушел? – одними губами спросил он.

Крячко молча кивнул. Александр едва заметно махнул рукой – наплюй, мол. Не это главное. Но Станислав понимал, что он мог, да не просто мог – должен был схватить этого незнакомца. А теперь… Теперь надо было все же выслушать Марину.

Конечно, Станислав Крячко, как самый обыкновенный человек, был бы рад, если бы вся эта история закончилась прямо сейчас. Ну, выяснилось бы, что девчонка просто поссорилась со своим провожатым, который полез к ней со слишком настойчивыми ухаживаниями. Тот тоже погорячился. Словом, банальная история. И можно было бы с чистой совестью отправить ее с отцом домой, мягко пожурив за легкомысленное поведение, и посоветовать впредь выбирать кавалеров и не ходить темными вечерами через сквер. Однако интуиция подсказывала Крячко, что вряд ли он отделается так легко.

Он посмотрел на Марину. Та уже несколько успокоилась, не дрожала, а сидела нахохлившись и периодически прикладывала к щеке мокрый то ли от дождя, то ли от слез платок. Присмотревшись, Крячко заметил, что щека у девушки распухла и на ней виднеется кровоподтек.

«М-да, – подумал он. – Вечер явно перестал быть томным…»

И, решившись и послав мысленно к черту все условности, проговорил:

– Марина, я давний друг твоего отца. Расскажи мне, пожалуйста, что тут произошло.

На лице Агафонова промелькнуло сомнение, но только на миг. Он крепче сжал плечо дочери и сказал:

– Да, дочь. Выкладывай: кто тебя обидел?

Девушка прижала руки к груди и растерянно сказала: