– Да я-то ее не буду любить, если она станет привязываться к тебе.
– Ах, Петруша! выпустят ли тебя завтра? мне так скучно.
– Пусть лучше меня продержат здесь с неделю, только бы отвезли в город и отдали учиться.
– Надо проситься.
– Хочет, чтоб я сказал, к кому я написал письмо, когда я сам не знаю!
– Скажи, что к Танечке.
– Ишь какая добрая! чтоб он пожаловался на нее! Лучше я скажу – к тебе.
– Изволь: я согласна! пусть меня наказывают, только бы тебя простили.
Голос у Ани задрожал, и она заплакала.
– Аня, что ты, о чем плачешь? – с участием спросил Петруша.
Плача, Аня отвечала:
– Настасья Андреевна уверяла его, что я всему виновата и что учу тебя лгать ему…
Аня, рыдая, склонила голову на окно. Петруша с сердцем топнул ногой и, наклонясь к Ане, сказал:
– Полно, не плачь: когда я стану учиться, я не позволю тебя так обижать.
В это время голоса за дверьми заставили их вздрогнуть. Локти у Ани соскочили; она скатилась вниз и, чуть не упав, пустилась бежать к себе в комнату.
Петруша долго не спал и видел, как Федор Андреич просидел всю ночь в креслах у окна, а утром он увидел его в постели во всей одежде.
На другое утро Аня, как ни хитрила, чтоб скрыть свои руки, расцарапанные при падении, но их тотчас заметил Федор Андреич и, сказав: «Куда вы это лазить изволили?», погрозил ей пальцем. За обедом он, неожиданно для всех, объявил, что завтра утром повезет Петрушу в город, что ему нечего делать в деревне.
Настасья Андреевна давно знала, что должна расстаться когда-нибудь с своим любимцем; однако это ей не помешало измениться в лице.
Селивестр Федорыч не доел жаркого и с ужасом глядел на хозяина; его жена закашлялась, как обыкновенно с ней случалось при всяком волнении. Федор Андреич, как бы заметив это, сказал учителю:
– Вы можете остаться у меня, пока не сыщете места.
Учитель встал и отвесил поклон, его жена сделала реверанс, и с новым аппетитом Селивестр Федорыч доел свое жаркое и взял двойную порцию пирожного, – верно, за своего ученика, которому в этот день отнесли обед в кабинет.
В доме сделалась суматоха. Настасья Андреевна на одной кладовой перебегала в другую, считала белье, и какие хитрости ни употребляла, чтоб проникнуть к своему любимцу, – всё рушилось о железную волю ее брата.
Ане тоже не было случая переговорить с Петрушей, потому что Федор Андреич целый день сидел у себя в кабинете, а когда смерклось, посадил ее читать. Ужин был подан ранее обыкновенного, и, прощаясь, Федор Андреич объявил, что поедет в город с Петрушей после завтрака.
Настасья Андреевна с вечера заказала любимые кушанья Петруши для завтрака и не очень покойно спала эту ночь.
Глава VII
Отъезд
Утром, собравшись к чаю, Настасья Андреевна спросила лакея, стоявшего у двери:
– Что, встал барин?
– Никак-с нет!
– Спит? – с удивлением поглядев на лакея, заметила Настасья Андреевна.
– Никак-с нет! – поспешно отвечал лакей.
– Что ты это зарядил свое «никак-с нет»! Поди, проси кушать чай.
И она стала заваривать чай.
Лакей не двигался с места и, запинаясь, сказал:
– Да… они-с в ночь изволили уехать-с!..
Все присутствующие недоверчиво глядели на сконфуженного лакея.
– Как, уехали?! а Петруша? – воскликнула Настасья Андреевна.
– Они-с тоже! – пугливо глядя на хозяйку, отвечал лакей.
– Как же ты меня не разбудил? – закричала Настасья Андреевна.
– Очень крепко запретил барин никого не беспокоить-с.
Настасья Андреевна опустилась в изнеможении на стул, а все присутствующие менялись удивленными взглядами и пожатием плеч, казалось лишась способности говорить. Посреди-то этой тишины со стола зажурчали ручьи воды. Настасья Андреевна забыла закрыть кран у самовара, заваривая чай. Все заахали, засуетились вокруг стола. Настасья Андреевна шумела больше всех, выбранив всех, начиная от Ани до жены учителя… Когда привели всё в надлежащий порядок и все опять уселись по своим местам за чай, на каждом лице заметно было напряженное усилие разгадать причину неожиданного отъезда хозяина и похищения Петруши.
Селивестр Федорыч находился в волнении, особенно подозрительном при его глубокомысленной неподвижности. Он напевал старичку обидчивым голосом:
– Что же, мной были недовольны, что ли? разве они не знают, что я семерых приготовил к экзамену?
– Уехал! – пробормотала Настасья Андреевна, неопределенно смотря на самовар.
– Не дал ни с кем проститься! – покачивая головой, в свою очередь рассуждал старичок.
Настасья Андреевна, услышав его, подняла голову; глаза ее запылали гневом, и она, задыхаясь, отвечала старичку:
– И даже не дать проститься с той, которая ему заменяла мать!
Руки ее судорожно сжались, и она тихо произнесла, как бы рассуждая сама с собой:
– Кажется, я терпела; но этот поступок…
– Он, верно, боялся слез? – заметил старичок.