Наши за границей. Под южными небесами

– Однако у него на шапке надпись «Готель де Франс».

– Да ведь можно и перерядиться, чтобы ограбить. Что меня смущает – это темнота.

– Полно… Что ты… Разве это возможно? – успокаивал супруг Глафиру Семеновну, а между тем уж и сам чувствовал, что у него холодные мурашки забегали по спине.

– Главное – то, что мы в карете одни. Никто с нами в эту гостиницу не едет, а приехали в Биарриц много, – продолжала супруга.

– Не думаю я, чтобы здесь проделывали такие штуки. Европейское модное купальное место.

– Да, модное, но здесь испанская земля начинается, а испанцы, ты, я думаю, сам читал, – нож у них на первом плане… нож… разбойничество…

Николай Иванович чувствовал, что бледнеет. Он выглянул в открытое дверное окно омнибуса и затем произнес дрожащим голосом:

– В самом деле, по лесу едем. Стволы деревьев направо, стволы деревьев налево, и никакого жилья по дороге. Не вынуть ли револьвер? Он у меня в саквояже, – сказал он жене.

– Да ведь он у тебя не заряжен.

– Можно зарядить сейчас. Патроны-то у тебя… Ах, патроны-то ведь в багажном сундуке, а сундук на крыше омнибуса!

– Ну, вот ты всегда так! – набросилась на мужа Глафира Семеновна. – Стоит возить с собой револьвер, если он не заряжен! А вот начнут на нас нападать – нам и защищаться нечем.

– Да ведь никто не знает, что не заряжен. Все-таки им можно напугать. Я выну его.

И Николай Иванович стал отворять саквояж.

– Постой… Погоди… Фонари появились… Улица… Мы выехали из леса… – остановила мужа Глафира Семеновна.

Действительно, выехали из леса. Ехали улицей с мелькавшими кое-где газовыми фонарями. То там, то сям попадались постройки. На одной из них виднелась даже вывеска: «H?tel de Bayoune». Наконец постройки пошли уж вплотную.

– Ну, слава Богу, город… здесь если что случится, так и караул закричать можно. Услышат… – сказала Глафира Семеновна и перекрестилась.

Николай Иванович тоже ободрился и тотчас же стал упрекать жену:

– Какая ты, однако, трусиха… Это ужас что такое!

– Да ведь и ты то же самое…

– Я? Я ни в одном глазе…

– Однако за револьвером полез.

– Это чтоб тебя успокоить.

А дождь так и лил, ветер так и завывал, гремя железными вывесками.

Омнибус остановился перед железной решеткой, за которой виднелся двухэтажный дом с освещенной фонарем вывеской «H?tel de France», висевшей над входной дверью. Из двери выбежал мужчина с непокрытой головой и с распущенным зонтиком, отворил дверцы омнибуса и, протянув руку Глафире Семеновне, помог ей выйти и под зонтиком проводил ее до входа.

Сзади ее перебежал и Николай Иванович.

Супруга стояла в швейцарской и говорила:

– Коробки со шляпками… Бога ради, коробки со шляпками чтоб не замочило! Ле картон авек де шапо… ля плюй… же ву при, авек параплюи…[23 - Коробка со шляпой… Дождь… Пожалуйста, с зонтиком…] Николай Иваныч, бери зонтики и беги в карету за коробками.

VIII

Комната в гостинице осмотрена супругами. Цена сообщена. Их сопровождал хозяин-француз, тот самый, который выскочил из гостиницы с зонтиком к Глафире Семеновне.

– Дорого… – сказал Николай Иванович в ответ на объявленную цену. – Се шер…[24 - Это дорого.] Больше шер, чем в Париже. А Пари дешевле…

Он хотел было торговаться, но Глафира Семеновна перебила его.

– Брось… Биарриц ведь самое дорогое, самое модное место, – сказала она. – Здесь само собой дороже Парижа.

– Модное-то модное, но почем знать: может быть, мы не в центре города, а в каком-нибудь захолустье? Да и верно, что в захолустье, судя по той пустынной дороге, по которой мы ехали.

– А если это в захолустье, то ночь переночуем, а завтра и переедем. Ведь завтра утром пойдем смотреть город и увидим, в захолустье это или в центре.

Пока они разговаривали по-русски, француз-хозяин хлопал глазами.

– Если вы возьмете у нас полный пансион, то, разумеется, вам обойдется дешевле, – проговорил он по-французски.

Глафира Семеновна перевела мужу.

– Какой тут пансион! – воскликнул тот. – Надо прежде испытать завтра – чем и как здесь кормят, а потом уж уговариваться о пансионе. Нон, нон, пансион демен, завтра пансион, – дал он ответ хозяину. – А апрезан – доне ну дю тэ… тэ рюсс… русский чай и манже[25 - Сейчас дайте нам чаю… русского чаю… и поесть.], манже побольше. Глаша! Ты лучше меня говоришь. Скажи ему, чтоб подали нам чаю, молока, кипятку к чаю и поесть чего-нибудь.

Начала ломать французский язык Глафира Семеновна. Хозяин понял и объяснил, что еды теперь он никакой не может дать, кроме хлеба, масла и яиц, так как кухня уже заперта. Она перевела мужу.

– Ну, черт его дери, пусть даст к чаю хоть хлеба с маслом и яйца.

Хозяин ушел. В комнату начали вносить картонки, саквояжи, баульчики, подушки. Явилась в комнату молоденькая заспанная горничная в черном платье и белом чепце и стала приготовлять постели и умывальник. Глафира Семеновна раздевалась, снимала с себя корсаж и надевала ночную кофточку. Николай Иванович сердился и говорил:

– И как это они здесь за границей свою кухню везде берегут! Кухня и повар словно какая-то святыня. Еще нет одиннадцати часов, а уж и кухня закрыта, и ничего достать поесть горячего нельзя. Мы, русские, на этот счет куда от иностранцев вперед ушли! У нас в Петербурге, да и вообще в России, в какую хочешь захолустную гостиницу приезжай ночью до полуночи, то тебе уж всегда чего-нибудь горячего поесть подадут, а холодного – ветчины, телятины, ростбифа – так и под утро дадут. Разбудят повара и дадут. А здесь в хорошей гостинице только в одиннадцатом часу – и уж отказ: кухня заперта, его превосходительства господина повара на месте нет.

– Ну что делать, в чужой монастырь с своим уставом не ходят, – откликнулась умывавшаяся супруга. – Такие уж здесь порядки.

– Да пойми ты: я есть хочу, есть, я путешественник и приехал под защиту гостиницы. Гостиница должна быть для меня домом, как это у нас в России и есть. Ведь это гостиница, а не ресторан. А я в ней и холодной еды себе вечером достать не могу, – доказывал Николай Иванович.

Девушка принесла в номер чай, сервированный на мельхиоре, две булочки, два листочка масла, но яиц не было.

– Пуркуа без еф? Яйца нужно! Еф! – воскликнул Николай Иванович.

Но горничная заговорила что-то на непонятном для супругов языке.

– Испанка, должно быть, – сказала Глафира Семеновна. – Эспаньоль? – спросила она девушку.

– Non, madame… Basque… – дала ответ горничная.

– Баска она.