Я ополчался словом, бил в лицо.
Сносили гнев стихий сынки-дебилы
Известной подлостью прославленных отцов.
И вновь сарай отстроен простодушный,
Где жить им будет легче и с руки;
Он ледяной зимой, а летом душный –
Но что парилка им, что сквозняки.
Здесь наверху все то же, что внизу,
И боги этих мест – друзья отребью;
Они вдвоем вершат великолепье
Родной страны, пока я прочь ползу.
И если кто иной им тут и мил,
Он во всю пасть воспет как победитель;
Тщедушен стог, и сенокос уныл,
И что намыто, остается в сите.
Я ошибался, думая: весна,
Как будто радость стиховозвращенья
Заменит ту, что злобе не дана,
В чьем дребезге – валькирий лет весенний.
Угадано священное ничто
За линькою дощатых новоделов.
И все, что пело нам, давно допело.
И только промельк в колыханье штор
Указывает: кто-то все же здесь –
Следит за нами, прячется обратно…
А в поездах – гремит иная песнь
Под зев, и гам, и бодрый чих стройбата.
И мой наследник, хоть он и утерян –
А может быть, от лиха утаен –
Внимает ей, трубящей пробужденье
По клетям всех пространств и всех времен.
И страшно подумать, откуда
Доносится эта песнь,
Какая вдали подруга
У этого мальчика есть.