Золотая лихорадка

«Нет, не я, а люди».

«Нет, я думаю, что вы, Егор Кондратьевич», – молвил генерал.

«Вы такой же удивительный человек, как ваш сын, – сказала она. – Он весь в вас. Только он производит впечатление воспитанного городского человека».

«А ты, что ль, не воспитанный?» – с обидой спросила Наталья, когда господа уехали.

Егор никогда и никого не жалел в своей семье. Он всем давал дело и работу. Жалеть детей было не за что. Надо было требовать с них, а не жалеть.

Васька всегда исполнял все беспрекословно. Много требовать с него не приходилось. Он сам умел сделать все не хуже отца.

Чувствует Егор, что становится тоскливо парню, жаль его, так жаль, как никогда не бывало.

– Ты, если хочешь, пойди на охоту. Нынче лоси сами подходили, – сказал отец, разуваясь.

– Пусть его! – согласилась Наталья.

Теперь редко кто ходил с гольдами на охоту. Не было нужды тащиться в хребты за мехами, когда были другие доходы и можно за деньги получить все, что ввозилось в край отовсюду с тех пор, как введено порто-франко.

Василий до сих пор любил пойти далеко. В детстве его учили охотиться гольды. Соседи корили тогда Егора, что отпускает мальчишку с чужими.

Утром Василий собрался.

– Я несколько дней прохожу, – сказал он отцу.

Васька ушел.

Ушел он не вовремя. Но Егор не стал спорить. Он помнил, как его самого в эти же годы молодые гнела однообразная, скучная жизнь и как его принуждали делать то, что не хочется.

Глава тринадцатая

Опять Илья целое утро возился у кошевки, что-то чистил и налаживал. У Пахома душа радовалась. Сын ведь старался, помня, как он строго наказал, чтобы все нужное для почтовой гоньбы стояло наготове и в исправности.

Илья запряг лошадей в кошевку, перепоясал полушубок широким американским ремнем с карманами. Застегнул все крючки.

Он выехал за ворота, остановил тройку и пошел обратно в избу.

– Кому ты подаешь? – спросила жена.

– Одевайся, бери ребят, поедем кататься.

«Тебе, тебе, жена! – хотелось бы сказать. – Неужели мне только почту на них возить для проезжающих! И не поездим сами!»

– Маслена у тебя? – грубо сказал отец.

– Не маслена. А воскресенье… Кони мои! – ответил Илья.

Дуня оделась, вышла, поглядела на кошевку, на медвежьи шкуры на подкладке, порадовалась, глянула мужу в глаза, но не поехала, чтобы не обижать стариков. Еще почему-то, сама не знала почему… Илья поплелся за ней сумрачный. А потом выбежал и кинулся в кошевку. Он слетел с высокого берега, так что полозья затрещали. Долго гонял тройку по реке. Вернулся и, не пообедав, лег спать.

Пришел Савоська. Он курил трубку и рассказывал вечером разные истории.

Сказал, что тут жил прежде герой Макано, рода Дигор, бегал сразу по сто верст, охотился хорошо, никого не боялся.

– Думаешь, у нас своих героев нет? Не-е-ет…

Савоська сказал, что Горюн называется на самом деле не так.

– По-нашему она называется Светлая. На устье – деревня Бичи… Нюати-Бичи – значит они живут. Далее деревня Хальбо. Знаешь, что такое Хальбо? – спросил гольд у заспанного Ильюшки.

– Знаю. Рыбалка! – ответил тот.

– Хальбо! Как раз не так! Рыбалка? Нет! Место, где притоняют рыбу. Рыбалка, может, посреди реки тоже есть. А что такое гольд? Знаешь? – обратился старик к Терехе.

Тот ухмыльнулся.

– «Гольд» – такого слова нету. Нас зовете «гольды». Немец говорил: гольд – золото. Русский откуда-то взял – гольд и гольд. Есть деревня, где живут наши. Называется Гольди. А русский думал, так все наши люди называются. «Кто там живет? – спросили. – Гиляки?» Я ответил капитану: «Там деревня Гольди». Сказал, что другой народ оттуда начинается, а он не дослушал, он всегда торопился. Все скорей записывал и говорить со мной не стал. Так написал на карте. А я был молодой. Ну, думаю, он потом догадается и все узнает. А он ни черта не догадался, и стали звать нас, как богатых немцев. А мы сами, мы – наши люди, весь род… как Нюати-Бичи – там живут. Экспедиция ходит, а не понимает.

Утром Пахом пришел к соседям.

– Егор, поедем в церкву. Все уже поехали нынче. Заночуем там, завтра с утра еще помолимся.

Егор знал, что все поехали в церковь. Дед ему давно говорил, что сегодня придется ехать.

А у Егора душа болела за сына. Василий ушел на охоту и не возвратился вовремя. Правда, он парень умелый и осторожный, но чего на свете не случается.

Приходилось ехать в церковь без Василия. Знал Егор, что Васька удал. Тихий обычно, да, говорят, тихие еще бедовей. Пока как будто Василий ничего не натворил. Как-то жаль было отцу своего парня. Василий часто скучал почему-то и все думал. Татьяна все дразнила его, что влюбился в проезжую генеральшу.

– Поедем! – сказал отец и велел Петровану: – Закладывай.

Пахом вздохнул облегченно. Он боялся, что Егор откажется. А поп велел Пахому приехать с Кузнецовыми.

– Дом у Бормотовых большой, а народу сколько! И братья не делятся, и сыну не велят, – сказала Наталья мужу, когда Пахом ушел. – Ты уговори его. Я с Аксиньей, а ты – с ним. Ильюшка не смел, сам не попросится.

– Скажи попу, – бойко сказала Татьяна. – Поп-то все укажет. Пахом послушается.

– А ты разве не едешь? – спросил Егор.

– А я домой пойду. Мужик слег, болен.

Егор жил не в ладах с попом. Но детей приходилось приучать к церкви, посылать на исповедь. Егор учил детей уважать священника.

Наталья надела крытую хорошим сукном шубу, шаль. Бабка вышла в полушубке. Дед Кондрат сел на облучок и взял вожжи.

Егор пошел к брату.

– Что же ты не едешь? Поедем, мы ждем тебя.

– Нет, я не поеду, – ответил Федя.