Разбойничья Слуда. Книга 5. Самолет

– А чего одна тут?

– Я не одна. С козой. Пасу ее, – девочка указала рукой куда-то за бани.

Тольке понравилась забавная девчонка, и неизвестно, сколько бы еще они проговорили, если бы с угора не послышался женский крик.

– Танька! Танька, давай домой!

– Мамка! – в полголоса проговорила девочка, втягивая голову в плечи.

Толька вгляделся в женский силуэт, пытаясь узнать ее мать. Тем временем женщина спустилась к реке и подошла ближе.

– Здравствуй, Толя, – проговорила она. – Вернулся?

– Здравствуй, Нюра. Да, отслужил свое, – Толька, наконец, узнал жену своего бывшего бригадира Митьки Гавзова.

При виде молодой женщины он почувствовал себя неловко и медленно переместился чуть дальше от берега, пока трусы полностью не скрылись под водой.

– Вернулся…, – задумчиво протянула Нюрка. – Вот, егоза, убежала без спросу, – словно оправдываясь, добавила она.

– И ничего я не убегала. Я козу спасла, – с важным видом ответила Таня.

– Ой, господи… От кого опять спасла? – Гавзова устало вздохнула.

– От одиночества. Ей грустно одной было. Вот я и пошла с ней, – серьезно проговорила девочка.

– О козе она переживает, а младший брат один остался. Пошли уж, заботливая моя.

– Как Дмитрий Павлович? – стесняясь подняться, спросил Толька.

– Да, все также. Все также, – поспешно и без особого желания продолжать разговор ответила Нюрка. – Пойдем мы. А ты не мерзни зря: в бане-то теплее, – она ухватила дочку за руку и потянула за собой.

Толька хотел сказать, чтобы она вечером к ним приходила, но было уже поздно: мать с дочкой скрылись за ближней баней.

К вечеру в огороде у Ларионовых собралось человек двадцать. Глава семейства Иван Емельянович столько не ждал. Хотел лишь с семьей посидеть, отметить возвращение сына, а из деревенских лишь соседей да Толькиных приятелей позвать. Но деваться было некуда: не прогонишь же людей, когда те приходят на сына посмотреть. Особого угощения на столе не было. Даже пирогов. Утром, когда печку топили, Тольку еще не ждали, а днем из-за них снова топить не стали. Собрали, что было. Все, как у всех и как обычно для этого времени: свежая рыба и прошлогодние заготовки. Вернее, то, что еще осталось из них. Харисок[39 - Хариус (местное)] соленый с отварной прошлогодней картошкой пошел «на ура». Рыбку только вчера подсолили. И тоже не знали, что сын вернется. Младший Витька с мужиками бродили[40 - Ловить рыбу бреднем (местное)] накануне вечером. Ее порозовевшее мясо с приятным солоноватым привкусом этим вечером довольно быстро исчезло из пятилитрового туеса.

Когда Толька вернулся из бани, отец попросил Тольку не надевать гражданку, а предстать перед гостями в парадном форменном обмундировании. Толька попытался было возразить, но отец и слушать его не захотел.

– Пусть видят, какой у меня старший сын! И до какого звания дослужился! – с нескрываемым чувством гордости сказал он. – Тут стесняться нечего. Не украл, не нашел м в карты не выиграл. Своим потом и усердием чести такой удостоился.

Разговоры за столом все больше, конечно же, касались Толькиной службы. Интересовались всем: от питания до политической ситуации в мире. Вопросы задавали не спеша, стараясь как можно точнее обозначить их суть. И также не торопясь Толька на них отвечал. Не на все вопросы он знал правильные ответы. Но отвечал все равно на все, довольно не плохо импровизируя, придумывая и объясняя сказанное. В пространные речи не пускался, говорил лаконично, время от времени вставляя заученные фразы своего армейского командира.

– Франция, Испания и другие страны скоро станут тоже социалистическими, потому что капиталистическими они уже стали, а других путей развития после искоренения фашизма, в мире не осталось, – отвечал он словами ротного на вопрос соседки Клавдии Третьяковой о будущем стран Европы. – Богатых скоро не будет совсем, потому, как при коммунизме не будет бедных. А если нет бедных, то и богатых не может быть, – пояснил он Агафье Чуровой любимой фразой того же ротного.

Сидевшая до того молча Зинаида Лапина по прозвищу Финка вытянула вверх руку и громко спросила:

– Вот скажи-ка Толя, а правда, что тем, кто в Германии служит, деньги большие платят? А потом на эти деньги удовольствия всякие там покупают?

– Да кто тебе такого наплел, теть Зин! – усмехнулся Толька. – Денежное довольствие, конечно же, платят. А куда тратить, сами военнослужащие решают. Кто в буфет ходит, кто на увольнительное. Хотя сейчас и в увольнительное ходить смысла никакого нет. Все есть на территории гарнизонов. И магазины и клубы. Я, к примеру, семь классов в гарнизонной вечерней школе закончил. У нас такая школа самая первая открылась. А потом по всем гарнизонам собственные советские школы стали открываться. Сейчас учатся и дети военнослужащих, и жены, и сами военные. Так-то вот. И музыкальную школу у нас в Вюнсдорфе открыли.

– Где? – не поняла Финка.

– Городок, где я служил, так называется. Там и собственный ансамбль песни и пляски есть. А скоро и театр откроют. Так что куда-то ходить и деньги тратить, смысла никакого нет. В части все, что надо есть. Даже то, чего в самой Германии нет.

– Может, и тебе, Зина, в Германию податься, раз там так хорошо! – хихикнула Клавдия Третьякова.

– А я не против. Вместе с Мишкой завтра же и поедем, – крикнула Финка и рассмеялась.

Неизвестно как долго еще земляки доставали Тольку расспросами, если бы не отец. Слегка покачиваясь и раскрасневшись от выпитого, Иван Емельянович обвел всех взглядом и громко произнес:

– Так, уважаемые товарищи! Пора и честь соблюдать.

– А что блюсти, коли всю мужикам отдали, – выкрикнула Финка и снова громко захохотала.

– Типун тебе на язык бесстыдница, – прикрикнула на нее Агафья Чурова. – Прости, Господи, ее душу грешную, – перекрестила старушка.

Заметив недоуменные взгляды гостей, хозяин широко улыбнулся и добавил:

– Нет, вы сидеть, сидите. Никто не гонит. Я к тому, что с вопросами давайте повременим. Анатолий Иванович, – он слегка наклонился над головой сына. – Да, теперь он не Толька, а Анатолий Иванович, – серьезно подчеркнул Ларионов-старший.

– Да, ладно, отец, – сконфузился Толька.

– И он, может, хочет отдохнуть с дороги, с бани и по-ба-ла-гурить. А не лекции читать о ситуации в мире. Вот так, – не обращая внимания на сына, заключил отец.

– Да мне не тяжело, – попытался успокоить отца Толька.

– А никто и не говорит, что тяжело. Просто во всем нужно знать меру, – поддержала мужа Евдокия Гавриловна.

– Все правильно. Чего к парню пристали! – удивила всех Евдокия Антоновна. – Привыкли лясы точить. А завтра робить с утра. Толька утром мне помогать будет, потому отдохнуть ему нужно. Не собака сутками лаять.

Гости после слов бабы Дуни повеселели.

– Ты, Евдокия уже внука поженила на своих делах. Парень только в дом ноги занес, а ты уже хомут ему приготовила. Ты, поди, давно работы-то припасла! – улыбнулась, сидевшая до этого с серьезным выражением лица, Агафья Чурова.

Толька не стал слушать, чем закончатся застольные препирательства, и поднялся из-за стола.

– Пойду по деревне пройдусь, – шепнул он матери.

Та понимающе кивнула головой и промокнула глаза уголком платка. Вот де, смотрите, как у меня от гордости и радости за сына слезы наворачиваются. Следом за старшим сыном попытался встать Витька, но мать потянула его за рубаху, и тот плюхнулся на скамейку.

– Сиди. Без тебя сопровождающие найдутся, – она выразительно посмотрела на сидящую напротив Граню.

Девушка правильно поняла ее взгляд. Выпорхнув из-за стола, она поправила на плечах платок и засеменила ногами вслед за Толькой.

– Анатолий! – негромко окликнула она парня, когда поравнялась с ним. – Можно я с тобой пройдусь, а то сидеть за столом уж мочи нет.

– Не моя дорога, иди, – обронил Толька.

Какое-то время они шли молча. Дойдя до конца деревни, он остановился у края поля и, глядя на колосящееся жито[41 - Злаковая культура (местное)], ласково произнес: