Баловень – 2

Пашке стало интересно. Повернув голову к товарищу, спросил:

– И что? Не пойму, в чём твоя просьба? Какая тут связь между персиками и Ленинабадом?

Сосед наклонился и продолжил вполголоса:

– Прямая, Паха, связь! Мой земеля, тот, который меня на эту бл**кую аферу с солярой подбил…, меня при них Таджиком звал.

– И что?

– Не тупи, братан! Выходит, что они меня за таджика и держат. Потому и не в яме сидел, а в каморке. Отдельно от остальных. Да и не били ни разу. А зуб выбили, когда в плен брали. И пригляд за мной не особый. Даже хезать ходил без охраны.

Коробов приподнялся и опёрся на локоть:

– Мне парни говорили, что пуштуны на своём языке говорят. Забыл на каком, но от персидского отличается.

Павел кивнул, соглашаясь:

– Всё верно. Я их плохо понимаю. Отдельные слова только. А они меня понимают и отвечают на таджикском. Не совсем так, как наши таджики, и не все. Но большинство. Даже на вопросы отвечают без всякой хрени. Под настроение, конечно. Но я уже знаю, кого можно спрашивать, а кого бесполезно.

– Так в чём твоя просьба-то?

– Ты меня тоже зови Таджиком. Ладно? Тебе не в наклад, а нам обоим, глядишь, и выгода какая-никакая. Так, что?

– Хорошо. Таджик, так Таджик. – Пашка снова опёрся спиной на стену. Ему и в самом деле стал интересен разговор с тёзкой. – Как ты думаешь, почему они так на еду расщедрились? Мне Толик говорил, что даже воды не каждый день давали.

Сосед, уже начавший складывать остатки трапезы в мешок, снова наклонился к Коробову:

– Так вот и я о том же. С какого перепугу? Я тебе больше скажу: нас завтра на речку мыться повезут. Я не спрашивал. Мне Мамун сам сказал. Мы с ним вроде как дружбаны.

Пашка почувствовал, как заколотилось сердце. Он даже руку приложил к груди, чтобы унять сердцебиение:

– Не врешь?

Павел-Таджик изобразил обиду:

– С какого хрена? Не в том мы положении, чтобы друг дружке втирать. Отвечаю.

– Толик говорил, что их тоже возили на реку. А затем предложили ислам принять. На Коране. Потом одному нашему кишки выпустили.

Сосед равнодушно кивнул:

– Я всё видел. М**к он. Твой «наш». Не х*р было книгу пинать. Вот и поплатился сполна.

– А тебе не предлагали?

Таджик усмехнулся:

– Сдаётся мне, что они меня за самого настоящего мусульмана держат…

– Мусульманина.

– Чего?

– Правильно будет «мусульманин», а не «мусульман».

Сосед отозвался не сразу. Уложив вещмешок с едой у своего «изголовья», втащил из нарукавного кармана сигарету:

– Будешь? Не куришь? Ну и хорошо. Мне больше достанется. – С наслаждением выпустив струйку дыма, прокомментировал. – Блин! Отвык от курева. Сразу в башку вставило. – Ещё раз затянувшись, вернулся к теме, – они, походу, меня и впрямь за мусульмана держат. Только странно, что ни разу к намазу не позвали. С одной стороны хорошо. Я ведь не знаю, как у них принято молиться. И что бормотать надо. Сразу бы раскусили. А с другой… получается очень подозрительно. Даже думать не хочется.

– А бежать не пробовал? Ты ведь говорил, что без охраны ходишь?

Таджик, выкурив половину сигареты, аккуратно затушил и положил окурок рядом с вещмешком. Подняв на Пашку насмешливые глаза, спросил, как больного на голову:

– Видать, крепко тебя шибануло, паренёк! Куда бежать-то? В какую сторону? Две дороги всего. Одна к реке, другая в кишлак. А вокруг пески до самых гор. Один хрен отловят. И тогда уже точно кишки в песок вытряхнут. Как у того пацана-«футболиста». – Подумав, придвинулся к Пашке и зашептал. – Я вот что думаю, Паха. Они нас или на обмен готовят, или на передачу.

– Это как? Разъясни.

– Не понимаешь? Если на обмен, значит наши подсуетились. Или твои, или мои. На деньги, или на пленных полевых командиров меняться будут. Простые боевики наших хозяев не интересуют. Я уверен. Для них народ, что пыль. Или песок. Во втором варианте сюда должны приехать иностранные журналисты. Чтобы на камеру жест доброй воли снимать. И в этом случае духи бабло своё однозначно получат. По х*р им этот «жест», если долларов не будет.

Пашка невольно сглотнул. Ему снова стало не по себе:

– Что это значит?

Таджик усмехнулся щербатым ртом:

– Это значит, земеля, что мы с тобой запросто в каком-нибудь Пакистане можем очутиться. Как два пальца об асфальт…

***

Пашка лежал на спине, глядел в ночное небо сквозь решётку и думал о своём новом товарище по несчастью. Он не мог понять причину своего беспокойства, и это непонимание вызывало раздражение и досаду на самого себя. Мысли были непоследовательны, и ему порой казалось, что в его голове живут даже не два, а несколько человек, и каждый из них считает свою тему самой важной. Отчаявшись навести хоть какой-то порядок, Пашка в конце концов махнул рукой и отпустил тяжкие раздумья в свободное плавание. Ведь по большому счёту он просто хотел уснуть и проснуться в своей казарме. А ещё лучше дома. «Прапорщик влип из-за жадности. Соляру хотел духам толкнуть. Разве он не знал, что продаёт горючку именно духам? Откуда у крестьян деньги на целый бензовоз? Как можно ему доверять, если он за афошки готов родину продать? Почему я должен ему доверять? Для чего? Интересно, помирилась ли мама с отцом? Блин! Я же письмо забыл отправить впопыхах! Так и лежит, наверное, в ящике. А фамилия ротного Греков. Это точно. Просто у меня в голове путаница… Он мне ещё говорил, что главное – это быть здесь и сейчас. Что он хотел этим сказать? Не помню. Но что-то очень важное. Я ведь тогда с ним согласился. А Таджик даже не пробовал бежать. Живёт себе и живёт. Похоже, что всем доволен. Зачем он так про Толика? Дебилом назвал. Пацан в плен по глупости попал, а ты по жадности. Лёгкие деньги решил срубить. Плевать ты хотел на жизни пацанов… да и на мою тоже… Верочка так и не ответила на мои письма. Жаль. Почему? Не ответила и не ответила. Пусть живёт в своей Москве… Таджик сказал, что нас обменять собираются. Не факт, но хоть какая-то надежда. Ему видней. Таджик в яме не сидел и от жажды не подыхал, как Толян. Аннушка наверняка волнуется, переживает. Ладно. Вернусь, успокою. Она поймёт. Интересно, а что напишут отцу? Меня же не нашли, а взводный говорил, что своих не бросают. Даже мёртвых. Взводный? Точно! Спиридоныч. Смешное отчество. Как кличка… Меня искали. Не могли не искать. Вот и узнали, что я здесь. Значит, договорились об обмене. Когда? Сколько ещё ждать? Ладно, потерплю. А если нет? Что делать, если Таджик ошибся? Бежать? Я ещё слишком слаб. – Пашка вдруг заметил, что лежит, закинув руки за голову и не чувствует боли. Он даже улыбнулся в темноте. – Надо же? Думал, что вообще разогнуться не смогу. О чём это я? Да, побег. Надо сначала понять, что охрана затеяла. Если действительно обмен, то побег отпадает сам собою. А если нас в Пакистан продадут? Наверное, это тоже не самый хреновый вариант. По крайней мере, я покрепче стану. Пока сторгуются или договорятся. Да и в дороге наверняка побольше возможностей. Кстати, Греков говорил, что надо себя самого проверять, чего ты стоишь на самом деле. Здесь и сейчас. Или я снова перепутал? Блин! Мысли совсем не слушаются. Хрен с ними. Таджик сказал, что нас завтра на речку повезут. «Таджик» очень длинная кличка. Буду называть его «Тадж». Ему понравиться. Импортно звучит… Это хорошо, а то я уже не чувствую, как от меня воняет. Принюхался, видать. А тёзка молодец. Даже носом не повёл. Тактичный, твою мать… Тогда зачем он Толяна «дебилом» назвал? В любом случае, Тадж мне в бегах не напарник. А я, что, уже решил бежать? Завтра на речке с пацанами познакомлюсь. Может кого и выберу. Договоримся. Поговорим, вернее. Часа два у нас наверняка будет. И помыться надо, и тряпки постирать. А вдруг никто не согласится? Ну, тупо струсят? Тадж наверняка в штаны наложит. А может, ещё и настучит своему другану Махмуду. Или Маджуду? Хрен с ним. Всё равно не вспомню. Нет. С ним надо быть поосторожнее. Вот бы Толяна с собой забрать! До части какой-нибудь доберёмся. А в Союзе ему башку быстро отремонтируют. Отца попрошу пацана в цековскую клинику положить. Там его и подлечат…». Пашка хотел продолжить размышления, но в этот момент к нему подошла Верочка и ласково улыбнувшись, заговорила голосом Таджика:

– Просыпайся, Паха! Душары нам завтрак спустили.

Коробов открыл глаза и увидел склонившегося над ним тёзку. Пленники встретились взглядами. Прапорщик вдруг смутился и отпрянул, неловко оправдываясь:

– Ну и взгляд у тебя, братишка! Как сквозь прицел…

Коробов придвинулся к стене и неожиданно для себя спросил:

– Слушай, Тадж! А если бы тебе предложили принять ислам, ты бы согласился?

– «Тадж»? Хорошая кликуха. Как у индейца…

– Скорее, как у индуса.

– Без разницы. – Павел задумался всего на пару секунд, а затем равнодушно и несвязно ответил. – Мне по барабану. Я в партию заявление написал. Прямо за день до залёта. Кандидатом хотел вступить… Конечно, соглашусь. Жить-то хочется. Да и по жизни я, этот, как его? Анархист, вроде.

– Атеист?