Разбойничья Слуда. Книга 1. Река

И на то была причина. Клавдия, от рождения Елизавета Романовна Гольдштейн, была очень умной и профессиональной мошенницей. С молодости большими знакомствами не обзаводилась. А потому лично известна была небольшому кругу людей. От рождения прекрасная актриса, в юности получила отличное образование в Петербурге. Но все свои знания и умение она направила не на служение России, а на обман ее граждан.

И у нее это настолько удачно всё получалось, что за многие годы она не ни разу не привлекалась за содеянное. Да и вообще, не только никогда не была в полицейском участке не по своей воле, но даже не попадала в круг интересов полиции. Ей нравилось то, чем она занималась. И не потому, что деньги любила или к украшениям не равнодушна была. По натуре своей игрок, она и всё происходящее воспринимала как азартную игру и острые приключения. И без них не мыслила своего существования.

В полиции многих городов России были знакомы с ее «красивыми» и многоходовыми аферами, но никто из потерпевших и свидетелей так ни разу на нее не указали при снятии показаний. А всё потому, что благодаря удачно разыгранным ею хитроумным комбинациям, никто из них даже представить не мог, что эта женщина могла быть замешана в содеянном.

Основное ее правило заключалось в том, что всё нужно делать «чужими» руками. И делать так, чтобы тот, кого она нанимала и использовала, в случае провала не смог бы назвать ее не то что заказчиком преступления, но даже отчасти к нему причастной. Были у нее несколько доверенных лиц, через которых она и действовала.

Где и у кого она этому обучилась, никто из ее знакомых не знал. Конечно же, и без природного дара тут не обошлось. Иногда, правда, поговаривали об ее знакомстве в юности со знаменитой Софьей Блювштейн, больше известной под прозвищем «Сонька Золотая Ручка». Если так, то у этой «учительницы» грех уму разуму не научиться. Также как и у Соньки, многое из ее жизни было наполнено слухами, о достоверности которых могла судить лишь сама Клавдия.

***

Вечером следующего дня Мария и виду не показала, что будущее ее будет не тем, о каком она тайно мечтала, уезжая в Симферополь. Она ни словом, ни намеком не дала Виктору возможности что-то объяснять, а тем более оправдываться перед ней. Напротив, вела себя так, будто ничего особенного сегодня не произошло.

Каким образом Клавдия посвятила Марию в свои тайные занятия, какие нашла слова для того, чтобы заинтересовать ее в том, чем она занимается, Виктору узнать не удалось. Но он и не настаивал на том, понимая что, Клавдия избавила его от необходимости объяснять «сестре» истинные их намерения в отношении ее. А как она этого добилась, не так для него было и важно.

Клавдия приехала вместе с Марией. И по выражению лица и легкому кивку Клавдии, он понял, что женская прогулка прошла успешно. Мария была приветлива к нему даже чуть больше, чем утром. Не громко посмеялась над сказанными словам хозяина дома в адрес владельца брички, на которой они приехали. Татарину показалось, что тот качается даже тогда, когда они стоят на месте.

– Приехали, дорогой! Лошадь уж на месте стоит давно, а ты качаешься так, будто всё еще едешь!

Когда Клавдия уехала, а хозяева ушли со двора к себе в дом, Виктор позвал в дом и Марию. Ей не хотелось покидать уютный сад с его ароматами, но если зовут, значит нужно. Так уж привыкла с измальства. Она вошла в дом, поправив растрепавшиеся на улице белокурые волосы.

– Ну, ты где, красавица? Иди два слова скажу, – услышала она голос из гостиной.

– Я уже вся во внимании, Виктор, – входя в комнату, произнесла девушка.

– Ну, Машенька, ты я так понимаю, всё знаешь сейчас. Клавдия рассказала тебе обо всём или почти, обо всём. Но главное ты поняла. О том, что ты это знаешь, знаем только мы с Клавдией. И более никто не должен знать. Пока, конечно, ты сама не сочтешь нужным, кого-то посвятить. Это вопрос твоего благополучия и безопасности. Ты с нами, но об этом должны знать только мы втроем.

– Да, Виктор, Клавдия мне всё очень хорошо рассказала, – как-то даже буднично проговорила Мария. Словно такое с ней уже не раз случалось.

– Хорошо, не хорошо, а я чувствую большую ответственность. И хочу, что бы у тебя в будущем не было каких-либо серьезных проблем. Если у тебя будет всё хорошо, значит у меня, Мария тоже… Ты поняла? – и, не дав девушке что-то сказать, продолжил: – Да, будут иногда сложные минуты, когда придется тебе рисковать. Но, любой риск, если он продуман, не принесет вреда, ни тебе, ни мне. И пока, об этом всё. Клавдия тебе я понимаю, лучше меня всё объяснила. Но у тебя же, есть вопрос, который ты не задаёшь, и он интересует тебя, не правда ли?

– Да, Виктор… Вопрос один у меня остался. Что за сверток тогда в трактире ты велел спрятать и хранить, в котором крестик лежал с цепочкой, что я теперь ношу?

Какая она всё-таки молодчина. Ну, ни одного слова лишнего, ни одного действия не нужного не делает. Всё в меру и во время. «Не ошибся я в ней, не ошибся. Да и в себе не ошибся…», – уж в который раз подумал он за последнее время.

Виктор подошел к наружной двери, открыл ее и выглянув во двор, обвел взглядом двор, после чего снова закрыл и задвинул щеколду. Подошел к окну и, задернув занавески, громко сказал:

– Береженого бог бережет.

Сказал так, что Мария и не поняла, для кого предназначались эти слова. Толи себя успокаивал, толи ей в назидание сказал.

– А ты Виктор, чуть тише говори, я слышу хорошо, – улыбнулась девушка.

– Да, ты как всегда права. Чего я как на базаре кричу, вот ведь дурная привычка, всё кажется, что чем громче говорю, тем доходчивее, – уже понизив голос, произнес он.

– Не обижайся, Виктор, на мои замечания.

– Ну, ты будешь слушать, а то передумаю рассказывать!

– Слушаю, слушаю, – она снова не могла сдержать улыбку.

– Ну, так вот. С человеком одним был я в деле когда-то. Большой человек, уважаемый. Гаврилой Петровским звали. Было еще и прозвище, да ни к чему оно тебе. Подстрелили его, когда мы от полиции уходили. Вот он мне перед смертью и отдал бумагу. А на бумаге той имена да адреса написаны людишек разных со всей России. И людишек-то не простых. А тех, кто не только на высоких должностях царю служит, но еще и наводчиками и доносителями в уголовной среде числятся.

Знал он о них много. Возможно, кто-то еще был знаком с ними, но только у Петровского на них на каждого было досье. С помощью этих людей, говорил он, можно многое узнать. А из знаний тех выводы сделать и выводы в деньги, да в золото превратить. Понимаешь теперь, почему мне с бумагой той никак нельзя было в полицию попасть. Тем более, что там и расписки и другие документы были от тех людей из списка. Рисковать не мог, а вот на тебя рассчитывать мог. Я же в тебе ни секунды не сомневался. С тех пор как у тетки тебя заприметил. Дно у банки двойное было. Бумаги там лежали, а в банке для виду монеты золотые, да цепочку туда сунул, уж не помню почему.

Хотел вечером к вам зайти, да тетку твою спрятать попросить, пока бы я свои дела уладил. Да вот, не думал, что в трактире вашем стукачек полицейский был. И меня там поджидали. Да и хорошо, что тетке твоей не отдал. Потом уж об этом подумал. Вот такие дела, Мария, – Виктор свёл руки на груди и замолчал.

В комнате наступила тишина. Мария стояла у окна и смотрела поверх занавесок во двор. Высокий рост добавлял девушке возраст. И глядя на нее со спины нельзя было подумать, что у окна стоит еще совсем молоденькая девчушка. Она любила смотреть в окно. Ей с детства казалось, что за окном совсем другой мир. Добрый, честный и светлый. И, что стоит только туда попасть, как все заботы и тягостные мысли останутся в прошлом.

И вот сейчас, слушая Виктора, поняла, что детство осталось там, за окном. А её словно огромной шалью накрывает пелена взрослой и «неправильной» жизни. Мария вспомнила разговор с Клавдией, и была, в общем-то, согласна с тем, что она говорила о справедливости и лжи, деньгах и чести. Но природная чистота ее души, будто второе ее я, всё еще сопротивлялось и не хотело вступать в другую жизнь.

– Ты всё правильно сделал, Виктор, что доверился тогда мне, – не оборачиваясь, вполголоса проговорила она. – Я, тебя не подведу.

Ей казалось, что это говорит кто-то другой, не она. Еще несколько дней назад, да где дней, еще утром, она представляла свою новую жизнь совсем по-иному. Но мимолетная нерешительность тут же прошла. И к Виктору повернулась уже другая девушка, во взгляде и движениях которой, была уверенность в себе, уважение, и возможно даже чуть больше, чем уважение, к Виктору.

– Ну, и славненько, – протянул он. – Тогда, как говорят в Париже, мадам, спать сегодня, а дела завтра. Отдыхай, Машенька. У тебя сегодня был непростой день. Всё остальное завтра, послезавтра и потом. Жизнь, дорогая моя, продолжается, и отставать от нее нам никак нельзя.

1913 год

С тех пор как Клавдия с Марией познакомились, прошло два года. Поездки в Ялту и Алушту стали у них регулярными. Поначалу романтика дороги доставляла ей удовольствие. Но постепенно их становилось всё больше, и в конце концов они стали регулярными. И теперь уже не вызывали у нее прежней радости и возбуждения. Она относилась к ним как к необходимости и издержкам дел, которыми занимались. Раз в месяц, а то и два приходилось им то в Ялту, то в Алушту добираться. Хорошо, что в последний год стали ездить автомобилем, а то добираться туда в конном экипаже было утомительно и долго.

Марии запомнилась первая поездка, в которую они с Виктором отправились буквально через неделю после приезда из Москвы. Ехали тогда на почтовых лошадях с ночевкой в Алуште. Впервые часы она с детской радостью рассматривала придорожные окрестности. Ей было интересно и нравилось абсолютно всё. Мария засыпала вопросами не только Виктора, но и извозчика. И даже ночевка в придорожной гостинице в Алуште, в комнатах которой витал запах кислого перебродившего вина и махорки, не вызвала у нее никаких неудобств.

– Как медный самовар сестрица у вас, барин, сияет, – в тот раз промолвил по приезду в Ялту извозчик. Он хотел выразиться еще более выразительно, но ничего лучшего придумать не смог.

Вот и в этот раз они приехали вместе. Авто остановился у парадного дома, что на Гоголевской улице, куда месяца два назад переехала Клавдия. До их последнего отъезда по улице было сложно проехать не то что на автомобиле, но и извозчики сюда не больно-то соглашались ехать. А теперь вся улица была перемощена во всю ширину добротным камнем.

– Петр Петрович, вы отвезите Машеньку и вернитесь ко мне, – обращаясь к водителю, Клавдия поцеловала в щечку свою молодую подругу. – У меня будет для вас поручение, – и, не дожидаясь ответа, повернулась и пошла в дом.

– Сделаем-с, Клавдия Ивановна, не в первой. Минут через тридцать у вас буду! – уже вдогонку крикнул водитель.

Дождавшись, когда та вошла в парадное, повернулся к Марии и добавил:

– Теперь к дому мадам подъехать одно удовольствие. Когда и успели дорогу изладить. Дней десять всего нас тут и не было. А как всё преобразилось! Говорят, что асфальт теперь класть будут на всех улицах, а не только на Пушкинской.

– Хорошо бы. И трамвай скоро пустят. Мне Виктор говорил перед отъездом, – Мария проявила свои знания, желая тоже поучаствовать в обсуждении городских новостей.

– Как в Москве жить будем, – заключил водитель. – При трамваях, – и замолчал после сказанного, видимо решив, что обсуждать больше нечего.

Виктор был дома, когда подъехала машина. Увидев в окно «Опель», он быстро поднялся из-за стола и выбежал во двор встречать.

– Ну, Слава Богу! – с нескрываемым облегчением и радостью произнес он. – Я вас еще два дня назад ждал обратно. Что-то случилось, Мария?

– Да, всё хорошо, не переживай. Что могло случиться! Тем более в этот раз и Петр Петрович был с нами все дни, что мы были в Ялте, – сияла Мария. – Позагорали денёк, а то носимся как угорелые и в море искупаться некогда. Пойду, умоюсь с дороги, отдохну немного да почитаю. В машине трясло в этот раз так, что и книгу не раскрыла.

Она чмокнула его в щеку и скрылась в доме.

– Вы, барин, не переживайте за Марию. Она хоть и юна еще, но любому не уступит, и ведет себя разумно не по годам, – сказал Петр Петрович.