И путешественник залетный,
Перекрахмаленный нахал,
В гостях улыбку возбуждал
Своей осанкою заботной,
И молча обмененный взор
Ему был общий приговор.
Обиды обидами, но душа поэта была настроена на иное. Стихотворение «Я вас любил» можно поставить в один ряд со знаменитым «Я помню чудное мгновенье», посвященным Анне Керн. «Я вас любил» посвящено Анне Олениной! И не только оно. Но и «Что в имени тебе моем?»:
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Или вот, «Давно прошедшее. 1833 год»:
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
И даже в стихотворении, посвященном городу, проскальзывает тоска по былому, по своим чувствам:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит —
Все же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой.
Анна Оленина так прокомментировала это стихотворение в своем дневнике. Причем комментарий написала от третьего лица: «Среди особенностей поэта была та, что он питал страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что предпочитает их даже красоте. Анета соединяла с посредственной внешностью две вещи: у нее были глаза, которые порой бывали хороши, порой глупы. Но ее нога была действительно очень мала, и почти никто из ее подруг не мог надеть ее туфель».
«…Цензором твоим буду Я!»
Юные годы Александра Сергеевича Пушкина прошли в опале. Император Александр I не любил поэта. Пушкин же просто презирал царя, награждая гневными эпиграммами. Вот одна из них:
Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь,
Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю, где проснусь.
Всегда гоним, теперь в изгнанье,
Влачу закованные дни…
Опале же и ссылке Пушкин подвергся за прегрешения, в основном пустячные. В свое имение Михайловское он прибыл по распоряжению императора 9 августа 1824 года. Условия ссылки были весьма жесткими.
Вот свидетельство о них: «В присутствии псковского губернатора коллежский секретарь Александр Пушкин дал подписку о том, что он обязуется жить безотлучно в поместье родителя своего, вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочинениями и суждениями, предосудительными и вредными общественной жизни, и не распространять оных никуда».
В 1825 году на престол вступил новый государь Николай Павлович, решительно пресекший попытку декабристов уничтожить православное русское самодержавие.
Мужественное, поистине геройское поведение императора Николая I в день декабрьского бунта не могло не восхитить Пушкина. Император вознесся над своими соотечественниками, показав величие духа и твердость воли. Именно по этой причине русский гений счел возможным обратиться к государю с письмом, с которым к его предшественнику на российском престоле он так и не обратился.
Пушкин написал письмо, и император Николай Павлович, прочитав его, повелел немедленно вернуть поэта из ссылки, причем пожелал встретиться с ним. Эта встреча произошла в Москве, в Чудовом монастыре.
Но прежде чем коснуться этой встречи, хотелось бы напомнить о том, что существует весьма распространенный миф, будто бы государь спросил у Пушкина, принял бы тот участие в бунте 14 декабря, окажись он в то время в Петербурге? И якобы Пушкин ответил «да, принял бы».
Это ложь, поскольку подобного вопроса просто не могло быть, ибо Пушкин уже в письме к государю высказал свое отношение к тайным обществам.
А случилось вот что. Еще в январе 1826 года Пушкин в письме к Жуковскому просил, чтобы тот напомнил новому государю, что он не принадлежал к «возмутителям 14 декабря», и походатайствовал о возвращении его из ссылки. А далее, касаясь царствования Александра и его личности, прибавил: «Говорят, ты написал стихи на смерть Александра – предмет богатый! – Но в течение десяти лет его царствования лира твоя молчала. Это лучший упрек ему. Никто более тебя не имел права сказать: глас лиры – глас народа. Следовательно, я не совсем был виноват, подсвистывая ему до самого гроба».
Впоследствии враги Пушкина пытались обвинить его в том, что он старался выслужиться, подладиться к царю, что сделал выбор между народом и царем в пользу последнего. Они клеветали. Александр Сергеевич Пушкин сделал выбор не между народом и царем, а между державой, к которой относил и царя, и народ, с одной стороны, и бунтовщиками, вольтерьянцами и масонами, с другой стороны.
Пушкин подтвердил это и в письме к Жуковскому, датированном 7 марта 1826 года, заявив: «Бунт и революция мне никогда не нравились… Вступление на престол Государя Николая Павловича подает мне радостную надежду».
И уж никогда, ни в каких учебниках истории или литературы не упоминалось о письме Пушкина к императору Николаю I, которое он датировал 11 мая 1826 года. Вот это письмо:
«Всемилостивейший Государь!
В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного Императора, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства. Ныне с надеждой на великодушие Вашего Императорского Величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему Императорскому Величеству со всеподданнейшею просьбою…
Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков. Осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать или в Москву, или в Петербург, или в чужие края».
И затем, на отдельном листочке, сделал приписку:
«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под каким бы они именем не существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что и ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них».
18 сентября 1826 года встреча императора Николая Павловича и Александра Сергеевича Пушкина состоялась в Москве, в Чудовом монастыре. Друг поэта граф Струтынский описал ее по свежим следам со слов поэта, поведавшего ему о ней с искренним восторгом. Вот эта запись:
«Вместо надменного деспота, крутодержавного тирана, – рассказывал Пушкин, – я увидел человека прекрасного, благородного лицом. Вместо грубых и язвительных слов угрозы и обиды, я услышал снисходительный упрек, выраженный участливо и благосклонно.
– Как, – сказал мне Император, – и ты враг твоего Государя, ты, которого Россия вырастила и покрыла славой. Пушкин, Пушкин, это не хорошо! Так быть не должно.
Я онемел от удивления и волнения, слово замерло на губах. Государь молчал, а мне казалось, что его звучный голос еще звучит у меня в ушах, располагая к доверию, призывая о помощи. Мгновения бежали, а я не отвечал.
– Что же ты не говоришь, ведь я жду, – сказал Государь и взглянул на меня пронзительно.
Отрезвленный этими словами, а еще больше его взглядом, я, наконец, опомнился, перевел дыхание и сказал спокойно:
– Виноват и жду наказания.