Темные аллеи Бунина в жизни и любви

«В начале осени мой товарищ по гимназии, сын друга моего отца, Цветков, познакомил меня в городском саду с гимназисткой Юшковой. Я испытал что-то вроде влюблённости в неё и, кажется, из-за неё так запустил занятия, что остался на второй год в третьем классе. Цветков был малый уже опытный в любовных делах, бодрый нахал».

Правда, в романе это знакомство, которое хотел организовать один из старшеклассников, обрывается, не начавшись.

Новая любовь пришла внезапно

Бунин точно выразил в романе то, что происходит с отроческой влюблённостью, отметив, как со временем она начинает «превращаться в легенду, утрачивать свой живой облик», и постепенно влюблённый начинает «чувствовать её… только поэтически, с тоской вообще о любви, о каком-то общем прекрасном женском образе…».

В романе «Жизнь Арсеньева» это показано ярко, жизненно, сильно.

Герой романа Алёша Арсеньев приезжает в город Орёл, чтобы взять в библиотеке томик стихов Надсона, о смерти которого только что стало ему известно. Однако книги нет – все книги на руках. «Барышня с кудряшками на лбу… – сказала небрежно. – Раньше, как через месяц не дождётесь…»

И тут он впервые ощутил свою магию как творческого человека:

«– Но ведь вы тоже поэт? – тотчас же прибавила она, усмехаясь. – Я вас знаю, я вас ещё гимназистом видала… Я вам дам свой собственный экземпляр…»

И тогда Арсеньев так «радостно выскочил с драгоценной книгой на улицу, что чуть не сбил с ног какую-то худенькую девочку лет пятнадцати в сереньком холстинковом платье, только что вышедшую из тарантаса, который стоял возле тротуара. Тарантас был запряжён тройкой странных лошадей, – все они были пегие, все крепкие и небольшие, масть в масть, лад в лад».

Что это за увлечение? Вера Николаевна Муромцева-Бунина рассказала в книге «Жизнь Бунина» о влюблённостях Ивана Алексеевича в отрочестве. Вот, к примеру, в его жизни появилась Дуня, младшая сестрёнка невесты его старшего брата Евгения Алексеевича…

Вера Николаевна писала:

«Когда Евгений Алексеевич ездил к невесте, всегда брал с собой младшего брата (Ивана. – Н.Ш.), который не замедлил влюбиться в сестру невесты, Дуню, и по вечерам они ходили в соседнее имение Бахтеяровых, Колонтаевку (Шаховское в «Митиной любви»), оба вели своих дам под руку. Имение было запущено, отчего там было особенно поэтично.

– Как-то, – рассказывал мне Иван Алексеевич, – мы возвращались ночью из Озерок; Евгений поехал провожать Настю и взял меня, и я ехал с Дуней на дрожках. Как сейчас вижу: рассвет, гуси через дорогу, это уже было в Васильевском, и, не помня себя, осмелился – поцеловал едва-едва Дуню. Неизъяснимое чувство, уже никогда больше неповторимое: ужас блаженства».

И это увлечение проходило на фоне свадьбы старшего брата, что ещё более усиливало отроческие чувства и создавало особую атмосферу.

В книге «Жизнь Бунина» Вера Николаевна писала:

«Свадьба была назначена на Ильин день в Знаменском, приходе Озерок. Пир у Буниных до зари. Гостей было много, и родные, и друзья, и соседи.

…Ваня веселился больше всех. Он в новом гимназическом мундире надевал туфельку невесте, положил туда золотой, ехал с ней в карете с образом к венцу, а потому чувствовал себя одним из действующих лиц».

Быстро промчалось лето, и в середине августа Евгений Алексеевич отвёз своего младшего брата Ваню в Елец.

И снова разлука с любимой: «Дуня гостила у Буниных, и бедный Ваня, чуть не плача, полусонный простился с ней».

Но впереди учёба и городская кутерьма, и снова постепенно стирался образ той, которая заставила трепетать мальчишеское сердце.

На каникулы он отправился домой и по дороге должен был остановиться в Измалкове у Отто Карловича, к которому отец обещал прислать лошадей. Узнав о том, что у дочерей Отто Карловича появилась молоденькая и миленькая гувернантка, Бунин уже заранее стал «мечтать о ней», в чём через многие годы признался Вере Николаевне.

Где же, в ком же спрятан прототип Лизы Бибиковой из романа «Жизнь Арсеньева»?

Герой романа Алёша Арсеньев рассуждает – а повествование ведётся от первого лица – о своём отроческом увлечении так:

«Мои чувства к Лизе Бибиковой были в зависимости не только от моего ребячества, но и от моей любви к нашему быту, с которым так тесно связана была когда-то вся русская поэзия. Я влюблён был в Лизу на поэтический старинный лад и как в существо, вполне принадлежавшее к нашей среде.

Дух этой среды, романтизированный моим воображением, казался мне тем прекраснее, что навеки исчезал на моих глазах. Я видел, как беднел наш быт, но тем дороже был он мне; я даже как-то странно радовался этой бедности… может быть, потому, что и в этом находил близость с Пушкиным, дом которого, по описанию Языкова, являл картину тоже далеко не богатую».

Действительно, сохранилось немало воспоминаний современников о скромности Пушкина, о том, что и в Москве он не роскошествовал, а уж в Михайловском, в его доме, обстановка и подавно была более чем скромной.

Что ж, немногих русских писателей можно отнести к людям зажиточным, богатым. Провидение словно специально устраивало так, что человек, преданный литературному творчеству, более ничего в жизни не хочет замечать.

Да ведь и у Ивана Алексеевича очень редко можно найти в воспоминаниях переживания по поводу скромного достатка. Разумеется, он тоже стремился к тому, чтобы заработать на жизнь, но это было скорее продиктовано желанием обеспечить свою будущую семью, ведь многое зависело от этого самого пресловутого достатка.

Недаром уже в 1886 году шестнадцатилетний Бунин писал:

Поэт печальный и суровый,
Бедняк, задавленный нуждой,
Напрасно нищеты оковы
Порвать стремишься ты душой!
Напрасно хочешь ты презреньем
Свои несчастья победить
И, склонный к светлым увлеченьям,
Ты хочешь верить и любить!
Нужда ещё не раз отравит
Минуты светлых дум и грёз,
И позабыть мечты заставит,
И доведёт до горьких слёз.
Когда ж, измученный скорбями,
Забыв бесплодный, тяжкий труд,
Умрёшь ты с голоду, – цветами
Могильный крест твой перевьют!

Как говорится, «не в деньгах счастье», и не материальные блага возносят человека на пьедестал славы. Нам хорошо известны имена тех, кто создавал шедевры русской художественной прозы и великолепные, волшебные образцы поэзии. Они не были богаты и не кичились богатством, единственным «достоинством» толстосумов, поскольку имели достоинства, неизмеримо большие, они не имели дворцов, банковских счетов за границей, но обладали неизмеримо большим – созданными ими бессмертными творениями литературы, музыки, живописи. А те, кто жил ради умножения капиталов любым путём и любой ценой, остались безвестными, превратились просто в ничто… И кто сейчас вспомнит тех, кто добился в жизни больших кошельков при скудном наполнении головы.

И.А. Бунин в юности

Впрочем, у героя романа Алёши Арсеньева в период увлечения Лизой Бибиковой тягостных мыслей о материальном ещё и в помине не было. Его окрыляли яркие впечатления от общения с прекрасным, его волновали первые движения сердца! Горячая юношеская любовь, помноженная на первые искромётные опыты творчества, побеждала размышления о материальных благах.

В романе читаем:

«…Когда Лиза жила в Батурине, бедный быт наш был украшен жаркими июньскими днями, густой зеленью тенистых садов, запахом отцветающего жасмина и цветущих роз, купаньем в пруду, который со стороны нашего берега, тенистого от сада и тонувшего в густой прохладной траве, был живописно осенён высоким ивняком, его молодой блестящей листвой, гибкими глянцевитыми ветвями… Так навсегда и соединилась для меня Лиза с этими первыми днями купанья, с июньскими картинами и запахами, – жасмина, роз, земляники за обедом, этих прибрежных ив, длинные листочки которых очень пахучи и горьки на вкус, тёплой воды и тины нагретого солнцем пруда…»

Как прекрасны эти первые, непорочные чувства, ещё не затуманенные жизненными суетными перипетиями! Лето, деревня, праздник природы и праздник души, шествовавшие рядом, всегда окрыляли и вдохновляли Бунина, и он подарил эти ощущения своему герою Алёше Арсеньеву.

Бибиковы «почти каждый день» приходили купаться в пруду, «а я то и дело как бы нечаянно встречался с ними на берегу и особенно учтиво раскланивался, причём госпожа Бибикова, ходившая всегда как-то милостиво-важно, с поднятой головой, в широком балахоне и с мохнатой простыней на плече, отвечала мне уже довольно приветливо и даже с усмешкой, вспоминая, верно, как я тогда, в городе, выскочил из библиотеки».

Но главное то, что и отношения с той девочкой, которую едва не сбил возле библиотеки, продвигались:

«Сперва застенчиво, а потом всё дружелюбней и живей отвечала и Лиза, уже несколько загоревшая и с некоторым блеском в своих широких глазах. Теперь она ходила в белой с синим воротом матроске и довольно короткой синей юбочке, ничем не прикрывая от солнца свою чёрную головку с заплетённой и большим белым бантом завязанной, слегка курчавившейся чёрной косой. Она не купалась… но она иногда снимала туфельки, чтобы походить по траве, насладиться её нежной свежестью, и я несколько раз видел её босиком. Белизна её ножек в зелёной траве была невыразимо прелестна…»

Впечатления от встреч, восторг от любования прелестным существом откладывались в сознании, в памяти, чтобы воскреснуть у героя романа вновь порой ночной, когда хорошо думается, когда всё располагает к острым переживаниям свершаемого. Не так ли поступал сам Иван Алексеевич, не с себя ли описывал то, что делал его герой?

«И опять наступили лунные ночи, и я выдумал уже совсем не спать по ночам, – ложиться только с восходом солнца, а ночь сидеть при свечах в своей комнате, читать и писать стихи, потом бродить в саду, глядеть на усадьбу Уваровых с плотины пруда…»

Увлечение Лизой Бибиковой выдумано. Об этом говорит Вера Николаевна Муромцева-Бунина. И всё же, по её словам, выдумано лишь отчасти. Основа была…