Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Золотая лихорадка
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Что так?
– Я больной совсем. Трясет.
– А подводы с богомольцами уехали. И мы ждем.
– Дуня идет! – воскликнула Татьяна. – Принарядилась как барыня.
– Илья мой умчался! – входя, сказала Дуня.
– Богу молиться?
– Нет, поехал гулять. Мне скучно – ни спать ни лечь. Ребят моих увезли в церковь. Дом пустой. И у тебя пусто. Сплясать бы нам.
…Дуня просила Илью: «Побудь со мной. Все уехали, мы одни, голубочек мой, чернявенький мой!»
Но Илья не стал ее слушать. А единственный раз можно было побыть наедине, два дня побыть вместе, пока старики и вся семья на миссионерском стане.
«Останься, Илья! – просила Дуня. – Молю тебя!»
Она стала перед ним на колени и обняла их.
А Илью опять ждали в лавке у китайца, близ почтового станка Бельго, в восемнадцати верстах отсюда. Он прошлый раз сгоряча и в досаде пообещал им приехать, когда Дуня не захотела кататься. Илья чувствовал, что получается нехорошо, что либо жену обидит, либо товарищей. Но жена человек свой, никуда-то не уйдет, она его любит. А перед товарищами будет стыдно, нехорошо отступиться от данного слова. Над ним и так ямщики посмеиваются, что он у жены под каблуком.
Илья не слушал Дуняшу и одевался.
«Илья! Илья, ты обидишь меня, – приговаривала она. – Илья, смотри, смотри – худо будет!»
С тем они и расстались. Илья сунул в карман карты…
– Соломенная вдова! – воскликнула Дуняша. – Дядя Егор, оставайся с нами, не езди в церковь… Мы с тобой давай спляшем!
– Ты еще не уездилась?
– Кадрель?
– В пост-то… Грех разводить!
– Делов тебе! Ты, говорят, купца-китайца в пост мутузил, да еще в Великий! За красивую девку, говорят. Грехи-то отмолил?
– Отмолил. А что?
– А ты с девками гулял когда-нибудь?
– Как же! Хоть и теперь. Вот откроем прииск, и гулянка будет, пир на весь мир. Так не едешь, Федя?
– Совсем силы нет.
– А я куда же, его не кину здесь одного-то, – спохватилась Татьяна.
Егор уж заметил, что у молодых бабенок глаза блестят, они чего-то хотят затеять.
Таня закутала ребятишек и вышла проводить.
– Что же ты, Татьяна? – с оттенком укоризны спросила бабка.
– Да уж берите ребят с собой.
– Ты давно не была, – ответила Дарья. – Да я и сама не люблю этого попа.
Рыжий священник поссорился с Дарьей, однажды обозвал ее колдуньей.
«Какая же я колдунья! Я людей мыться учу, водой с мылом, лечу травами», – отвечала она.
«Лечат лекарствами доктора, – отвечал поп, – а это есть знахарство, колдовство. Лекарства надо приготовлять химически, на то наука, аптекари. А ты – темнота…»
Потом у попа болела поясница, и он приехал в деревню, осторожно спросил Егора, нет ли у его матери каких-нибудь средств. Бабка Дарья дала травы, и поп вылечился. Старуха была на исповеди и подтвердила перед Богом, что в колдовстве неповинна, что знает все травы, какие растут. Новые, здешние травы она угадывала и пытала сама и сверяла свои открытия с тем, что уже знают про здешние травы гольды.
Поп отпустил ей грехи…
– Так сама не едешь? – спросила старуха стоявшую на морозе Татьяну.
– Нет.
– Все стали болеть, – сказал дед Кондрат, рассаживая внуков в широкие розвальни. – Научились. Раньше об этом никто не думал и слышно не было. Кто заболел – помер, и все. А теперь друг перед другом выхваляются – у меня мол, тут болит, а у меня вот тут. Городские – те не стыдятся, еще и скажут, в каком месте болит. Срам! Верно говорили прежде, что грамотников будет больше, чем лапотников. Все будут одной веры, а толку не будет.
Старик сел на место и тронул лошадей.
– Говорят, пришлют нам фершала, – сказала Наталья.
– Только и толков будет, что про боль, – ответил дедушка.
«Нету Васьки, – думал Егор, глядя на горы. Он долго еще стоял у второй подводы с кнутом и не садился на облучок, словно ждал, что сын вот-вот выйдет из тайги. – Нету», – вздохнул он. Сел и взмахнул кнутом.
Он знал, Васька бывает и отчаянным, на тигров лезет, убил одного тигра, медведей бил. Пришел однажды и говорит:
«Не буду больше медведей бить. Жалко его… Он как человек, только обиженный…»
«В кого он уродился?» – думает Егор.
Иногда отцу казалось, что Василий скучает, потому что сделать что-то хочет, а не может. И не хочет признаться, что его тревожит. Егор ничего не запрещал ему. Васька любил охоту, но не так, как другие… Мог он выпить, но нельзя его споить водкой. Играл в карты, не выигрывал, не проигрывал. На охоте до сих пор он не блудил и не терялся. Бывало, что спокойно бил самых разъяренных зверей.
Казалось отцу, что у парня его нет отрады. Только девицы заметно волновали Ваську, и вся надежда была у Егора на то, что сын женится удачно и стихнет.
* * *
– Они теперь долго прокатают, – сказала Дуняша.
– Егор отродясь не кричал, а с попом кричит в голос, – сказала Татьяна. – Поп его угощает, и расстаются каждый раз хорошо, но прежде целый день пройдет за спором. Поп упрекает, а сам рад, когда Кузнецовы приедут.
– Я больной совсем. Трясет.
– А подводы с богомольцами уехали. И мы ждем.
– Дуня идет! – воскликнула Татьяна. – Принарядилась как барыня.
– Илья мой умчался! – входя, сказала Дуня.
– Богу молиться?
– Нет, поехал гулять. Мне скучно – ни спать ни лечь. Ребят моих увезли в церковь. Дом пустой. И у тебя пусто. Сплясать бы нам.
…Дуня просила Илью: «Побудь со мной. Все уехали, мы одни, голубочек мой, чернявенький мой!»
Но Илья не стал ее слушать. А единственный раз можно было побыть наедине, два дня побыть вместе, пока старики и вся семья на миссионерском стане.
«Останься, Илья! – просила Дуня. – Молю тебя!»
Она стала перед ним на колени и обняла их.
А Илью опять ждали в лавке у китайца, близ почтового станка Бельго, в восемнадцати верстах отсюда. Он прошлый раз сгоряча и в досаде пообещал им приехать, когда Дуня не захотела кататься. Илья чувствовал, что получается нехорошо, что либо жену обидит, либо товарищей. Но жена человек свой, никуда-то не уйдет, она его любит. А перед товарищами будет стыдно, нехорошо отступиться от данного слова. Над ним и так ямщики посмеиваются, что он у жены под каблуком.
Илья не слушал Дуняшу и одевался.
«Илья! Илья, ты обидишь меня, – приговаривала она. – Илья, смотри, смотри – худо будет!»
С тем они и расстались. Илья сунул в карман карты…
– Соломенная вдова! – воскликнула Дуняша. – Дядя Егор, оставайся с нами, не езди в церковь… Мы с тобой давай спляшем!
– Ты еще не уездилась?
– Кадрель?
– В пост-то… Грех разводить!
– Делов тебе! Ты, говорят, купца-китайца в пост мутузил, да еще в Великий! За красивую девку, говорят. Грехи-то отмолил?
– Отмолил. А что?
– А ты с девками гулял когда-нибудь?
– Как же! Хоть и теперь. Вот откроем прииск, и гулянка будет, пир на весь мир. Так не едешь, Федя?
– Совсем силы нет.
– А я куда же, его не кину здесь одного-то, – спохватилась Татьяна.
Егор уж заметил, что у молодых бабенок глаза блестят, они чего-то хотят затеять.
Таня закутала ребятишек и вышла проводить.
– Что же ты, Татьяна? – с оттенком укоризны спросила бабка.
– Да уж берите ребят с собой.
– Ты давно не была, – ответила Дарья. – Да я и сама не люблю этого попа.
Рыжий священник поссорился с Дарьей, однажды обозвал ее колдуньей.
«Какая же я колдунья! Я людей мыться учу, водой с мылом, лечу травами», – отвечала она.
«Лечат лекарствами доктора, – отвечал поп, – а это есть знахарство, колдовство. Лекарства надо приготовлять химически, на то наука, аптекари. А ты – темнота…»
Потом у попа болела поясница, и он приехал в деревню, осторожно спросил Егора, нет ли у его матери каких-нибудь средств. Бабка Дарья дала травы, и поп вылечился. Старуха была на исповеди и подтвердила перед Богом, что в колдовстве неповинна, что знает все травы, какие растут. Новые, здешние травы она угадывала и пытала сама и сверяла свои открытия с тем, что уже знают про здешние травы гольды.
Поп отпустил ей грехи…
– Так сама не едешь? – спросила старуха стоявшую на морозе Татьяну.
– Нет.
– Все стали болеть, – сказал дед Кондрат, рассаживая внуков в широкие розвальни. – Научились. Раньше об этом никто не думал и слышно не было. Кто заболел – помер, и все. А теперь друг перед другом выхваляются – у меня мол, тут болит, а у меня вот тут. Городские – те не стыдятся, еще и скажут, в каком месте болит. Срам! Верно говорили прежде, что грамотников будет больше, чем лапотников. Все будут одной веры, а толку не будет.
Старик сел на место и тронул лошадей.
– Говорят, пришлют нам фершала, – сказала Наталья.
– Только и толков будет, что про боль, – ответил дедушка.
«Нету Васьки, – думал Егор, глядя на горы. Он долго еще стоял у второй подводы с кнутом и не садился на облучок, словно ждал, что сын вот-вот выйдет из тайги. – Нету», – вздохнул он. Сел и взмахнул кнутом.
Он знал, Васька бывает и отчаянным, на тигров лезет, убил одного тигра, медведей бил. Пришел однажды и говорит:
«Не буду больше медведей бить. Жалко его… Он как человек, только обиженный…»
«В кого он уродился?» – думает Егор.
Иногда отцу казалось, что Василий скучает, потому что сделать что-то хочет, а не может. И не хочет признаться, что его тревожит. Егор ничего не запрещал ему. Васька любил охоту, но не так, как другие… Мог он выпить, но нельзя его споить водкой. Играл в карты, не выигрывал, не проигрывал. На охоте до сих пор он не блудил и не терялся. Бывало, что спокойно бил самых разъяренных зверей.
Казалось отцу, что у парня его нет отрады. Только девицы заметно волновали Ваську, и вся надежда была у Егора на то, что сын женится удачно и стихнет.
* * *
– Они теперь долго прокатают, – сказала Дуняша.
– Егор отродясь не кричал, а с попом кричит в голос, – сказала Татьяна. – Поп его угощает, и расстаются каждый раз хорошо, но прежде целый день пройдет за спором. Поп упрекает, а сам рад, когда Кузнецовы приедут.
