Улыбки и усмешки

– Я-то? Хе-хе… портсигар-зажигалку…

– Что, что?! Мария Фёдоровна разве курит?

– Нет, конечно, просто у нас договор такой, чтоб не ошибиться… Она мне к Дню Советской Армии термобигуди подарила!

– Ясно, – сказал Костя и пошёл искать главбуха. – Пётр Петрович, вы что жене на Восьмое марта подарить хотите?

Пётр Петрович огляделся по сторонам и шепнул начальнику на ухо:

– Достал импортный подарочек: чулки французские «сеточка» и этот… как его… ну с бретельками… польский!

Костя представил, как дарит Дашеньке «этот… с бретельками» и зарделся, словно красна девица. Вмешался в разговор помзамглавбуха Фёдор Иванович:

– А я так своей коньяк «Шан те флю» купил! Да-а-авно мечтал попробовать!

– А мне, – дрожащим голосом признался Николай Глебыч, – моя Анастасия Кекиморовна приказала путёвку за границу подарить, а финансов не хватает… Может?..

Костя пообещал Глебычу завтра дать взаймы денег и пошёл к себе в кабинет. Он сидел, слушал грохот «Башкирии», мучительно думал и – эврика! Нашёл!!

Он побежал к начальнику треста…

* * *

Придя накануне праздника на работу, Дашенька увидела, что машинка «Башкирия» исчезла, а на её месте стоит новенькая электрическая «Оптима», и в каретке белеет листок. Конечно же, это признание в любви! Дашенька схватила листок:

«Поздравляю Вас с праздником! Желаю на “Оптиме” делать меньше ошибок!»

Костя, затаив дыхание, прислушивался, и вдруг сквозь двери донеслись всхлипывания. Он выскочил в приёмную.

Дашенька повернула к нему заплаканные голубые глазки и отчаянно крикнула:

– А я буду! Буду!! Буду!!! Делать ошибки! Обязательно буду! Назло вам буду!

– Я люблю вас, Дашенька! – несколько невпопад брякнул Костя.

И вот тут случилось то, над чем стоит задуматься учёным: слёзы у Дашеньки моментально высохли.

– Правда? – тихо прошептала она…

В понедельник 8-е Марта Дашенька и Костя будут отмечать вместе – это мы вам гарантируем.

Вот так кончается любовь…

Его имя – Дормидонт. Друзья для удобства зовут его Дориком, а иногда, смотря по настроению, меняют «о», на «у», что звучит не очень-то… Но это неважно.

Важно то, что однажды студент Дормидонт стоял в очереди за деликатесом в пряностях, именуемой килькой, и высчитывал, сколько её купить, чтобы хватило до стипендии.

– Кто крайний? – послышалось сзади.

Дорик обернулся и увидел – Барбару Брыльску!

– Он… то есть мы… вернее, я… – вразумительно ответил Дормидонт и потерял себя, а может, сознание.

Короче, что-то потерял, хотя и оставался на ногах. Он недавно смотрел «Анатомию любви», и Барбара Брыльска стала часто сниться ему по ночам. Почему – наверное, объяснять не нужно.

Когда подошла его очередь, Дормидонт сказал:

– Мне триста граммов «пошехонского» сыра, полкило «краковской» колбасы и…

Тут он очнулся, потому что в кармане лежало всего 4 рубля 29 копеек в мелких купюрах. Расплатиться, к счастью, хватило, и Дорик выполз (не в прямом, конечно, смысле) на улицу.

Свежий мартовский ветер охладил его голову, и он здраво подумал:

«Во-первых, что делает Барбара в нашем Крюшонске? Во-вторых, почему она говорит по-русски? И, в-третьих, Брыльска она или не Брыльска, а я должен с ней познакомиться. Вперёд!»

Только он принял это геройское решение, как она вышла из магазина. Должен признаться, Дормидонт был довольно-таки решительным человеком – он бросился к ней, схватился за сумку (большая, хозяйственная) и предложил:

– Разрешите вам помочь?

Она нахмурилась, надменно вздёрнула бровки, но, посмотрев в детски невинные серые глазищи Дорика, сказала:

– Пожалуйста, только мне далеко.

– Это замечательно! – чересчур восторженно крикнул Дорик и, положив свой «пошехонский» и свою «краковскую» в её сумку, устремился вперёд.

О чем они говорили, подслушать было невозможно, и как Дормидонт ей представился – тоже неизвестно. Но она почему-то называла его Эдуардом, а он один раз обратился к ней громко:

– Надя!

Надежда жила в большом доме на шестом этаже, в 23-й квартире. У дверей она остановилась и смущённо сказала:

– Вы, Эдуард, извините, у меня такая маменька строгая, прямо ужас…

Дормидонт намёк понял и, распрощавшись, полетел на крыльях любви к себе в общежитие.

Только на следующий день до Дурика (ну как его ещё назвать?) дошло, что он не назначил Наде свидание. День он не ел. На второй не ел и не пил. (Сыр и колбаса висели за окном в авоське.). А на третий не выдержал и пошёл…

Дормидонт стоял на площадке перед 23-й квартирой и взвешивал все «за» и «против»: позвонить – не позвонить? Она выйдет или «маменька»? Внизу хлопнула дверь подъезда, и кто-то стал подниматься по лестнице.

«Только этот человек пройдёт, и я позвоню», – решил Дорик.

Показался парнишка с гаечными ключами в руках и шахтёрским фонарём через плечо, вероятно, сантехник. Дормидонта осенила блестящая идея: а что если?..

– Слушай, – остановил он паренька, – ты в какую квартиру идёшь?

– В двадцать седьмую, – ответил тот.

– Парень, – Дорик сделал страшное лицо, – дай на пять минут твоё снаряжение, во как надо!