Орлы Екатерины в любви и сражениях

Но императрица была непреклонна. Шаг за шагом вводила она единую систему народного образования и воспитания, способную просветить население России и приспособить его к насущным нуждам государства.

Было усовершенствовано при ней и преподавание в Московском университете, основанном в 1755 году императрицей Елизаветой Петровной. Основателем университета, «по официальной традиции XVIII века», считался граф И.И. Шувалов.

Ставя во главу угла своей деятельности образование и воспитание народа, императрица даже в составленных для себя «Правилах управления» поставила этот важнейший род деятельности на первое место. Пояснив следующее:

«Если государственный человек ошибается, если он рассуждает плохо, или принимает ошибочные меры, целый народ испытывает пагубные следствия этого. Нужно часто себя спрашивать: справедливо ли это начинание? – полезно ли?»

И далее указывает «Пять предметов»:

«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.

2. Нужно вести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставлять его соблюдать законы.

3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.

5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям.

Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойти в повседневной жизни».

Как видим, главное в этих правилах именно просвещение и воспитание в их неразрывной связи.

Ну и, конечно, все деяния государыни, изложенные выше, не могли быть осуществленными без опоры на ту государственную структуру, которая обеспечивала мирную жизнь державы. У России слишком много было врагов, чтобы можно было бы забывать о вооружённых силах.

Не случайно в одной из старых книг есть мудрые и прозорливые размышления о роли вооружённых сил в жизни и успехах государства:

«Все большие расы были расами воинственными, и та, которая теряет твёрдые воинские доблести, напрасно будет преуспевать в торговле, финансах, в науках, искусствах и в чём бы то ни было; она потеряла всякое своё значение, потому что в жизни народа первое место должны занимать войска, а следовательно, и военная наука, которая есть искусство воевать и готовиться к войне…»

А готовность к войне была необходима. Европейские тёмные силы были напуганы возвышением России, а тут ещё Екатерининская «Уложенная» комиссия, столь напоминающая Соборы Иоанна Грозного. Запад во все времена трепетал перед Русской Соборностью, которая исключала всякую возможность даже малейшего вмешательства через своих агентов во внутренние дела России, а тем более воздействия на эти дела.

Сами воевать боялись. Для этого уже давно была приспособлена цепная собака европейской политики – Османская империя. Её и принудили к войне с Россией.

Война была объявлена осенью 1768 года. Она известна была в дореволюционной истории как «Первая турецкая война в царствование Императрицы Екатерины II». Ну а официально зовётся ныне Русско-турецкой войной 1768—1774 годов.

Вот тогда-то и сумели показать себя в победоносных схватках с врагом воспитанники Ивана Ивановича Бецкого.

Бобринский – сын Екатерины II и внук Бецкого

Пётр Маков в книге «Иван Иванович Бецкой. Опыт его биографии», завершая главу, посвящённую кадетскому корпусу, писал:

«В заключение сей главы не лишнее сказать несколько слов об одном из бывших воспитанников сухопутного Кадетского Корпуса, о графе Алексее Григорьевиче Бобринском, находившемся в исключительных отношениях к Бецкому, немало о нём заботившемуся».

Майков не указал, по какой причине упомянул именно об «исключительных отношениях» и особых заботах Бецкого о Бобринском. Но само упоминание говорит о том, что и ему была известна тайна рождения не только самого Алексея Бобринского, но и императрицы Екатерины, да только он не счёл нужным раскрывать её в своём фундаментальном труде.

Далее сообщил:

«Молодой человек рос в семействе Шкурина, не имея точного определённого прозвища или фамилии. Только позднее уже, именно в апреле 1775 года, было окончательно решено Императрицею Екатериною, что молодой человек будет называться Алексей Григорьевич Бобринский, по имени села Спасскаго, Бобрики тоже, Епифановскаго уезда, купленного у Ладыженского в 1763 г. для материального обеспечения новорожденного…»

Получаемые с имений доходы доставлялись к Бецкому, который заботился уже о помещении этих денег на проценты, уведомляя о том всякий раз Её Величество.

То есть императрица приобрела для него из своих личных средств имения, которые и должны были обеспечить ему нормальную жизнь.

Пётр Майков указал: «Бецкой, получая деньги, отдавал их в воспитательный дом на приращение процентами… Что же касается самого Бобринского, то из переписки Бецкого с Императрицей Екатериною II видно, что по Её приказанию ребёнок был в 1775 году взят от Шкурина и передан Бецкому, в доме которого и проживал некоторое время. Бецкой очень внимательно и сочувственно отнёсся к ребёнку, наблюдал за ним и сообщал Императрице свои замечания о характере, наклонностях и степени развития ребенка, из которых видно, что молодой Бобринский был слабого телосложения, застенчив, боязлив, робок, рассеян, нечувствителен ни к чему, но кроток, послушен и достоин любви. Хотя ему было уже 13 лет, но все его познания ограничивались только французским и немецким языками, немногим из арифметики и очень малым из географии. Он обладал большою проницательностью и очень живым понятием. Сделав описание его характера, Бецкой замечал, что у Бобринского всё худое является следствием дурного воспитания, ему данного; в нём задушили хорошие побуждения его органов, чтобы сделать машину обыденного послушания».

Это были камешки вовсе не в огород Шкурина, самоотверженно, с несомненным риском для себя, обеспечившего и безопасность родов и укрытие младенцу, а указание на вредоносность европейского воспитания, которое как раз и преследовало целью из обучаемого «сделать машину обыденного послушания». Бецкой знал то, о чём говорил…

Императрица недолго размышляла, кому лучше всего отдать на воспитание ребёнка, если нет никакой возможности воспитывать его самой. Разумеется, его деду. Так вот дедом Бобринского был Иван Иванович Бецкой.

После того как Алексей Бобринский был определён в Сухопутный шляхетный кадетский корпус, Иван Иванович продолжал следить за его учёбой и поведением.

А в кадетском корпусе, как сообщает Пётр Майков, он «находился под особенным наблюдением Рибаса, служившего в то время в этом учебном заведении…».

Рибас… Кто он? Да, это именно тот самый Хосе де Рибас, испанский дворянин, после перехода на русскую службу ставший Осипом Михайловичем Дерибасом. Он широко известен как основатель Одессы, где и поныне стоит ему памятник.

Ну а успехами на русской службе он в значительной мере обязан, прежде всего, знакомством и дружбой с Алексеем Бобринским и родством с Иваном Ивановичем Бецким, хотя и достойных личных качеств, и мужества ему и самому было не занимать.

Волонтером он попросился на службу к Алексею Григорьевичу Орлову и 26 июня (7 июля) 1770 года участвовал в сожжении турецкого флота при Чесме, добровольно вызвавшись идти в бухту на одном из четырёх брандеров. Это был чрезвычайно опасный рейд. По существу, после взрыва нашего флагмана «Святого Евстафия», сцепившегося на абордаж с флагманом турецким, потерь наши морские силы более не понесли, кроме команд брандеров. В операции же по сожжению турецкого флота в Чесменской бухте погибло десять наших моряков, правда, против более чем десяти тысяч турок, сгоревших, сражённых при взрывах и утонувших.

Затем расторопный испанец выполнял различные поручения Алексея Григорьевича Орлова, даже во многом содействовал установлению дипломатических отношений между Неаполитанским королевством и Российской империей. В конце 1771 года был направлен Орловым в Петербург с секретными бумагами, словом, завоевал доверие графа своим нелицемерным служением.

Из Петербурга он вернулся в начале 1772 года с пакетом для Орлова, в котором было поручение императрицы Екатерины и Григория Орлова графу обеспечить возвращение в Россию их десятилетнего сына после обучения в Лейпцигском пансионе. Поскольку де Рибас уже показал свои способности выполнять задачи точно и в срок, Алексей Орлов ему и поручил это важное дело.

Де Рибас привёз ребёнка в Ливорно, где постоянно находился при нём, и лишь в начале 1774 года отправился с ним в Петербург. За время пребывания в Италии, за долгую дорогу в Россию сын императрицы и Григория Орлова – тогда он ещё не звался Бобринским – привязался к грамотному храброму испанцу.

Ну а де Рибас, воспользовавшись удачным случаем ну и опираясь на самые добрые рекомендации графа Орлова-Чесменского, подал прошение и в марте 1774 года был принят уже на действительную российскую военную службу в чине капитана под русским именем Осип Михайлович Дерибас.

Не случайно он оказался и среди сотрудников кадетского корпуса. Видимо, было учтено то, что у него сложились самые добрые и искренние отношения с сыном императрицы и Орлова, теперь уже наименованным Алексеем Григорьевичем Бобринским.

Дерибас своевременно определил и то, что его покровитель Алексей Орлов уже не будет иметь того огромного влияния при дворе, как в пору возвышения брата. Что делать? И тут он совершил ещё один удачный шаг в жизни. 27 мая 1776 года женился на внебрачной дочери Ивана Ивановича Бецкого Анастасии Ивановне Соколовой, камер-фрейлине императрицы. Это сразу приблизило его ко двору. Даже при бракосочетании присутствовали императрица Екатерина, Григорий Александрович Потёмкин и наследник престола великий князь Павел.

Ну что ж, родство с Иваном Ивановичем Бецким, президентом Императорской Академии художеств и попечителем всех учебных заведений Российской империи в том числе, а по вполне понятным причинам, даже в первую очередь, кадетского корпуса, тоже немало способствовало карьерному росту.

Внебрачная дочь… Выгодна ли такая партия? Наверное, не всегда. Но тут случай особый. Быть может, Алексей Орлов ввёл его в курс дела, который вполне мог если и не твёрдо знать, то, во всяком случае, догадываться об особом положении Бецкого при дворе императрицы Екатерины.

А вскоре он стал свидетелем того, как императрица примчалась принимать роды у его жены Анастасии…

Родилась дочь, которую назвали Екатериной. Крестила её сама императрица, ведь она приходилась ей родной тёткой…

Интересно, что вторую дочь, которую тоже крестила императрица, назвали Софьей, явно не случайно, ведь Екатерина Алексеевна в бытность свою принцессой была Софией-Фредерикой…

Ну а Алексей Бобринский продолжал учёбу в корпусе, и Бецкой не переставал сам следить за его воспитанием и обучением, причём сообщал о нём императрице, по словам Петра Майкова, «все малейшие подробности и на все касающееся Бобринского испрашивал её разрешения и согласия».

Был постоянным наставником Алексея и Дерибас.

«Известный Бернулльи, посетивший в 1777 году Петербург, видел в лагере кадет в палатке Рибаса, Бобринского, молодого красивого взрослого человека (wohlgewachsen) лет 14—15, который хотя воспитывается как кадет, но находится под особым надзором Рибаса, производит видное впечатление и даёт надежду, что со временем приобретет известность».

И здесь всё далеко не случайно, ведь Рибас был женат на незаконнорожденной дочке Бецкого, которая таким образом приходилась по отцу родной сестрой императрице.