Дневник пилота Машины времени. Сборник повестей и рассказов

На этот раз «стирку» памяти Агриппы я сделала аккуратно. Никаких «ахов» и вздрагиваний…

Она лишь печально улыбнулась, соглашаясь с неведением, окутавшим её сознание. Потом встрепенулась и стала сама собой…

Перед уходом подарила Агриппе маленькую иконку из серебра с изображением Святой девы Марии с Младенцем. Вложила в подсознание, как вызвать меня, при крайней необходимости…

Она тихо проводила меня на улицу. Стоя на пороге, посетовала на осеннюю грязь и кромешную тьму. А потом, не дожидаясь моего исчезновения, прикрыла тяжёлую дверь и заперла её изнутри…

28

Резиновые сапожки с высокими голенищами мы с Уитни превратили в поношенные. Коричневые женские брюки и утеплённую курточку слегка состарили. Фетровую шляпку, похожую на головной убор космического десантника, оставили без изменения. Её серый цвет и без того был мрачным. Чемоданчик с «медицинским камуфляжем» я оставила в модуле.

Прежде чем навестить майора Генриха Линкера, решила «зачистить» территорию Грачёвки от последующих воспоминаний обо мне. Слухи в сельской местности распространяются быстро и надолго остаются в коллективной памяти людей. Последствия, даже при возмущённом состоянии политического фона, могут стать печальными для будущего. И временной фактор может не справиться со сглаживанием «раковой опухоли» искусственного происхождения. Мне только не хватало временной перепластовки! Для провала экспедиции! Тулов, за моё поведение в прошлом, по головке не погладит.

Пока не поздно нужно заметать следы…

29

По старому смоленскому тракту на восток ползли грузовики с солдатами, танки, конные упряжки с пушками, полевыми кухнями и ящиками с боеприпасами. Иногда можно было увидеть легковые автомашины с офицерскими чинами. Всё это с трудом въезжало на холм, в селение, и без остановки, по заполненным жидкой грязью колеям ускользало в конце деревни вниз, в вечерние потёмки. А впереди, над сплошным маревом низких облаков, мерцали едва заметные сполохи, словно августовские зарницы. Там, под Москвой, шёл жестокий бой…

Сырой и холодный ветер со злостью выдувал из Грачёвки бензиновый запах и сизый чад, оставленный проезжавшей техникой. Север потихоньку протягивал к деревне снежные щупальца, которые вели вместе с капельками дождя первую разведку, для неумолимо приближающейся зимы…

Правая сторона Грачёвки для немецких солдат выглядела более привлекательной. Большие и относительно уютные дома сельчан были заселены солдатами из батальона связи и интендантского взвода. В этих домах военные техники установили временное электрическое освещение, производимое дизельной электростанцией, работавшей в тёмное время суток. Кроме дизеля, у отдельных домов, монотонно работали бензиновые моторчики, обеспечивавшие энергией связистов, госпиталь и дом, оставленный хозяевами, в котором проживал комендант гарнизона майор Линкер.

Военный патруль, прогуливавшийся вдоль забора, бдительно охранял покой оккупантов. У дома Симоновых находился стационарный пост. Что бы попасть к коменданту, необходимо было миновать дощатую будку, в которой стоял молодой солдат с автоматическим оружием. Появляться перед Линкером, минуя стражу, как перед тётей Агриппой, было небезопасно. Здесь требовалась официальность…

Я открыла скрипнувшую калитку у дома Фроловых и подошла к уже знакомым мне ступенькам. Из окон дома пробивался яркий электрический свет. Смело постучала в дверь…

Рослый пожилой солдат, пахнущий дешевым одеколоном и сапожным кремом, отворил дверь и молча впустил меня в освещённый керосиновой лампой коридор. Смешно прищурившись, он стал рассматривать меня, буквально с ног до головы.

– Ты есть кто? – спросил солдат, закончив поверхностный осмотр незваной гостьи.

– Фрау Николь Депрези де Фо, – по-немецки, но с французским прононсом ответила я.

Солдат немного помолчал, а затем, открыл дверь в дом и пригласил войти.

В доме светло и очень жарко. В просторном помещении без перегородок находятся ещё трое военных и знакомые мне Анастасия Филимоновна и Танюша Фроловы.

Солдаты, в том числе и ефрейтор Липке, сидят в левом углу за широким квадратным столом и ужинают. Над ними сияет прикреплённая к потолку электрическая лампочка. Справа располагаются четыре дощатых топчана с тюфяками и серыми одеялами. Верхняя форменная одежда аккуратно развешена на стене. Карабины и автоматы покоятся в пирамиде, в центре комнаты.

Хозяева дома Фроловы ютятся на низеньких табуретках по другую сторону натопленной печи – чистят картофель. От печи исходит неистовый жар.

– К нам пришла прекрасная незнакомка, – сказал встречавший меня немец.

Трое за столом одновременно прекратили трапезу и обернулись.

Ефрейтор Липке первым остановил начавшую развиваться «сцену молчания».

– Шпрехен зи дейч?

– Я хорошо говорю по-немецки.

– Пожалуйста, назовите себя и скажите, что вам нужно.

– Николь Депрези де Фо. Врач. Меня разыскивал господин Линкер.

Мужчины помолчали, не приступая к еде, но и не встали из-за стола, что бы представиться. Как-никак, перед ними незнакомая женщина.

– Таня! – крикнул ефрейтор.

Танюша Фролова выбежала из своего угла и остановилась рядом со мной.

– Таня, эта фрау проводить к гер Линкер!

– Да! – негромко сказала женщина и робко кивнула, осеняя себя крестом.

Ефрейтор и солдаты одновременно приступили к ужину и уже не обращали на меня внимания. Встретивший меня немец с равнодушной миной на лице присоединился к компании.

Перед уходом из дома я «заглушила воспоминания» обо мне у присутствующих, в том числе и у Анастасии Филимоновны.

Танюша не произнесла ни слова за время пути к дому Симоновых. Но её присутствие рядом со мной позволило беспрепятственно дойти до господина коменданта. Часовой у калитки лишь взглянул на меня, сверкнув в лицо лучиком карманного фонарика.

Поднявшись по ступенькам, мы попали в просторную, совершенно пустую террасу. Тщательно вытерли обувь о тряпичный половичок, лежащий перед тяжелой дубовой дверью, и вошли в помещение, которое можно назвать прихожей и кухней, одновременно.

Танюша забежала вперёд и торопливо открыла передо мной застеклённую дверь, ведущую из служебной половины пятистенного дома в «жилой сектор».

Похоже, что Симоновы, являвшиеся хозяевами жилища и уехавшие до прихода немцев, были не простыми крестьянами. Их дом отличался от других чистотой, наличием фабричной мебели и украшений на стенах. Коврики, копии картин, портреты родственников в застеклённых рамочках, несколько полок с книгами. В углу стоит небольшой столик с патефоном. На круглом столе в центре комнаты возвышается причудливая ваза синего стекла, с букетом из кленовых веточек с жёлтыми и красными листьями. Справа, за перегородкой, находится спальня с высокой кроватью, трюмо и прикроватной тумбочкой. Там же возвышается массивный платяной шкаф, украшенный причудливой резьбой по дереву.

Сканирую тёмную комнату, являющуюся продолжением спальни. Ничего интересного там не обнаруживаю. Возвращаюсь в гостиную.

Слева у необычной печи, представляющей собой одновременно камин и голландку с плитой, на массивном диване, полулежит комендант Генрих Линкер. Одет по-домашнему – в тёмно-коричневую пижаму и роскошные шлёпанцы. Явно не из гардероба коменданта. Широкая марлевая повязка «украшает» длинную шею нового хозяина дома. Лицо коменданта, похудевшее и бледное, выглядит по-арийски суровым. Светло-голубые глаза печально взирают на пляшущие языки пламени. Тонкие руки, с длинными пальцами нервно подрагивая, тянутся к теплу. Линкер с бумажным шелестом потирает друг о дружку сухие ладони и изредка касается ими тщательно выбритых щёк. Это, похоже, доставляет ему удовольствие. Однако замечаю, рана, полученная от юного русского лейтенанта, причиняет немецкому майору некоторые неудобства. Линкер при касании ладонями к щекам осторожно вытягивает и без того длинную шею и еле заметно щурится.

Танюша бесшумно выходит из комнаты и осторожно прикрывает за мной дверь. Я успеваю «заретушировать» её память…

Генрих Линкер медленно поворачивается и встаёт, опираясь на спинку дивана. Густые светлые волосы, слегка вьющиеся и разметавшиеся во все стороны, он осторожно поправляет свободной рукой. И улыбается…

Немец, при ближайшем рассмотрении, – вполне симпатичный мужчина. Выше среднего роста, стройный и широкоплечий. В молодости, он, вероятно, занимался лёгкой атлетикой, спортивной гимнастикой или фехтованием. И «древо жизни» этого офицера, скорее всего, состоит из представителей интеллигенции. Возможно – служителей муз, учёных, писателей. Но никак не из военных.

Общую картину портит то, что стоящий передо мной немецкий интеллигент находится не у себя дома. Он пришёл, на эту бедную и несчастную землю, не в гости. Его никто не звал в Россию, в это маленькое селение, в этот, по меркам того времени, благоустроенный дом, хозяева которого спешно уши, спасаясь от «цивилизованных» варваров.

Что бы сделать богатыми и счастливыми своих соплеменников, он, как и многие тысячи солдат Рейха, наполнивших горем всю благословленную Европу, убивал, насиловал, грабил и унижал себе подобных. Здесь, в этой стране, он – враг…

– Комендант гарнизона майор Генрих Линкер, – представился по-русски офицер «несокрушимого Вермахта», еле заметно кивнул, приняв стойку «смирно», и сдвинул пятки, от чего домашние шлёпанцы произвели звук треснувшей ветки. Если бы майор был в форменных сапогах, щелчок был бы очень эффектным и, несомненно, произвёл бы некоторое впечатление на даму. То есть, на меня.

– Николь Депрези де Фо. Врач. Беженка. Родом из Франции. В России нахожусь в командировке. Работала в Бородино. Изучала историю Отечественной войны 1812 года.

– Беженка? Это что? или кто? – спросил Линкер.

Перехожу на немецкий и пытаюсь объяснить майору термин, который мне самой не очень понятен.