Куприн на поединке в любви и творчестве

«В прошлое вместе с городовым и исправником ушли и классные наставники, которые были чем-то вроде школьного жандарма. Сейчас странно даже вспомнить о розгах. Чувство собственного достоинства воспитывается в советском человеке с детства. Те, кто читал мою повесть “Кадеты”, помнят, наверное, героя этой повести – Буланина и то, как мучительно тяжело переживал он незаслуженное, варварски дикое наказание, назначенное ему за пустячную шалость. Буланин – это я сам, и воспоминание о розгах в кадетском корпусе осталось у меня на всю жизнь…»

Интересно, что вместе с Куприным во втором Московском кадетском корпусе учился будущий композитор, пианист и музыкальный педагог Александр Николаевич Скрябин (1872–1915), который, кстати, первым использовал цвет при исполнении музыки, что привело к возникновению понятия «светомузыка».

Скрябин вспоминал о том времени:

«Я был тогда таким же “закалой”, грубым и диким, как и все мои товарищи кадеты. Силы и ловкость были нашим идеалом. Первый силач в роте, в классе, в отделении – пользовался всевозможными привилегиями: первая прибавка “второго” за обедом, лишнее “третье”, даже стакан молока, назначенный врачом слабосильному кадету, нередко передавался первому силачу. Про нашего силача, Гришу Калмыкова, другой наш товарищ, А. И. Куприн, будущий писатель, а в ту пору невзрачный, маленький, неуклюжий кадетик, сочинил:

Наш Калмыков, в науках скромный,
Был атлетически сложён,
Как удивительный – огромный Парфен.
Он глуп, как Жданов первой роты,
Силён и ловок, как Танти.
Везде во всём имеет льготы
И всюду может он пройти».

Далее Скрябин поясняет, что Парфен – это: «Повар-квасник в нашем корпусе. Очень большой и сильный мужчина», а Танти – «Клоун в цирке Соломонского».

В комментариях к повести «На переломе (Кадеты)», помещённой во втором томе 6-томного Собрания сочинений А. И. Куприна (произведения 1896–1901 годов), изданного в 1957 году, читаем:

«В газете и в “Ниве” повесть была напечатана со следующими примечаниями автора:

“Вся гимназия делилась на три возраста: младший – I, II классы, средний – III, IV, V классы и старший VI–VII”; “Курило” – так назывался воспитанник, уже умеющий при курении затягиваться и держащий при себе собственный табак».

А. Н. Скрябин

В тексте «Жизни и искусства» в повести было шесть глав; заканчивалась VI глава словами:

«Говорят, что в теперешних корпусах нравы смягчились, но смягчились в ущерб хотя и дикому, но всё-таки товарищескому духу. Насколько это хорошо или дурно – Господь ведает».

В «Ниве» VI глава заканчивалась по-другому: «Говорят, что в теперешних корпусах дело обстоит иначе. Говорят, что между кадетами и их воспитателями создаётся мало-помалу прочная родственная связь. Так это или не так – это покажет будущее. Настоящее ничего не показало».

К счастью, как уже упоминалось, император Александр Третий вернул корпусам их былое значение. Ну а в наши времена Сергей Кожугетович Шойгу, став министром обороны, разогнал весь сердюковский гарем, и суворовцев мы снова видим на парадах, а во главе парадных расчётов не физруков в спортивных подштаниках, а офицеров в военной форме!

Но как такие реформы отражаются на военном образовании вообще и на кадетском и суворовском образовании в частности? Отражаются, конечно, не лучшим образом, как не лучшим образом отражаются они и на самих кадетах и суворовцах. Да и не нужны реформы там, где всё отработано и выверено, где всё проверено и испытано в течение многих лет. Традиции, славные боевые традиции – вот что главное!

А ведь на становление будущего офицера, на становление настоящего мужчины очень сильно влияет обстановка, в котором это становление происходит. Чтобы из кадета (суворовца), юнкера (курсанта) получился храбрый, стойкий и твёрдый, грамотный, высоко подготовленный офицер, необходимо, чтобы готовили его к этому не штатские дядьки, чтобы его не пугала офицерская форма, а дисциплинировала, чтобы он мог брать пример не с ничтожеств, подобных тем, что изобразил в своей книге Куприн, а с командиров и преподавателей достойных. Чтобы и программы обучения соответствовали тем сложным и ответственным задачам, которые предстоит решать при защите Отечества Российского.

Немало существует материалов о том, какое образование было в те времена, когда Александр Васильевич Суворов посещал занятия в кадетском корпусе – кадетом он как таковым не был, просто получил разрешение ходить на лекции и практические занятия, поскольку в Семёновском полку, где была организована подготовка офицеров, знаний, таких как в корпусе, не давали.

А чуть позже, во времена Екатерины Великой, был такой случай. Пётр Александрович Румянцев, который во время Русско-турецкой войны 1768–1774 годов командовал 1-й главной армией, попросил государыню прислать на пополнение офицерского состава армии выпускников кадетского корпуса. Вскоре прибыли двенадцать молодых офицеров – тогда из корпуса офицерами выпускали. Румянцев побеседовал с каждым из них и тут же отписал Императрице, благодаря её за присылку «вместе двенадцати поручиков – двенадцати фельдмаршалов», настолько его поразили твёрдые знания и совершенные навыки выпускников.

Подготовка в российских кадетских корпусах была очень сильной. Программы составляли талантливые педагоги своего времени.

А основы правильных, взвешенных программ заложил выдающийся деятель русского Просвещения Иван Иванович Бецкой (1704–1795), личный секретарь императрицы Екатерины II, президент Императорской академии художеств (1763–1795), инициатор создания Смольного института (1764) и Воспитательных домов в Москве (1764) и Санкт-Петербурге (1770).

Назначенный императрицей в 1765 году шефом Сухопутного шляхетского корпуса, он составил устав «на новых началах». В Сухопутном шляхетском и других корпусах – их было в те годы всего четыре – кроме военных дисциплин преподавались танцы, а также науки, посвящённые литературе, искусству, театру, музыке.

Эти традиции проникли в жизнь кадетских корпусов настолько глубоко, что многие добрые отголоски их можно увидеть и в программах суворовских военных училищ. Австрийский композитор и дирижер Густав Малер (1860–1911) выразился предельно точно: «Традиция – это передача Огня, а не поклонение пеплу».

Не случайно среди выпускников кадетских корпусов немало выдающихся военачальников, полководцев и флотоводцев. Да и не только. Немало поэтов и писателей, мыслителей, музыкантов и композиторов.

Кадетом, впоследствии начальником кадетского корпуса, был Михаил Илларионович Кутузов.

Окончил Инженерный и Артиллерийский кадетский корпус Алексей Андреевич Аракчеев. Уже будучи кадетом, первым в науках, он получил на старших курсах задачу заниматься с артиллеристами, которых присылали из действующей армии, с целью разработки новых приёмов и правил тактики действий артиллерии. Затем он создавал Гатчинскую армию цесаревича Павла Петровича, которая была вовсе не потешными войсками, ее военные разработки оказались впоследствии очень полезными. Кстати, именно Аракчеевым в Гатчине была основана конная артиллерия, блестяще показавшая себя в наполеоновских войнах.

Кадетские корпуса готовили прекрасных офицеров, из них выходили настоящие профессионалы… И вдруг милютинские реформы… Благодаря роману Куприна «На переломе (Кадеты)», мы знаем, что это были за реформы и какие порядки насаждались так называемыми воспитателями, а по сути посторонними для армии людьми, порой ненавидящими военное дело и военных. Некоторых из них ярко показал Александр Иванович Куприн во всём их тупоумии и звероподобии, да и вообще в омерзительном виде…

В книге «На переломе (Кадеты)» читаем:

«Штатские преподаватели ещё продолжали учить фронту, произнося командные слова на дьяконский распев. Между ними были большие чудаки, которым оставалось год-два до полной пенсии; на этих воспитанники чуть не ездили верхом. И состав преподавателей всё ещё был каким-то допотопным. Чего, например, стоил один Фиников, учитель арифметики в младших классах. Приходил он в класс оборванный, нечесаный, принося с собою возмутительный запах грязного белья и никогда не мытого тела».

Тем не менее кадеты сочувствовали ему. Куприн писал в повести:

«Должно быть, он был вечно голоден. Однажды кадеты положили ему в выдвижной ящичек около кафедры, куда обыкновенно клали мел и губку, кусок крупяника, оставшегося от завтрака. Фиников, как будто по рассеянности, съел его. С тех пор его прозвали “крупяником”, но зато мальчишки никогда уж впоследствии не забывали Финикова: если на завтрак давали какое-нибудь нелюбимое блюдо, например, кулебяки с рисом или зразы, то из числа тех кусков, которые уделялись дядькам, один или два шли непременно в пользу Финикова».

То есть кадеты в своей массе были всё же добры и милосердны, хотя обстановка военной гимназии, где царил, говоря словами Куприна, культ силы, заставляла доброе большинству подчинять злому и жестокому меньшинству. Такие порядки, вероятно, характерны скорее для тюрем. Но они каким-то образом проникали в закрытые учебные заведения, а в советское время стали настоящим бичом для целого ряда армейских подразделений, получив наименование «дедовщины». Повторяю, для целого ряда, но не для всех…

Удивительно, что в то же самое время в военно-учебных заведениях, тем не менее на высоте было воспитание патриотизма, а носители культа силы, сами на проверку оказываясь людьми трусливыми и жалкими, торжествовали над теми, кто физически слабее них и не может сдать сдачи, но «в присутствии сильных» немели, как поётся в песне «Мужчины». Кстати, после развала СССР, в период ельцинизма, этот куплет перестали исполнять, поскольку ельциноиды увидели своё отражение в тех, кто «в присутствии сильных немеют, а в присутствии женщин сидят».

Впрочем, разнузданные «силачи» не могли подорвать то общее, что делало основную массу кадет или юнкеров настоящими защитниками Отечества. Не могли всякого рода Гузовы подорвать то значительное и важное, что прививали военно-учебные заведения – достойное отношение к прекрасному полу, искренность в любви, когда любовь озаряла сердце кадета или юнкера.

Но не пора ли сравнить, как было при Куприне и как в наше время – я имею в виду золотое время суворовских военных училищ, когда, даже несмотря на подлые действия Хрущёва, сохранялись порядки, установленные Сталиным и почерпнутые из лучших образцов кадетского образования Российской империи.

Перечитываю повесть Куприна «На переломе (Кадеты)».

Тяжёлое, гнетущее впечатление. Со всем своим мастерством Александр Иванович показал тяжёлую обстановку в корпусе – в год его поступления ещё называвшемся военной гимназией. Кстати, в интернете даже сказано в защиту кадетских корпусов, что время было такое. Корпуса кадетские реформировались в военные гимназии, многое было испорчено и разрушено. И уже потом восстанавливалось – во все времена были вредители в Русской армии, как в Советской, так и ныне в Российской. Были и другие порядки – отличные от тех, что показал Александр Иванович Куприн. Достаточно прочитать Николая Лескова «Кадетский монастырь».

Но мы ведём разговор о конкретном произведении Куприна. Тем более кадетство Александра Ивановича имеет прямое отношение к теме книги.

Кадетство и кадетская любовь

Известно особое, трепетное, уважительное отношение военных людей вообще и офицеров в особенности к представительницам прекрасного пола. Оппонентам, которые попытаются возразить, сразу скажу: бывает, всё бывает, в семье не без урода. Бывает, что люди в погонах ведут себя неподобающим образом, но так ведь люди в погонах не всегда являются настоящими офицерами, получившими базовое военное образование в военных училищах и военных академиях. То есть люди прошли настоящую военную школу, прошли школу воинского коллектива, а воинский коллектив, как и любой коллектив, но в гораздо большей степени, заставляет научиться самоутверждаться в нём, завоёвывать свой личный авторитет, на получение которого никак повлиять не могут различные протеже – это не экзамен, сдаваемый преподавателю, то есть живому человеку, увы, иногда падкому на «поощрение» или вынужденному учитывать связи экзаменуемого. На воинский коллектив связи не действуют. Воинский коллектив всегда, даже при огрехах и недостатках, в общем и целом, организм сильный, здоровый и праведный.

Этот коллектив вырабатывает особое, правильное, уважительное отношение и к женщине. Опять-таки повторяю, существуют и носители офицерских погон, пролезшие в офицерскую среду разными, пусть даже законными, но всё же с точки зрения истых военных, путями, минующими воспитательное воздействие курсантской и суворовской среды.

Поэтому очень важно, каков этот коллектив и какие даёт ориентиры на всю дальнейшую службу того, кто в нём служил, воспитывался, учился, словом, проходил становление.

Я могу сказать твёрдо, что среди моих однокашников по суворовской роте Калининского СВУ, в которой мне выпала честь быть ротным комсомольским секретарём, за что награждён Почётной грамотой ЦК ВЛКСМ, и по 1-й роте Московского высшего общевойскового командного ордена Ленина Краснознамённого училища имени Верховного Совета РСФСР (так оно именовалось в годы моей учёбы) не было таковых, за которых было бы стыдно…

То же самое может сказать и мой сын Дмитрий о своей роте Тверского СВУ и роте Московского высшего общевойскового командного училища, в пору его учёбы лишённого кликой ельциноидов права упоминать ордена и тем более имя Верховного Совета РСФСР, трансформированного в Совет Народных Депутатов, с таким садистским удовольствием расстрелянный Ельциным в октябре 1993 года.

Но вернёмся к «кадетству» Александра Ивановича Куприна.

Особенно тяжёлыми были первые дни, когда главный герой воспитанник Буланин только что переступил порог учебного заведения, в то время ещё именуемого военной гимназией.

Во времена перестройки хулители армии, в основном те, кто не служил ни дня, любили твердить, что дедовщина, мол, детище советской власти и, стало быть, Советской армии. Ну кое-какие моменты здесь можно принять, обратив острие вины на кумира либерастов-ельциноидов маршала Жукова, сразу после захвата власти предавших забвению не только боевые советские ордена, но даже боевой и почётный орден Александра Невского и учредивших взамен среди прочих орден Жукова. Именно Жуков в бытность Министром обороны СССР ввёл порядок и правила, по которым на службу в армию стали брать бывших заключённых, таким образом нанеся сильный удар по той, уже сложившейся при советской власти традиции, когда служба воинская действительно считалась почётной и когда провожали на неё как на праздник, причём праздник, не организованный властными структурами с обязательными митингами и выступлениями ветеранов, а праздник, идущий от души, особенно в ту пору ещё сильной и здоровой своим благочестием советской колхозной деревни.

Ну а теперь посмотрим, как это было в Российской империи, как относились к воспитанникам младшим воспитанники старшие.