Неудаленные сообщения

– Не начинай. Достоевский – я, сын только родился с ним в один день, тут связь тонкая, постигаемая с трудом. Не всегда и не всеми.

– Понятно. Так она знает?

– Что?

– Ну-у-у…

– Что знает? Ты уже спрашивал.

– А ты не ответил. Кто она?

– Она княгиня.

– Из Грузии? Там все князья.

– Не из Грузии. Бике – значит князева дочь, дочь князя. Только отец ее погиб, конные экскурсии проводил в Домбае, трос не мосту лопнул, спасал туристов, погиб. Так она рассказывает, погиб как герой, а она дочь князя – героя. Сейчас в семье дяди живет. Здесь.

– М-м. Бике! Горянка?

– А что?

– Так. Как ей здесь?

– Отлично. На «Скорой» работает. Медсестра.

– Откачивала тебя? А Борь? Представляю, мчитесь в скорой, она тебе капельницу ставит, а ты ее за коленку. А?

– Примерно так и было. Завидуешь?

– Может быть. И что дальше? Как ты… Как ты с ней?..

Боря молчит, отключился. Заснул. Картинно, с прямой спиной, с приподнятым подбородком.

Я позвонил Зое, своей жене, она сказала, – хорошо,– и отвезла Борю домой, к его жене и его сыну.

Боря очень хорошо водил машину, прошлый свой старенький «Фольксваген» всегда чинил сам, водил виртуозно, никогда и никуда не опаздывал, ни при каких пробках, при этом не припомню, чтоб он жаловался на штрафы, на ГАИ, в общем, родился с баранкой в руках. Поэтому в роли пассажира чувствовал себя ущемленным, осознавал, что всё пузыри – ущемлённость эта, подтрунивал над собой, однако чувство превосходства, как водителя, накатывало помимо воли.

– Зоя, желтый! Успеешь! Дави гашетку, Зоя, Зоя, Зоя, – не мог удержаться Боря.

И, не остывая, но желая уйти от пафоса, в ужасе кричал:

– Зоя, мост! – въезжали на мост.

Мост. И что мост! По прямой же мост. Ай, Боря, Боря! Зоя смеялась. Смеялись вместе. Борю любили все. Не все понимали, что любят, может, от зависти не понимали.

Вот его последняя СМСка.

Больше не было.

Живешь в грехе,

Погибелью живешь ты.

И правит жизнью

Грех твой, а не ты

Небо – спасение твое

Ты сам – беда твоя.

Религиозным Боря не был. Боялся быть не искренним. Крест носил, а когда говорили, «Борь, ты ж еврей», он спокойно – «нет, – отвечал, – я русский и крещеный». В нем виделся кавказец, скорее закавказец, что-то азербайджанское.

Бывало, заводился:

– Откуда ты знаешь, веришь ты или не веришь?

Я пытался не вступать в такие дискуссии. Он дергал меня за руку, судорожно выворачивая шею и дергая подбородком.

– Ну? Знаешь точно?

Иногда я вяло отбивался:

– Причем тут знаешь или не знаешь? Начнешь копаться, такое выкопаешь, чего и не было, а пока рыл, оно, вот тебе – и народилось. Искренность, когда зацикливаешься, она чревата; начинается – а что там еще, какой ужас еще ношу, его может, и нет – ужаса, но тут фантазии являются, да еще болезненные. Умей прощать себя, Боря, если на то пошло, то есть, если есть чего прощать.

На последнее сообщение я не ответил. Не успел, что ли. Сразу не ответил, а потом уже и не кому отвечать.

Что бы я сказал ему?

Сказал бы, «Боря, я – беда. Ты – нет. Ты – и радость, и восторг. Сам знаешь».

А беда – да. Можно, как Триер в «Доме, который построил Джек» – направиться в сторону открытий глубинных мерзостей своих. Кому- то, такая пилюля возможно и поможет. Но сомневаюсь, и она ж не натуральная, пилюля, она из колбы триеровой башки.

– Но, однако, какая пилюля! – сказал бы Боря.

Но только «Дом…», что построил Триер вместе с Джеком, он его построил, когда Боря давно уже лежал в могиле.

«И косточки давно истлели», – так говорила моя мама, про тех, кто пролежал в земле восемь лет и более.

Почему так говорила? Имела в виду что? Что всё забылось и у того, кто в земле и у тех, кто о нем думал. Тут вот, пока пишу, сообщили в новостях, где-то в Якутии, где вечная мерзлота, вчера археологи откопали собачью голову. Целиком, даже мягкие ткани сохранились, не то что косточки. И голове той более сорока тысяч лет. 40 000.

А мама говорит, «и косточки истлели».

Говорила.

А Бике здравствует. Она чуть подтаскивает левую ногу, косолапит. И раньше замечал. Впервые увидел ее со своим дядей, Боря куда-то подвозил их. А тут, в центре столкнулись. Красива вызывающе, ничто ее не берет. Глаза в глаза. Многомиллионный город, а встречи случаются и даже не редко. Случай – подсказка Бога. Не понятно только что Он хотел подсказать. Она остановилась и улыбнулась. Нагло так. Еще чуть и расхохочется.

Я тоже остановился. Оробел.