Записки алкоголика и другие рассказы

Я перевёл взгляд на "великого человека". Тот, лысый одутловатый мужичок, весь какой-то уютный, похожий на облезлого плюшевого мишку в криво надетых дымчатых очках, улыбался очень приятной улыбкой. Застенчиво подтвердил:

– Правда.

Работа торопила, поэтому общение пришлось срочно закруглять. Обменявшись ещё парой-тройкой фраз и рукопожатиями, мы расстались.

Потом я не раз встречал "великого человека" в том районе: я там работал, а он там жил. У сменщика, тоже местного жителя, мне удалось кое-что разузнать об этом шахматисте. Он с детства страдал эпилепсией, воспитывался в детдоме, затем в школе-интернате. Посещал шахматный кружок, где делал значительные успехи: первые места на районных и областных шахматных чемпионатах неизменно были его. Про поединок "великого человека" с не менее великим Карповым сменщик ничего не слышал, но припомнил сквозь алкогольные пары, что когда-то он ездил на какие-то совсем уж крутые соревнования, чуть ли не Всесоюзные или даже международные, и вроде бы какое-то призовое место занял… Подробнее сменщик, как человек, далёкий от шахмат и близкий к традиционному на Руси веселью – "вино пити" – сказать ничего не мог. Добавил лишь, что те достославные времена остались в прошлом: уже много лет "великий человек" живёт один, без семьи, которой никогда и не имел, на пенсию по инвалидности. Человек, сыгравший вничью с Анатолием Карповым – чемпионом мира по шахматам, международным гроссмейстером, заслуженным мастером спорта СССР. Человек, с которым я так и не поговорил, хотя не раз имел такую возможность. Тогда мне казалось неудобным подойти к незнакомому, по сути, человеку с расспросами.

Теперь я жалею об этом.

2016 г.

Краснодеревщик из Днепропетровска

Я дежурил на проходной, когда позвонил Серёга и сообщил, что Михаил Петровский умер.

Он уже не работал на мебельной фабрике к тому времени, как я туда устроился. Но я знал его: Михаил столярничал у частника неподалёку, ходить на работу нам было по пути. Я догонял его, неспешно шагающего, мы шли вместе, ведя обычные в таких случаях разговоры. Худощавый, выше среднего роста, он был полон какого-то внутреннего достоинства, сдержанной печали. Большой жизненный опыт, умудрённость ощущались в нём. Хотя разговаривал со мной он всегда о самых простых, житейских, повседневных предметах.

На фабрике его помнили. Сергей, сам талантливый мастер-краснодеревщик, рассказывал, какие чудеса вытворял с деревом Михаил: "На токарном станке из бруска спирали вытачивал, спи-ра-ли – представляешь, Коляныч?!" Часто вспоминали, как Михаил, хватив лишнего, отплясывал на фуговальном станке: "Михалыч в цех заходит, а там Мишка на "фуганке" гопака даёт, коленца откалывает! А станок-то работает, а Мишка отплясывает, только пар идёт! Михалыч ему: Миш, ты хоть станок-то выключи! А Петровский рукой махнул: эх, Михалыч, нам ли быть в печали!"

Приехал Михаил в наш поволжский городок ещё в советские годы из родного Днепропетровска. Михаил Днепропетровский, подначивали его мужики, обыгрывая сходство фамилии и названия города. Окончил институт – "чего-то там по деревообработке", по словам того же Серёги, – получил распределение, собрал манатки и вместе с семьёй махнул на волжские берега, куда Партия послала. "Уж послала, так послала!"

Беда приключилась в девяностых. Сгорел дом, в котором проживала семья Петровских. Вместе со всеми документами главы семьи, жена и сын в этом отношении, кажется, не пострадали. Михаил в одночасье оказался бездомным и беспаспортным гражданином другой, после развала Союза, страны. Спасли умелые руки. Некий нувориш, из "новых русских", задумал поставить в своём особняке дорогущую лестницу – из дуба, с резьбой, со всеми наворотами, как говорится. Выполнив заказ, Петровский получил взамен квартиру в двухэтажном доме еще дореволюционной постройки. Не знаю, был ли дом газифицирован, но водопровода там не было, воду приходилось носить из колонки за квартал от дома. Михаил знал, что сделанная им лестница стоила дороже презентованной ему жилплощади, но выбирать тут не приходилось. Так решился вопрос с жильём.

Хуже обстояли дела с восстановлением сгоревших документов. На все запросы погорельца в паспортный стол Днепропетровска приходил стандартный ответ: приезжайте, решайте вопрос на месте, лично, выслать же документы неизвестно кому мы не имеем права. Получался замкнутый круг: для получения паспорта нужно было ехать в Украину, но без паспорта это было сделать невозможно. Оставшиеся на родине родственники тоже ничем не могли помочь, во всех инстанциях им отвечали то же самое. Так вот и крутился Михаил по замкнутому бюрократическому кругу, уже ни на что не надеясь, живя, по сути, на нелегальном положении.

Семейные дела также не прибавляли оптимизма. Петровский-младший привёл в дом жену не жену – женщину с тремя детьми. Ни он, ни она работой себя не утруждали, всю эту весёлую компанию содержал – угадайте, кто? Правильно – Михаил. Работая у частного предпринимателя, он брал заказ за заказом, работал без выходных, в буквальном смысле с утра до ночи, чтобы как-то свести концы с концами. Сынок же ни в грош не ставил родителя, которому был обязан всем: по слухам, публично отказался от отца. Слухи верные: сам Михаил однажды проговорился. Отказаться-то отпрыск отказался, но жить за папин счёт продолжал по-прежнему. Такая вот семейная идиллия.

Умер Михаил от рака желудка: переродилась застарелая язва. Врач, проводивший вскрытие, сказал потом: непонятно, мол, как он вообще жил последние два месяца. Организм был буквально съеден метастазами, внутренние органы попросту разложились.

После разговора с Серёгой я долго думал о том, как легко смерть разрубает гордиевы узлы жизни. Теперь Михаилу Петровскому уже не нужно восстанавливать документы, рвать жилы на работе, нервы – дома, а душу – каждый миг его нелёгкой жизни. Не нужно гадать, что будет в дальнейшем и как жить дальше. Всё закончилось быстро и просто. Михаил Петровский умер.

А вернее – отмучился.

2016 г.

«Как в кино!..»

– Я вообще-то во всю эту ерунду не верю, – так начал он разговор. – Но тут такое случилось… Как в кино прям… Вон у того чёрта, – собеседник показал большим пальцем себе за спину, в сторону частного дома, возле которого замерло несколько "легковушек", – полгода назад умерла мать. – Видимо, речь шла о хозяине дома. – А тут на днях она ему снится и говорит: готовься, мол, через три дня я тебя к себе заберу. Ну, он утром проснулся, бабе своей рассказал, а она по всем соседям разнесла… – Рассказчик неопределённо хохотнул. – Баба, она и есть баба. Вчера всё бегала, причитала, мол, третий день сегодня, как ему сон приснился… А он ей: да угомонись ты, мол, вишь – живой я!.. – Он глубокомысленно покачал головой.

– Ну так что в итоге? – не понял я. – Что с мужиком стало?

Новый кивок в сторону дома:

– А вон, видишь, машин сколько? Родственники приехали, на похороны. Умер он сегодня. Во сне. Прям как в кино!..

2019 г.

На обочине

Юмористическая миниатюра

Шёл 1812 год. Российская армия вовсю гнала французское войско вон из страны. "На Париж!" – писали патриотически настроенные бойцы на стягах и знамени полка, а также на баннерах и стикерах.

Третья конно-морская рота подводно-космического полка мотокопытных войск совершала бросок к месту предписанной им дислокации. Рядовой Зелепукин Харитон Альбертович, крестьянин деревни Нижневерховка Н-ского уезда, зябко сутулился и передёргивал плечами: вечер явно обещал быть прохладным. "Чёртова погодка!" – в который раз уже подумал Харитон, Харя, как ласково называла его супруга, Каламбина Харлампьевна, урождённая Шлагбаум. Ему припомнились тихие семейные радости прежней, довоенной жизни: вечер после трудного рабочего дня в поле; изба, пропахшая щами с говядиной; радостные крики детишек, бросающихся на шею отцу; скромный ужин в семейном кругу, всего лишь из одного блюда – шофруа из бекасов под соусом кумберленд…

Замечтавшись, Харитон не заметил, как нога его в гусарском сапоге от Юдашкина попала в лепёшку коровьего навоза, кои обильно были рассыпаны по всему Чуйскому тракту. Выругавшись, Зелепукин сошёл на обочину и стал приводить обмундирование в порядок, так как сержант не далее как сегодня утром что-то говорил о нарядах вне очереди за ненадлежащий вид.

На обочине сидел оборванец. Вначале Харитону показалось, что это обычный бомж, каковых много развелось после развала СССР, но присмотревшись, он понял свою ошибку. Несомненно, перед ним был француз – один из некогда могучего войска Бонапарта, ныне разбитого, как немцы под Сталинградом.

– Парле ву франсе? – зачем-то поинтересовался Зелепукин.

Француз посмотрел на него потухшим взглядом, помолчал и глухо произнес на чистом французском:

– Слышь, браток, пожрать бы чего, а? Кишка кишке бьет по башке, падлой буду!..

Харитон постоял немного в задумчивости и полез рукой в вещмешок. "Хоть и хранцуз, басурман, а всё ж таки тоже небось человек крещёный", – подумал он, доставая хлебную пайку.

– И куды ж ты идёшь, нехристь, басурманская твоя душа? – ласково спросил он, протягивая оборванцу банку говяжьей тушёнки.

– К маме пробираюсь, в Читу, – ответил француз, пряча подношение куда-то под лохмотья. – Куда ж мне ещё, с моей-то справкой об освобождении… В Москву мне дальше сто первого километра нельзя. Вот так-то, браток!

Зелепукин хотел ещё что-то спросить, но тут раздался зычный голос сержанта Немигайло:

– Зелепукин, растуды ж твою туды! Ты в армии или куда?! Лезешь, куда понятия не имеешь! Я тебе долго спускал сквозь пальцы, но теперь возьму коня за рога и одно подытожу: если я тебя за что-то поймаю, то это будет конец!

Харитон нерешительно потоптался возле оборванца.

– Ну давай, что ли, – неловко произнёс он, глядя куда-то в сторону. – Удачи тебе.

Бродяга оторвался от краюхи хлеба и понимающе взглянул на него:

– Что, кореш, тоже псы ментовские лютуют? Всё путём, братуха, не мандруй! Мерси за грев, не дал подохнуть честному бродяге! Хиляй с богом, может, где и пересечемся!

"И всё-таки это был француз", – размышлял Зелепукин, шагая в строю по раскисшей осенней грязи. – "Ишь как сказал: мерси! Словечко-то не наше, заморское! Точно француз!"

Зелепукин вздохнул и стал думать о скором привале и ужине.

Вечерело.

2017

Выполнить назначенное

Шёл уже триста шестьдесят пятый день Нового года, но у всех по-прежнему было праздничное настроение. Прохожие оживлённо сновали по заснеженным улицам, охотно обмениваясь весёлыми репликами друг с другом, всюду мигали разноцветные огоньки гирлянд, похожие на маленькие висячие светофоры. В воздухе пахло праздником и мандаринами.

В праздники люди всегда кажутся лучше, чем на самом деле. Даже отъявленный негодяй и мерзавец может поддаться минутному душевному порыву и перевести старушку через дорогу, прежде чем вытащить у неё последние гроши. Наверное, поэтому люди так любят праздники – за возможность проявить лучшие душевные качества, чаще всего – по мелочам и в отношении тех, кто просто подвернётся под руку в нужный момент. Те же, кто действительно достоин доброты и по-настоящему нуждается в ней, как всегда, слишком далеко и, скорее всего, уже спят, зачем же беспокоить их по таким пустякам?

Он усмехнулся уголками губ. Усмешка получилась печальной и размытой, как у Джоконды на низкокачественной репродукции, выполненной каким-нибудь копиистом-халтурщиком. В последнее время у него всё чаще получались именно такие улыбки, ибо мысли, подобные приведённым выше, посещали его всё чаще, а паузы меж ними становились всё короче. Он подозревал, что однажды эти паузы и вовсе сойдут на нет, и тогда эти мысли будут с ним постоянно. О том, какие изменения в таком случае претерпит его мимика, не хотелось и думать.