Молотов

– А вам что за дело?

– Ваша невеста Надежда Игнатьевна Дорогова?

– Что за допрос, я не понимаю?

– Ваша невеста любит другого…

– Что?

– Она не хочет быть вашей женою…

– Вы нелепости говорите – у меня есть письмо от ее отца.

– Но дочь не согласна, ее принудили…

– Принудили? Откуда же вы это узнали? Где доказательства?

Генерал нахмурил брови. По телу Молотова пробежала от досады нервная дрожь.

– Я знаю того человека, которого она любит…

– Кто ж это?

– Я сам, – ответил резко Молотов…

– Вы не кричите и не горячитесь, а говорите толком…

– Она моя невеста, – ответил Егор Иваныч.

– Кто ж после этого моя невеста?

– А я почем знаю?

– Но у меня есть письмо ее отца…

– Я вам и говорю, что отец принуждает ее идти за вас насильно. Разве вы желаете, чтобы ваша будущая жена любила кого-нибудь другого, а вас ненавидела?

– Нет, не желаю; но расскажите же наконец, что там такое случилось?

Молотов начал рассказ, причем, разумеется, не пожалел красок, когда излагал семейные дела Дороговых, особенно когда касался Нади, и заключил рассказ свой обличительным словом против безнравственности выдавать замуж дочерей насильно…

Подтяжин слушал Егора Иваныча внимательно, «и на челе его высоком не отразилось ничего».

– Зачем вы горячитесь, милостивый государь, – отвечал он спокойно, – мне все равно, на ком ни жениться; но, очевидно, я не расположен вступить в брак с женщиной, которая способна влюбляться…

Молотов повеселел.

– Я человек пожилой, степенный, и у меня их было две на примете, и если эта не хочет, бог с ней, – найдется другая…

– Так вы откажетесь? – вскрикнул с радостью Молотов.

– Знаете дочь Касимова? – спросил генерал, не отвечая на слова Егора Иваныча…

– Знаю.

– Какова она?

– Прекрасная девица.

– Сколько ей лет?

– Двадцать три года…

– Умеет держать себя в обществе?

– Да.

– Хорошая хозяйка?

– Почти весь дом на ее руках…

– К страсти неспособна?

– О нет.

– И ко всему этому недурна?

– Почти красавица…

– Чего же лучше! Вот я на ней и женюсь; мне решительно все равно. Значит, вы напрасно выходили из себя.

Молотов радовался такому обороту дела и с любопытством рассматривал лицо Подтяжина. Оно было важно, степенно, во всеоружии генеральского чина, и показывало, что этот форменный человек никогда не позволит себе вступить в законный брак с женщиной, которая не только полюбит другого, помимо его, но и с такой, которая полюбила бы его самого, генерала Подтяжина. Он никому не позволит влюбиться в себя, да и сама природа поддержит его в этом случае. Подтяжин, с своей стороны, обязуется отпускать жене ежедневно определенную цифру поцелуев, давать ей жалованье и, наконец, согласен иметь детей, а жена обязана представить в своей персоне те особые приметы, которые он выставил Молотову в допросных пунктах по поводу Касимовой. Молотов благословил судьбу, что генерал имеет такой абсолютно архивный темперамент, что у него такой огромный запас сухости в сердце, что зачаделый лик его боится страстных поцелуев. «Как это хорошо!» – думал Егор Иваныч и радовался.

– Но, – сказал Подтяжин, – пока не объяснится дело, я не могу дать вам положительного ответа…

– Так поезжайте, ваше превосходительство, теперь же и спросите Надежду Игнатьевну лично, – вы и уверитесь, что я говорю правду.

– Это так, но у меня такая пропасть занятий. Однако делать нечего, надо потерять часа полтора времени… Мне все одно, на ком жениться, но дело требует обследования… Поедемте…

– Не замолвите ли, ваше превосходительство, в мою пользу слова?

– Кому?

– Дорогову.

– Я подумаю.

И вот Подтяжин поехал с Молотовым сказать Игнату Васильичу, что если Надя не хочет быть его женою, то он не сердится, ему все равно, только надо было раньше дать знать о том, потому что он человек занятой и у него мало времени. Из множества сплетней, глупостей и пошлостей образовались было серьезные препятствия для любви Молотова, и вот то же лицо, которое было причиною всех несчастий, развязывало все дело. Кто бы мог подумать, что оно примет такой исход? Сколько пережито напрасных страданий и нелепой вражды, сколько обид нанесли друг другу самые близкие люди, как долго они будут помнить зло и горе! – и вот вдруг оказывается, что жених-генерал, причина всех несчастий, равнодушно и без спору уступает свое место другому и, пожалуй, готов превратиться в посаженого отца Молотова. Лишь только он явился в семье Нади, жизнь ее потемнела, все около ее стало разрушаться и стягиваться в заколдованный круг, готовый задавить ее совсем… А он все стоит в стороне, ему и дела нет; настрадались и отец, и мать, и вся родня; дошло до страшного удушья, до последнего часа жизни, и тогда лишь он является и говорит: «Да мне все равно, я женюсь и на другой».