Медные лбы. Картинки с натуры

– Каково сооружение-то? Говорят, каждый винт на заграничный манер построен. Да и то сказать – шесть миллионов!

– А разве в заграничных землях такие мосты есть?

– Там, сударь, еще чище. У нас только через реку, а там есть мост через море. Вот, например, в городе Италии.

– Да ведь, говорят, Италия – страна бедная. Оттуда все с шарманками да с обезьянами к нам едут.

– Ничего не значит, а все-таки у них мосты – первый сорт. Они недопьют, недоедят, лягушками питаться будут, а мост все-таки построят. В городе Италии есть такой мост, что даже с музыкой. Идешь по нем, а он «Травиату» играет.

– Значит, органы под мостом поставлены?

– Нет-с, самый мост как бы фортепьяны. У нас панель, а у них взаместо панели клавикорда; и так как каждый тальянец музыку знает, то он по мосту идет, а сам ногами по клавикордам в такту перебирает, все равно как у нас перстами, а из всего этого и выходит музыкальный интерес. Когда-нибудь и мы такого моста дождемся.

– Куда нам с музыкой! – махнул рукой купец. – Уж хоть бы с трактиром мост устроили, а то вот с полчаса по мосту топчешься, а выпить негде.

– Действительно, это большое междометие при всех приспособлениях. А вы вот что: вы на Выборгскую пожалуйте, там сейчас красная вывеска, – сказал знакомый. – И я с вами. Ну-ка, кому угощать: орел или решетка?

– Решетка.

– Коли так, получайте наши потроха!

Дураки

Открытие сезона в цирке Чинизелли. Публика лож и кресел, осмотрев лошадей в конюшнях цирка и справившись о предстоящих новинках, засела в свои места. Спортсмены с серьезностью всех знатоков оценивают достоинства четвероногих актеров, стараясь при этом блеснуть техническими выражениями. На арене кривляются клоуны, стараясь смешить изо всех сил публику, но спортсмены не обращают на них никакого внимания. Зато верхние ярусы цирка в восторге. Там, как водится в подобных случаях, слышны даже ласковые ругательства.

– И где только учатся они, шельмецы, всем этим штукам, чтоб их жук забодал! – восклицает не то купец, не то артельщик, заседающий со своей супругой во вторых местах, и утюжит при этом платком потную шею.

– Это дураки-то? – дает ответ сосед в серой сибирке и прибавляет: – Известно, за границей, потому иностранцы… Там им кости выламывают, там и учат. Ведь у них развихляние всякого сустава устроено.

– А нешто за границей есть дурацкая школа?

– Еще бы не быть! Даже целая дурацкая академия существует, на манер как бы нетриситет, а в ней скубенты. Скубенты там курзу держут и в дураки готовятся. И как курзу кончил – сейчас получает свидетельства на листе: дескать, дурак во всем составе. После этого уж они поступают на места и начинают ломаться.

– Ну?! Вот уж я этого не ожидал.

– Мало ли ты что не ожидал, а только это верно, как в аптеке. Мне один конюх-немец рассказывал, что у графа Заварова в англичанах служит. Он тамошний заграничный, так уж как же ему не знать. Как придет к нам в лабаз овес закупать – сейчас и рассказывает про все заграничное. Я у него спрашивал: «Как же, – говорю, – эти самые заграничные дураки насчет паспорта?» А он мне: «Также, – говорит, – у них и в паспорте прописано: „Предъявитель сего билета дурак такой-то“… А потом весь паспортный порядок: „Волосы рыжие, ноздря кривая, глаза вывертом“».

– Врет, поди, твой английский немец.

– Ну вот! Он человек вероятственный. Да и отчего же и не быть дурацкой академии? Там ведь народ-то во всю цивилизацию жарят. Все при науке. Столяр в столярной академии курзу доходит, маляр в малярном нитриситете, портной при швальной гимназии состоит, а этой мальчишечьей науки нет, чтобы коли ты портному рукомеслу у мастера учишься, то чтоб по трактирам с утюгами бегать. Там все по книжке…

– И в дураки по книжкам приготовляются?

– Само собой. Сидит и зубрит, как ему язык выставлять, как белками ворочать и нос кривить на сторону. А потом экзамен по всем пунктам, трико на голое тело и в цирк ломаться. Да что ж тут удивительнаго? Ведь у нас есть же театральное училище, где представлять учат.

– Дурацкая академия! Скажи на милость! – дивился купец. – Анна Спиридоновна, слышишь, в заграничных Европах дурацкие нетриситеты есть, – обратился он к жене.

– Ну, так что же из этого? – откликнулась та. – Вот бы тебя туда послать на переделку, а то уж больно умен стал.

– Цыц! – пригрозил ей купец. – Али забыла, с кем разговариваешь? Смотри! У меня нет этого внимания, что тут цирк, я и при публике с тобой науку начну.

– Знаю твои порядки. Озорник известный.

– Ну, то-то. Так остерегись экзамена-то, а то уж у меня указка чесаться начала.

Купец сжал кулак, прикрыл его полой и показал жене. Серая сибирка остановила купца:

– Оставь, Викул Сергеич. Ну что ты к бабе придираешься? Вишь, она разопрела с жары и сидит нахохлившись. Брось. К человеку вся одежда прилипла, а он ее тревожит. Само собой, женщина в тягости, ну она и надулась, как мышь на крупу.

– Мало ли, что она в тягости, а все-таки ответы надо давать при всей учливости. Потакай ей, потакай, так она и тебя облает. Ну, так как же эти скубенты из дурацкой академии, форму они носят, что ли?

– Само собой, форму. Всякий ученик в форме. Там строгостей-то еще больше наших, – дает ответ серая сибирка.

– Дурацкая одежда – у них форма-то?

– Нет, где же… Дурацкая одежда у них – парадный мундир. Нешто в трике можно по улицам ходить? Сейчас собаки лаять начнут, да еще, чего доброго, за ноги кусать начнут. У них форма средственная: вот как по дворам музыканты с трубами ходят – серые спинжак и зеленая оторочка, а на голове картуз с пуговкой.

– Ну, а когда скубент в дурацкой академии курзу кончит, чином его награждают? – допытывался купец.

– Настоящих чинов у них нет, но глядя по экзамену: дурак первого разбора, второго разбора, третьего, шут первого разбора и все в таком порядке.

– Чудно! – помотал головой купец.

– Зато заграничная Европа. Там каждый человек к своему месту пристроен.

– А вот эти женщины-акробатки, что на канате пляшут, и для них училище есть?

– Коли есть наука, то есть и училище. Акробаток в канатных институтах обламывают и шлифуют.

– Дельно. Коли бы денег не жалко, ей-ей, свою бы бабу на облом и шлифование послал, – снова задирает купец жену. – Пущай бы ее там приятным улыбкам научили.

– Ты опять? Да плюнь ты на нее! – дергает купца за рукав серая сибирка. – И охота это словесности свои тратить! Ты побереги бисер-то свой. Что его зря метать? Завтра покупателя уговаривать пригодится.

– А и то поберечь, – соглашается купец и отвертывается от супруги.

В книжном магазине

В книжный магазин входит пожилой купец очень солидного вида и прямо садится на стул, поставленный около прилавка. Купец очень сильно вздыхает, вынимает из кармана красный фуляровый платок и, сняв шляпу, начинает отирать им лоб. Молчание. Приказчик, упершись руками в прилавок, вопросительно смотрит на него.

– Что будет желательно вам? – разражается он после некоторой паузы вопросом.

– Постой, погоди, дай передышку-то сделать, – отвечает купец с одышкой. – Что тебе, словно жеребцу застоявшемуся, смирно не стоится! Уж коли пришел в книжную лавку, так полуторных гвоздей не потребую. Селянки на сковородке также не спрошу. Ах вы, книжники и фарисеи! Недаром же вам и в Писании достается. Покупатель буду немалый.

– Нам очень приятно. Что прикажете?

– Книжек разных, но только книжек читательных, а не для того, чтоб в них балгактерию вписывать.

– Каких прикажете? У нас всякие книги есть.