Казна императора

– Скажите, полковник, новая граница проходима?

Костанжогло, немало удивленный таким переходом, ответил.

– Конечно…

– То-то и оно… – Полковник зашагал дальше и уже на ходу пояснил: – Видите ли, я убежден, что инцидент с Яницким – дело рук красных, и освободить поручика удалось только потому, что в вашем письме Миллеру был всего лишь перечень ценностей, находящихся в других руках.

– Да уж, неожиданность… – покрутил головой Костанжогло и поинтересовался: – А как вам сам Яницкий? Думаете привлечь?

– Разумеется. Хороший парень. Мне с ним, знаете, даже в одной камере сидеть понравилось, – Чеботарев усмехнулся, сунул пальцы за воротник рубахи и без всякой связи с предыдущим сказал: – Жарко, черт возьми, попить бы чего-нибудь…

– Идемте, – Костанжогло показал на целый ряд палаток, выстроившихся под кустами, и решительно увлек Чеботарева за собой.

Остановившись у одного из навесов, Костанжогло обратился к разбитному молодцу в алой рубахе и черном жилете, с которого демонстративно свисала серебряная цепочка.

– Любезный, попить найдется?

– Чего изволите, зельтерской или, к примеру, квасу?

– Квас? – мгновенно оживился Чеботарев. – Неужто кислый?

– А как же! – с готовностью отозвался молодец. – Всенепременно кислый.

– Налей!

– Извольте-с!

Молодец споро обмахнул тряпкой и так чистый прилавок, поставил на него две толстостенные стеклянные кружки, откупорил бутылку и ловко наполнил их желто-лимонным напитком.

– Прошу-с!

Чеботарев жадно сдул пену и выпил свою кружку, не отрываясь, в то время как Костанжогло цедил квас медленно, хитро поглядывая на товарища, явно собравшегося взять еще бутылочку, которую ушлый продавец уже держал наготове…

* * *

Польская батарея била по лесу. Снаряды трехдюймовок вскидывали клочья дерна, ударяли в стволы, ссекали осколками ветви и поднимали взрывами тучи начинавшей желтеть листвы. Спрятав голову за пень и инстинктивно прикрыв затылок ладонями, Тешевич покорно ждал, когда же наконец очередной путиловский поросенок разнесет его в клочья.

Страха поручик не испытывал, и только что-то похожее на сосущую душу тоску копошилось глубоко в подсознании. Состояние до жути походило на то, вынесенное с маньчжурского кордона, и порой Тешевичу начинало казаться, что не было ни тюрьмы, ни вербовки, ни бездумно-равнодушной дороги от оренбургской степи до варшавских предместий, куда для поддержки корпуса Гая бросили их пехотный батальон.

Последние дни Тешевич несколько раз порывался кончить со своим двусмысленным положением, и только корнет с его отчаянной верой в благополучный исход удерживал поручика от последнего шага.

Очередной разрыв грохнул совсем рядом, осыпав Тешевича деревянной трухой, и в нос вместе с кислым запахом тротила ударил густой дух лесной прели. Тешевич удивленно поднял голову и вдруг заметил, что корнет, кинувшийся под соседний комель, машет ему рукой.