Записки алкоголика и другие рассказы

Но будни заканчиваются, как и всё плохое в жизни, наступают долгожданные выходные. Вот оно – счастье! Боже, какой простор для наслаждения!!! Развернись, душа! Сегодня можно никуда не торопиться. Можно ходить по торговому залу не спеша, не пропуская ни единой мелочи, цепко подмечая каждую деталь. Можно брать всё подряд в руки, лениво осматривать со всех сторон, небрежно швырять, не заботясь о том, вернулась ли вещь на своё место или нет, тут же поучительным тоном делать замечание кому-то из персонала за беспорядок в магазине, скучающе осматривать верхние полки, тут же выговаривая сотрудникам за слишком высоко и неудобно расставленный товар, оживляться при виде цен и уже откровенно ругать весь персонал за такие сумасшедшие цены, после чего развинченной походкой переходить к следующему стеллажу и повторять всё сначала. Что может быть увлекательнее подобного времяпрепровождения?! Можно, конечно, читать книги, слушать музыку, ходить в театры, на выставки, в кино, заниматься спортом, творчеством, изучать иностранный язык, учиться чему-то новому, путешествовать, в конце концов… Но зачем это всё, если есть магазин?!.

Незаметно наступает вечер. Пора прощаться. Покупатели нехотя бредут к выходу, попутно ругая сотрудников за то, что магазин так рано закрывается. Но в глубине души они счастливы, ведь завтра наступит утро, магазин откроется вновь, и они снова будут бродить по знакомому до боли, изученному вдоль и поперёк залу и блаженствовать.

Да здравствуют провинциальные магазины!

2022 г.

«Охота на волков» в опалённых горах

Эту историю нам рассказал Гришка на импровизированном вечере памяти Высоцкого. Собственно говоря, и вечера-то такого не было, в строгом смысле слова, просто сидели своей компашкой, созвонившись, собравшись по случаю, Дембель притащил свою знаменитую шестиструнную, и вот мы часа три развлекали соседей как могли своим вокалом на уровне сортирного вопля "Занято, вашу мать!!!" И пели-то поначалу что придётся: Юру Клинских, дворовые какие-то песни, армейские, потом блатняк в ход пошёл, старый такой блатнячок, не та хрень, что сейчас шансоном зовётся…

Не помню, кто первый запел Высоцкого. Кажется, Колька Перегар, он в тему блатняка выводил этак задушевно: "Я был душой дурного обчества, И я могу сказать тебе: Мою фамилью-имя-отчество Прекрасно знали в КГБ…" Вроде он, но точно не уверен. Да и неважно, кто начал, суть в том, чем всё закончилось.

Был у нас там один такой мужичок, чуть за сорок, его все попросту Гришкой звали, так он в тот вечер, как Высоцкого запели, будто с цепи сорвался: забрал у Дембеля гитару и шпарит Семёныча вовсю, без перекура. По ходу, все песни его перепел, я половину и не слышал никогда. Фанат его, короче. Классно пел, кстати, всем понравилось, девки вообще визжали. Вика Санькина ему говорит: давай, мол, "Охоту на волков", я её обожаю, когда слышу – аж реву, то да сё… И тут Гришку вроде как застопорило. Только что шпарил вовсю, а тут, смотрим – с лица опал, головой крутит, не буду, мол, даже побледнел вроде…

Ну мы поняли – что-то не то творится с человеком, отстали, эту запели, знаешь, про йога индийского: "Говорят, что раньше йог – Мог Ни черта не бравши в рот – Год…" Прикольная песенка, Светка моя аж в ладоши хлопала. А Гришка на своей волне завис: взглядом в стол упёрся, дымит как паровоз, одну за одной, и молчит.

Мы его не трогаем, хотя всем интересно, понятное дело, чего это он так скис? А потом, когда ещё по паре рюмок накатили, Гришка отмяк. Сказал:

– Я эту "Охоту на волков" последний раз в жизни спел ещё в девяносто пятом, в Чечне.

И, закурив, стал рассказывать:

– В общем, я тогда только срочную отслужил, дембель на носу – чего дальше делать? Домой возвращаться? А чего там хорошего? Работы нет, вкалывай за копейки, ни жилья, ни хрена… Короче, остался я в армии "контрабасом", контрактником, значит. А тут к нам в часть капитан прибыл, для дальнейшего прохождения службы. То да сё – оказалось, он к нам из Чечни попал, и по его рассказам выходило так, что эта самая Чечня – ну просто золотая жила, Клондайк, мать его: деньгу лопатой гребут и куда девать не знают. Дальше понятно, да? Оказался я в Чечне. Ну не сразу, ясный хрен: пока рапорт подал, пока рассмотрели его, то да сё, меня особисты помурыжили сколько надо – короче, неважно, оказался я в Чечне, в зоне боевых действий. Сбылась мечта идиота. И, блин, как в анекдоте – в первом же бою снаряд рядом со мной лёг, контузило меня, не сильно, но сознание я потерял, а пришёл в себя уже среди чеченцев. Врагу не пожелаю такого! Представьте, картина маслом: прихожу в себя среди руин, от пятиэтажки, считай, пол-первого этажа осталось; башка разламывается, наизнанку того гляди вывернет, в глазах всё двоится, а вокруг – "чехи"… Нас тогда троих захватили, но двое-то срочники были, я один "контрабас" среди них, а контрактникам хуже всех: им сразу глотки перерезают, это уж известно. Срочникам – почти никогда, их в горы уводят в основном, в рабство там, или на обмен; офицерам тоже жить можно: их берегут, за них выкуп можно запросить нехилый либо на обмен выставить; а "контрабасам" на месте глотки режут: срочников, мол, сюда насильно пригнали, они вроде как за себя не отвечают, а ты, мол, сам сюда пришёл, знал, на что идёшь, вот и получай, чтоб другим неповадно было. Ну "чехи" и рады стараться: на колени меня поставили, прямо там, в руинах, на битые кирпичи, руки за спиной скрутили, двоих других напротив поставили, тоже на коленях: смотрите, мол, и делайте выводы. Шоу устроили, короче, это они любят. И один за спину мне встал, вот такой свинорез к горлу приставил – ну всё, кирдык, сейчас полоснёт, и амбец. А все вокруг толпятся, скалятся, рожи глумливые, и один там у них, вроде как главный или самый умный, мне говорит: молись, Ваня, прощайся с жизнью. Это они всех русских Иванами зовут, как мы немцев Фрицами кличем, так и они нас. А я и впрямь в детстве молитвы знал, бабка учила, "Отче наш", Богородица там, не помню уже… А тут какие, нахрен, молитвы – с ножом у горла! Меня сейчас как барана резать будут, я имя своё не помню, не то что молитвы… А все стоят, смотрят, скалятся – ждут, как я себя поведу, а я уже с жизнью простился, я в ступоре… И вот, уж не знаю почему, наверно, от зажима, заорал я "Конец охоты на волков" Владим-Семёныча. Не ту, где "Идёт охота на волков, идёт охота", а где на них с вертолётов охотились. "Только били нас в рост из железных стрекоз…" Сам от себя не ожидал, правда. Всплыла она в сознании почему-то, а я не в том состоянии был, чтобы что-то там анализировать… И всю её проорал, от начала до конца. Потом уже, на "гражданке", в депо работал, взял у одного книгу почитать, "Волкодав", там была такая "Песнь смерти", её всю жизнь складывали и перед смертью пели, так вот прям обо мне это было сказано. Я ж действительно с жизнью прощался в тот момент, понимаешь?! Поэтому я так её пел, как уже никогда не смогу. Может, не слишком музыкально, может, голос дрожал или в ноты не попадал где-то, не знаю, но всего себя я в песню вложил. Вот сколько во мне всего было – всё в песне выплеснул, ничего в себе не оставил. Потому и не могу я больше петь "Охоту на волков", ни первую часть, ни вторую: она мне как предсмертная песня вышла, я так второй раз уже не спою…

Пока пел – ничего вокруг себя не видел: может, глаза зажмурил, не знаю. А как песня закончилась, в себя пришёл, смотрю – те же рожи стоят, но смотрят уже не так, как раньше. Озадаченно, что ли… Вроде как даже с уважением. Этот, который то ли главный, то ли умный, спрашивает: "Что поёшь, Иван?" Видишь – уже Иваном назвал, не Ваней… Типа, зауважал… Отвечаю на автопилоте: "Владимира Семёновича Высоцкого". Хорошо помню, что именно так ответил, полное имя назвал, вроде как познакомил. Он стоит, смотрит так пристально, волчьим таким взглядом, и молчит. И все молчат. И я молчу. А чего говорить, песню спел, пока в шоке был, а тут меня отпускать понемногу стало, заколотило всего. Стою, блин, на коленях, трясусь как холодец, всего свело, не то что петь – сказать ничего не могу, рта не раскрыть, горло спазмом перехватило…

А он, волчара этот, вдруг и говорит: "Вставай, Иван, и уходи, и больше мне не попадайся". Я и не понял, что он сказал, а к нему тут уже подскочил один, знаешь, как тот шакал из мультфильма к Шерхану, и что-то ему по-чеченски говорить начал, быстро-быстро. А этот, Шерхан, на него посмотрел, рыкнул что-то, тот и отвалился. Субординация…

Короче, не помню я, как мы ушли, все трое. Хоть убей, не помню! Очухались уже недалеко от своих, и накрыло нас по полной! Истерика, слезы, то да сё… С того света, считай, вернулись! Потом чуток оклемались, мозги заработали, сообразили: ничего об этом никому не рассказывать. Если проболтаемся – особисты с нас не слезут, задрючат, ещё и припаяют что-нибудь. Кто ж поверит, что нас "чехи" в плен не утащили, потому что я им песенку исполнил?! Да нас после такого рассказа точно под трибунал погнали бы прямым ходом! Так потом и сказали своим: очухались, мол, после взрыва, под обломками пятиэтажки, уже после боя, собрались с силами и потащились в родные пенаты. А состояние у нас и впрямь соответствовало лёгкой степени контузии. Ну, выслушали нас, осмотрели: руки-ноги целы, зубы-глаза-яйца на месте – всё в порядке, воевать можете! Даже контузию не признали, списали всё на послебоевой синдром и накачали нас спиртом по самое не могу. Да мы не больно-то и отказывались, после такого нажраться было как раз в цвет. Ну, особисты потом, конечно, дёргали нас пару раз, а нам чего, мы в рапортах всё чётко изложили, как в том фильме: поскользнулся, упал, очнулся – гипс… В смысле, ничего не помним, ничего не знаем, попробуй докажи. Ну и отстали от нас. Да и не до нас было, там скоро такая ж..а началась – мама не горюй…

Гришка снова закурил, по-прежнему глядя куда-то в стол.

– Я потом специально в Москву ездил, на могилу Высоцкого. Цветов вот такенный букет приволок, мысленно ему спасибо сказал, стакан водки врезал и обратно на вокзал. Одним днём управился, даже Москву смотреть не стал: не то настроение было…

Я потом всё думал: почему именно эта песня мне на ум пришла? Считай, последнее, что вспомнилось перед смертью? Нет, я Высоцкого и тогда слушал, у меня батя его очень уважал, вот и меня подсадил, но всё же, почему именно он? Так и не понял. Наверное, по аналогии. Там смерть, и тут – смерть. И ещё момент: первая строчка в песне – "Словно бритва, рассвет полоснул по глазам", а я как раз горлом кинжал чувствовал, острый, как бритва, и ждал, что вот-вот полоснёт… Вот, может, это и сыграло роль. Не знаю. И ведь что интересно: тут имя своё не вспомнил бы, а песню – всю, от начала до конца, как на кассете!

Тут Гришка, впервые за всё время рассказа, поднял глаза, как-то особенно вдумчиво посмотрел на нас и уже совсем тихо сказал, словно о личном одолжении попросил:

– Слушайте Высоцкого, пацаны. В этих песнях есть всё. Всё! Батя мой, царствие ему небесное, говорил, что его песни помогают жить, а тут – вишь, чё: оказалось, что они и выжить помогают… Слушайте Высоцкого, пацаны!

А затем глубоко затянулся в последний раз, затушил окурок в блюдце и вновь потянулся за гитарой.

2016 г.

Напарник

(Первая бумажная публикация – 80-й номер литературно-художественного журнала "The Pearl" ("Жемчужина"), октябрь 2022, г. Брисбен, штат Квинсленд, Австралия)

Он появился в нашей столярке во время перекура. Небольшого роста, худощавый, чернявый, с лучезарной подкупающей улыбкой, он зашёл вслед за Михалычем, нашим начальником цеха, и скромно встал в сторонке.

– Николай, вот тебе напарник, – объявил начцеха. Мы с чернявым синхронно улыбнулись и протянули друг другу руки.

Звали его Кадыром.

В первый же свой рабочий день новичок удивил бригаду тем, что оказался непьющим и некурящим. Нет, кодированных да "завязавших" у нас всегда хватало с избытком, насмотрелись мы на таких… Но Кадыр был трезвенником не по принуждению, а по убеждению:

– Ай! – махнёт рукой, – ну её, эту водку!.. Чего там хорошего?.. Я лучше чаю покрепче! – и улыбнётся.

Чай он действительно пил сладкий и очень крепкий. Нальёт из термоса в стаканчик, отхлёбывает и даже жмурится от наслаждения, как сытый кот.

Работы в тот день было много – аврал. После обеда трудились без отдыха, ещё и задержаться пришлось после окончания рабочего дня. Потом мылись, переодевались… Словом, вышли мы из проходной достаточно поздно, "маршрутки" в это время уже заканчивали сегодняшний рейс.

– Мужики, – обратился к нам Кадыр, – растолкуйте, как мне отсюда уехать, на какой "маршрутке". Мне в Северо-Западный микрорайон попасть надо, а оттуда уж я пешком…

– А тебе вообще-то куда надо? – не поняли мы: Северо- Западный был окраиной города, за ним уже ничего не было. И до него-то нужно было добираться через весь город с пересадкой.

И тут выяснилось: Кадыр сам из-под Саратова, приехал сюда к сестре, сестра живёт в селе за семь километров отсюда. Этим утром Кадыр добрался до города на попутной машине, а теперь собирался возвращаться в село пешком.

– Вы мне только объясните, как в Северо-Западный попасть, а оттуда я дойду…

Получив подробные разъяснения, он с улыбкой кивнул и отправился на автобусную остановку.

На следующее утро я поинтересовался у напарника, долго ли ему накануне пришлось ждать "маршрутку".

– А я не дождался, – этак простецки отозвался Кадыр. – Постоял немного, подождал, думаю – нет, не дождусь. Ну и пошёл…

– Пешком?! Через весь город и потом в село за семь кэмэ?!

– Ну да! – легко согласился напарник. И засмеялся.

Кадыр вообще оказался весёлым и очень лёгким человеком. С ним было легко общаться, молчать, работать, даже просто сидеть рядом. Так же легко, как ему – отмахать пешком с десяток километров после целого дня тяжёлой работы и наутро только улыбаться, говоря об этом.

Так он и ходил пешком в течение всего времени, что работал со мной. Даже зимой, в мороз и ветер, он, если успевал, садился в маршрутную ГАЗель, доезжал до конечной остановки, а оттуда проторенной дорожкой – домой.

Накануне Дня защитника Отечества разыгралась метель с обильным снегопадом и сильнейшим ветром, настоящая снежная буря. Снег слепил и мешал идти, ветер мешал дыханию и сбивал с ног.

В этот день мы ушли с работы пораньше.

– Как же ты домой пойдёшь? – задал я вопрос Кадыру.

– А, чего там! – отмахнулся тот с неизменной своей улыбкой. – На ГАЗель я успеваю, а там дойду как-нибудь! Может, машину какую поймаю, попутную…

Потом выяснилось, что он и в тот день добирался пешком. В метель, под снегопадом и ветром.

– Холодно было. И ноги в снегу вязли, идти трудно было. А так – ничего! – объяснил он мне. И засмеялся.

…Как-то в обеденный перерыв слушали по радио репортаж о женщине, родившей четвёртого ребёнка. О проблемах и трудностях, с которыми сталкиваются многодетные семьи.