АльteRNatива

Илья Владимирович воодушевлённо говорил, обращаясь к моему отцу, вероятно, продолжая, начатую в машине, тему:

– Вот скажи мне, кто бы мог себе такое представить при товарище Сталине? Что слово «вор» перестанет иметь унизительно-изобличающий смысл, а станет чем-то уважительным. Боевая машина вора! Ха! Слышал? Это про марку БМВ так говорить стали!

Отец хмуро кивнул. Судя по всему, его этот вопрос задевал так же сильно, как и деда Красного.

– А что это ещё за «мусора»? Что за слово такое? – продолжал тот. – Людей, рискующих своими жизнями в борьбе с этой мерзостью, всякие сопляки теперь называют мусором! Это что такое?

– Да они и сами иной раз не лучше, – мрачно сказал отец. – Знаете сколько среди милиции оборотней? Они, мало того, что продались половина, так даже ещё и среди тех, кто прямо не прислуживает уголовной мрази, многие ими открыто восхищаются, всякие басни между собой пересказывают. Мол, вон смотри, Вор в законе! Кузя Метла, центральный район контролирует, авторитет! Ему все платят! Они же так между собой и разговаривают! А спроси кого из них: как же так? А он тебе ответит, что это вина государства, которое довело его до такой жизни!

Илья Владимирович кипел:

– Ага! Как же! Государство! Все мы в одном и том же государстве живём, но почему-то одни становятся сволочами, а другие нет! Почему эта шваль считает возможным оправдывать свою низость обстоятельствами, когда обстоятельства для всех одинаковы?!

– Хватит уже вам, – мягко сказала мама. – Мы же к ребятам в гости приехали, потом обсудите свою политику.

Мы шли с Витьком поодаль, слушали разговор и тихо посмеивались, переглядываясь друг с другом. Мы были ещё не в том возрасте, чтобы думать о высоких материях, и всё это совместное возмущение моего отца и деда Красного нас только забавляло.

Мама расспрашивала об обычных вещах: как кормят, как часто делают уборку в корпусе, не болею ли я, не болеют ли другие мальчики. И всё такое, обычные вопросы для поддержания умеренной паранойи и привычки побеспокоиться заранее, на всякий случай, чтобы не пришлось беспокоиться впоследствии. Все эти приёмы я с возрастом изучу и сам, а пока я шёл, автоматически отвечал и время от времени поглядывал в сторону Бога.

Должен ещё раз отметить, что хотя моя мать и научила меня когда-то молиться – она, тем не менее, никогда не учила меня делать то, что стал делать я. Смотреть в сторону Бога, чтобы регулярно показывать ему свою покорность и готовность понести наказание, а также ритуал извиняться взглядом, я изобрёл самостоятельно.

Так что если кому потребуется создать новое направление христианской религии, он всегда может обратиться ко мне – я помогу. Помогу.

Вернувшись в корпус, мы обнаружили пустую комнату. Все куда-то разошлись. Кто-то ушёл провожать родителей, кто-то просто гулять.

Едва переступив порог, мама тут же стала возмущаться и причитать:

– Боже мой, какая антисанитария! Пылища везде, полы грязные!

Через минуту она уже орудовала тряпкой, а мой отец и дед Красного двигали от стены койки, помогая организовывать влажную уборку.

– Да хватит уже, дед! – не выдержал Прокопенко.

– Цыц, сопля! Я тебе дам «хватит»! Что это такое? Свиньи вы что ли?

Я, в свою очередь, зная, что все доводы будут бесполезны, покорился судьбе и меланхолично ждал, пока «сан-инспекция» закончит свою бурную деятельность.

Родители, как всегда, навезли всяких вкусностей. Сгущёнка, конфеты, печенье, орешки в кокосовой глазури, чипсы, пряники. Жрать и обожраться в общем. Я как-то хотел пошутить и ответить на вопрос: «что тебе привезти в следующий раз?» – ящик пива, но потом передумал. Неизвестно, как воспринял бы подобную шутку отец. Да и мать тоже. В их времена, наверное, никто не пил пиво в четырнадцать лет. Это сейчас все распустились. Товарища Сталина на нас нет, как говорит Илья Владимирович.

В течение получаса «генеральная уборка» была сделана, мы разложили вкусности по тумбочкам, и Красный осторожно намекнул, что нам скоро надо идти на ужин. Я молчаливо поддержал его, потому что мне, честно сказать, уже тоже надоели родители с их назойливой заботой.

– «На ужин», – передразнил дед. – Лишь бы нас выпроводить быстрей!

– Да нет, дед!

– Брехло, – проворчал Илья Владимирович.

Мы проводили гостей до машины и сразу пошли в столовку.

– А где все, интересно? – спросил по пути Красный.

– Сейчас уж в столовке, поди, – сказал я.

Входя в здание общепита, я мельком глянул в сторону Бога. Прокопенко не обратил на это внимания. Он вообще редко обращал внимание на всё, что прямо его не касалось. За это он мне нравился больше всех из нашей банды.

На ужин было рагу с курицей, бутерброд с колбасой и чай. Неплохо.

Я с аппетитом поел и спросил Толстого, громко хлюпающего чай, где все они были последние два часа.

– Я, Чет и Делюга на турники ходили, в лесенку играли. А Самсон шуры-муры крутить со своим Ангелочком.

– Га-га-га, – заржал Чудо-тварь и из его рта полетели крошки.

Астахов смерил его презрительным взглядом:

– Вы просто свинья, Николай, – сказал он ханжеским тоном.

Самсон на подначки никак не реагировал, зато я снова начал ревновать и завидовать. У меня это было точно волнами: то отпустит, то накатывает. С одной стороны я понимал, что это всего лишь мои фантазии, что даже не было никакого соперничества. Самсон просто один из всех сделал то, что мог бы сделать каждый. Я, как и все остальные, не предпринял никаких попыток подружиться с Ангелиной, а он предпринял, и она ответила ему взаимностью. Потому ли, что он ей нравился, или потому, что он был единственным, кто не обоссался и сделал решительный шаг? Не знаю. Но факт был в том, что он смог, а я нет. И я никогда не узнаю о том, что бы было, если б к Ангелине подошёл я, а не он. И этот вариант меня вполне устраивал потому, что так я мог сохранять веру в то, что она ответила бы «да», в то время как, сделав реальный шаг и получив конкретное «нет», я бы эту веру моментально утратил.

Так что, в сущности, мне не на что было обижаться, и я не имел никакого основания ревновать. Другое дело, конечно, завидовать. Но разве может юный пацан признаться в зависти, даже и самому себе?

Поэтому в той истории я выбрал схему с полным отсутствием логики и здравого смысла. Там были одни лишь эмоции и ненависть к Самсону, который в моём воображении, чуть ли не по принуждению заставлял Ангелину с собой встречаться. Он был сыном богатого папочки. Богатого и к тому же опасного, Ангелина из страха сказала ему «да», но в тайне она хотела бы, чтобы вместо него был я, потому что она несколько раз на меня посмотрела особым взглядом.

Именно такое абсурдное объяснение можно было бы дать моему настроению, но тогда я не смог бы этого сформулировать. Это можно было лишь ощущать, и даже когда словесное объяснение было бы подобрано, это всё равно не передало бы моих чувств, в полной мере.

Сейчас, когда те события остались в далёком прошлом, я могу честно сказать: да, я завидовал. Но тогда всё было иначе, и лишь теперь я понимаю, что тот, выбранный мною, путь мечтательных ожиданий и определил во многом всю мою дальнейшую, бесполезную жизнь. Именно тогда я ступил на ложную дорожку, стал учиться фантазировать и строить свой воображаемый мир. Мир, в котором истинное положение вещей определяется не фактами, словами и логикой, а выражением лиц, домыслами и моей личной, закрытой ото всех, интерпретацией.

После ужина мы снова пришли на дискотеку. Самсон снова танцевал с Ангелиной, а меня снова приглашала на танец Фаина. На этот раз я решительно отказался и стоял весь остаток вечеринки рядом со своей бандой, вздыхая и поглядывая украдкой в сторону Бога.

Так проходили дни лагеря, похожие друг на друга как близнецы. Днём мы спали, шлялись по территории, или подтягивались на турниках. Два раза в неделю нас возили на речку, где мы купались и валялись на пляже. Периодически, по ночам мы посещали колокольню и устраивали там посиделки. Делюга ещё пару раз доставал пиво через буфетчицу, и мы скурили пачку сигарет Красного.

Больше ничего замечательного я в ту пору вспомнить не могу, за исключением, разве что, мимолётной стычки с местными, за которой последовала небольшая разборка с учителем.

Это случилось в одну из последних ночей, на колокольне.

***

Мы сидели на битом кирпиче и наслаждались ночной прохладой, когда послышался звук приближающегося мотоцикла. Это был старый аппарат с люлькой, на котором прикатили трое и тут же принялись бузить. Они были старше, но нас было шестеро, и мы умели драться.

– Вы кто ещё такие? – нагло спросил один из них. – Вам кто разрешал здесь тусовку устраивать?

Подражая блатным, он сплюнул. Двое его прихвостней стояли по бокам и, склонив головы на бок, с презрением нас рассматривали. Похоже, что опасение у них вызывал только Чудо-тварь, так как по своему росту он один был с ними вровень, в то время как все остальные казались безобидной мелюзгой. Особенно Самсон, который взял слово:

– А кто нам должен был это разрешить?

– Ты чё вообще пасть разеваешь, сучка?! – заорал деревенщина. – Щас сосать нам будешь по очереди!

Они синхронно двинулись на нас, примеряясь к Чехову. Рассчитывали, наверно, обезвредить самого сильного, а потом расправиться с остальными, но уродцы сильно просчитались. Не дожидаясь, когда его ударят, Коля первым вышел вперёд и прямым ударом в челюсть сшиб с ног их центрального. Мы с Толстым подскочили с одной стороны к правому, я подставил ему подножку и свалил на землю, Олег принялся гасить его ногами. Примерно то же самое проделывали со оставшимся персонажем Красный и Делюга. В общем, получилось избиение наоборот, местные вскоре плакали как бабы и просили пощады.