Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье

Выступление Брежнева на праздновании 20-летия Победы – первое его публичное выступление в качестве нового главы страны. Дискуссия в Президиуме ЦК по тексту доклада идет до последнего момента. Большинство разделяет позицию Шелепина и настаивает на развернутой позитивной оценке Сталина. Требуют исключить само понятие «культ личности». Никто не вспоминает о том, каким репрессиям Сталин подверг армию перед войной, о том, как страна была не готова к войне, какими страшными были 41-й и 42-й годы, какие мы понесли потери.

Суслов смыкает ряды с Шелепиным. Брежнев выбирает свой вариант. В своем докладе Брежнев только однажды произнесет имя Сталина, что политически более сдержанно, но от этого не менее эффектно. Зал разражается аплодисментами.

Однако это второй взрыв аплодисментов на торжественном заседании по случаю 20-летия Победы. Первый и более мощный произошел, когда в президиуме непосредственно вслед за Брежневым появился маршал Жуков. Жуков к этому моменту уже восемь лет как исключен из общественной жизни. Хрущев отправил его в отставку вскоре после того, как Жуков фактически обеспечил ему победы над Молотовым и Маленковым в 57-м году. Теперь, в мае 65-го, Брежнев извлекает Жукова из пенсионного забвения. При виде легендарного маршала зал поднимается и скандирует: «Жуков! Жуков!» Среди военных вскоре пойдут разговоры о возвращении маршала в армию. Об этом глава КГБ Семичастный информирует Брежнева. К этому Брежнев готов не был.

И Сталин, и Хрущев знали, что такое фактор Жукова. Они поочередно отправляли Жукова в ссылку. Либо в отдаленные округа, либо на дачу. Каждый из них боялся возможного политического влияния прославленного военачальника. Как в армейской среде, так и среди населения, мужская часть которого состоит из фронтовиков. Теперь Брежнев наследует этот страх, хотя Жуков реальных поводов никогда не давал, а теперь уже стар и нездоров. Брежнев даже после избрания Генеральным секретарем еще несколько лет не ощущает всю полноту власти. В том числе в армии. Пока первое лицо не набрало вес, маршальский блок во власти представляет собой серьезную силу. У маршалов слава героев войны. И в середине 60-х это – политический аргумент. Имя Жукова, даже старого, может усилить этот аргумент. Именно поэтому, когда в 66-м смертельно заболевает министр обороны Малиновский, у Брежнева появляется идея поставить на этот пост не профессионального военного, а секретаря ЦК Устинова, который с 41 – го года в годы войны и после войны занимает высшие посты в руководстве оборонной промышленности. Устинов – генерал-полковник с 44-го года, когда Брежнев был просто полковником. При позднем Хрущеве Устинов – первый заместитель председателя Совета Министров. Брежнев с Устиновым знаком с 47-го года.

В 66-м Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев не в состоянии одержать верх над маршалами и поставить Устинова во главе Министерства обороны. Среди высшего военного руководства в 66-м наиболее сильна группировка во главе с маршалом Гречко. Он и становится министром.

В 70-м, спустя шесть лет после избрания Брежнева Генеральным секретарем, 52-летний Шелепин предпринимает попытку сместить его с первого поста в государстве. Шелепин все еще член Политбюро. Вместе с секретарем ЦК Сусловым и членом Политбюро и 1-м зампредом Совмина Мазуровым Шелепин пишет так называемое «письмо трех» с резкой критикой Брежнева. Предполагается вынести это письмо на Пленум. Брежнев в курсе. Он делает упреждающий шаг. Он едет в Белоруссию на маневры, которые проводит министр обороны Гречко. Никого из членов Политбюро Брежнев с собой не берет. Брежнев проводит в Белоруссии несколько дней. Брежнев ведет консультации с Гречко. Брежнев получает поддержку военных и возвращается в Москву. Шелепин, Суслов и Мазуров о своем письме больше не вспоминают.

Отношения с армией прояснены.

После этого Брежнев резко теряет интерес к Жукову.

Весной 71-го Жукова изберут делегатом XXIV съезда партии. Накануне съезда Брежнев звонит жене Жукова на дачу. Он говорит: «Неужели маршал действительно собирается на съезд? Не стоит. Такая нагрузка при его состоянии. Часа четыре подряд вставать и садиться. Сам бы не пошел. Да необходимо. Я бы не советовал». Жена Жукова отвечает: «Но Георгий Константинович рассматривает сам факт присутствия на съезде как свою реабилитацию». Брежнев в ответ: «Тот факт, что он избран делегатом, и есть реабилитация».

Сразу после звонка появляются лечащие врачи, уговаривают Жукова не ехать на съезд, поберечь здоровье. Жуков не возражает.

И Сталин, и Хрущев, и Брежнев приходили во власть по одной и той же схеме. Каждый раз партийная верхушка делала выбор в пользу наименее заметного, наименее яркого. Открытие происходит потом.

Брежнев из семьи рабочего. Из Екатеринославской губернии. Родители отдают сына в подготовительный класс гимназии. Но тут – революция. Отец во время Гражданской войны укрывает от погромов у себя в доме еврейских детей.

Гимназия превращается в трудовую школу. Брежнев будет всю жизнь писать с ошибками. В 27-м он заканчивает землеустроительный техникум. Ему 21 год. Сохранилось стихотворение, которое Брежнев пишет в этом возрасте.

Стихотворение «На смерть Воровского».

Это было в Лозанне
Где цветут гипотропы
Где сказочно-дивные
Снятся где сны
В центре культурно-кичливой Европы
В центре красивой как сказка страны
В зале огромном стиле ампиро
У входа, где плещет струистый фонтан
Собралися вопросы решать всего мира
Представители буржуазных культурных стран.

Страсть к поэзии у Брежнева сохранится. Когда он станет Генеральным, он часто и многим будет читать Есенина. А также декадентского поэта Надсона, которого к тому времени никто не помнит. Брежнев наизусть знает поэму Мережковского «Сакья муни».

После техникума Брежнев год участвует в коллективизации на Урале. Потом возвращается в Днепродзержинск и поступает на вечернее отделение металлургического института. Вступает в партию. Парторг, председатель профкома. Секретарь парткома института.

Потом – год в армии. После армии – директор металлургического техникума. Ничто не предвещает быстрого карьерного роста. Но тут начинается Большой террор. Люди уничтожаются. Освобождаются места. В 38-м Брежнев становится завотделом советской торговли Днепропетровского обкома. А через год он уже секретарь обкома по пропаганде.

О пропагандистской работе говорит: «Ненавижу эту тряхомудию». Потом становится секретарем по оборонной промышленности. Дальше – война. Во время войны Брежнев карьеры не делает. С июля 41 – го по сентябрь 42-го – замначальника политуправления Южного фронта. В 42-м – замначальника политуправления Черноморской группы войск Закавказского фронта. Это понижение. Вероятно, это следствие страшного провала советского наступления под Харьковом. Наступления требовал Сталин, несмотря на возражения военных. В результате – в окружении, в Харьковском котле сотни тысяч советских солдат, а немцы выходят в Крым, на Кавказ и к Сталинграду. После Харькова многие понижены в должности. Может быть, это коснулось и Брежнева. Как секретарь обкома Брежнев начал войну бригадным комиссаром. В 43-м, после введения погон, он – полковник.

С 43-го – он начальник политотдела 18-й армии. В его обязанности – руководство работой партийных и комсомольских организаций, пропагандистская работа, печать, подготовка наградных документов, партийные собрания, прием в партию.

18-я армия, где Брежнев руководит политотделом в составе Северо-Кавказского фронта, принимает участие в операциях по освобождению Краснодара и Новороссийска. В частности, южнее Новороссийска высажен десант и захвачен небольшой плацдарм. Этот плацдарм будет держать оборону до начала нашего наступления на Новороссийск, которое планировалось на февраль 43-го, а началось в сентябре. Плацдарм получит название «Малая земля». Штаб 18-й армии и политотдел – на Большой земле. Брежнев несколько раз бывал на Малой земле. Брежнев на войне нормален.

Начальник штаба одной из дивизий 18-й армии и будущий диссидент Григоренко пишет о Брежневе, с которым встречался в 44-м в Карпатах:

«В армии, как вообще в жизни, каждый имеет свои обязанности. От Брежнева по его должности не требовалось бывать не только на переднем крае, но и на командном пункте армии. Место начальника политотдела – во втором эшелоне. Выезжать же в войска для встречи с личным составом следовало лишь тогда, когда люди не ведут боя. В бою начполитотдела армии может только мешать».

Григоренко встречается с Брежневым, когда 18-я армия переведена в состав 1-го, а потом 4-го Украинского фронта.

Через 30 лет на месте боев на Украине, в селе Ставище Житомирской области, поставят огромный монумент, на котором будет надпись: «Здесь в ночь с 11 на 12 декабря 1943 года начальник политотдела 18-й армии Л. И. Брежнев вел пулеметный огонь, отражая атаку противника».

В прошлом нового Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева не было ничего, что можно было бы хоть как-то использовать для раскрутки его образа, кроме периода войны. У него в прошлом не было знакомства с Лениным, как у Сталина. К Ленину, а также к Марксу Брежнев вообще был равнодушен. У него не было личных побед, как у Хрущева, который свалил Берию и замахнулся на самого Сталина. Поэтому Брежнев в личных политических целях эксплуатирует тему войны.

В 66-м, в преддверии 60-летия Брежнева, на Политбюро обсуждают: одна звезда Героя Соцтруда у Генерального есть, наградим его второй. Вспоминает член Политбюро Петр Шелест:

«Все согласились. И тут звонит Подгорный. Он председатель Президиума Верховного Совета. Подгорный говорит мне: «Ты знаешь, Брежнев просит звезду Героя Советского Союза. Ну, вот хочет, и все тут. Он уже многих уговорил».

19 декабря 66-го года Подгорный прикрепляет на грудь Брежнева звезду Героя Советского Союза. Награждение происходит на заседании Верховного Совета СССР. Все депутаты Верховного Совета встают и устраивают овацию. Так пойдет и дальше. Многолетний сотрудник аппарата ЦК знаменитый журналист Александр Бовин скажет:

«Все или почти все коммунисты в «верхах» и в «низах», все, кто способен думать, отдавали себе отчет в нелепости и постыдности происходящего. И все-таки вставали и аплодировали, аплодировали и вставали. Вот оно самое страшное, самое пугающее наследие Сталина».

1967

«Необыкновенные дни: тепло – до 15 градусов, неправдоподобно тихо, небо голубое, мощно и сладко пахнет палая листва, в аллеях сухо, и трудно поверить, что на исходе последняя неделя октября».

Это из дневника писателя Юрия Нагибина. Конец октября 1967 года. Через неделю стукнет 50 лет советской власти.

«Внимание! Внимание! Говорит Ленинград, говорит Ленинград! Слушайте о том, что было в нашем славном городе пятьдесят лет назад». Звучат фанфары. Начинается торжественное театрализованное представление, посвященное пятидесятилетию Великой Октябрьской социалистической революции.

Крейсер «Аврора» переведен к Николаевскому мосту, где он стоял в октябре 17-го. На набережных иллюминация. На перекрестках улиц – старинные афишные тумбы. На них первые декреты советской власти. На Неве бьют 50 фонтанов. Идет дождь. «Аврора» стреляет. В небо поднимается аэростат с портретом Ленина. На плавучем кране подвешено огромное солнце.

В Волгограде к 50-летию революции открывают памятник Родине-матери. В последний момент обнаруживается нехватка прожекторов для подсветки монумента. Все отправлено в Москву и Ленинград.

8 ноября 67-го в Ленинграде проходит карнавальное шествие. У Смольного горят костры. Вокруг люди изображают революционных матросов.

Из дневника писателя Юрия Нагибина, конец октября 67-го года:

«Прихожу домой и застаю Петьку в моей постели, в моих простынях, с девкой, подхваченной на улице. У нее красивая фигура, отличные ноги и асимметричное лицо: один глаз меньше другого. Девка без смущения приветствует меня и отправляется в ванную. Я иду чистить зубы, она совершенно голая стоит под душем. Она говорит, что живет со стариком Шнейдером, нигде не работает, не учится. У нее есть отчим, выселивший из Москвы ее мать за тунеядство и проституцию. Они живут с отчимом в одной комнате. Отчим относится к ней хорошо, что не мешает ему каждую ночь приводить баб».

Из ежегодника Большой Советской Энциклопедии: «За полувековую историю КПСС показала свою великую, организующую, руководящую роль. Идя навстречу славному юбилею, рабочие, колхозники, интеллигенция с удовлетворением оглядывались на пройденный путь. Один из главных итогов полувекового развития – коренное преобразование всей духовной жизни общества на основе марксистско-ленинской идеологии». Из дневника писателя Юрия Нагибина:

«Советские люди с образцовой бережностью охраняют свой мозг и душу от всяких ранящих душу впечатлений и загадок. А может, люди впрямь устали от вечной замороченности, очередей, транспорта, пленумов, демагогии, обмана. Можно закрыть все газеты, журналы, издательства, музеи, театры, кино, оставив какой-нибудь информационный бюллетень и телевизор, чтобы рабы не слонялись без дела, гремя цепями. И, конечно, должна быть водка. Много дешевой водки».

Хозяин этой дневниковой записи Юрий Нагибин – известный писатель и автор сценариев знаковых фильмов. Он начал публиковаться еще до войны. Первый раз в «Огоньке», в номере 1-м за 40-й год. Он опытен, как все, кого публикуют в СССР. Он знает правила игры при советской власти. Он на четыре года моложе этой власти. То есть он всю жизнь живет при советской власти, и у него нет никаких поводов думать, что эта власть скоро кончится. А он при этом литературно одарен. Он хочет и может писать. К тому же он работоспособен. Он хочет публиковаться. Власть не собирается умирать и ни пяди не уступает людям. А он не намерен в этой жизни бедствовать. И не будет. Он не хочет и не может быть ортодоксом, правоверным. У него никогда не было очарования советской властью. И к диссидентам он не может принадлежать. Он стоит особняком. Он начисто лишен иллюзий.

Его биография отражает все извивы советской истории. То есть его биологический отец, дворянин, студент, убит и сброшен в реку под лед за сочувствие крестьянам, поднявшим мощнейшее антибольшевистское, так называемое антоновское восстание в 20-м году, беспощадно подавленное армией с применением отравляющих газов. У отца Нагибина в зоне восстания было именьице, и он сочувствовал землякам, которым большевики обещали дать землю, но обманули. Нагибин напишет в повести «Тьма в конце тоннеля»: «Наверное, ледок потрескивал, когда просовывали в воду тело мальчика, полюбившего больше жизни русского мужика». Но напишет это Нагибин в конце своей жизни. Большую часть жизни, вплоть до конца хрущевской оттепели, он считает своим отцом другого человека – Марка Яковлевича Левенталя, за которого выйдет его мать, русская женщина дворянского происхождения, лишенная национальных предрассудков. Она дает сыну отчество Маркович. В 30-е московского адвоката Левенталя арестуют и отправят в лагерь. Из воспоминаний литературоведа и театрального критика Льва Финка, который знакомится с Левенталем в Севжелдорлаге в Жешарте, в Коми: «В первый же разговор щуплый, пожилой, неподвижно лежащий человек сказал: «Вы молоды, когда-нибудь вернетесь в Москву. Разыщите моего сына, расскажите ему о моих последних днях». Он выжил в лагере и был отправлен на поселение в крохотный городок Кохму под Иваново.

Нагибин будет ездить к нему в Кохму, помогать, кормить и скрывать существование отца от московских знакомых.

В 52-м, когда отец умрет на поселении, Нагибин в дневнике напишет:

«Я должен быть отцу благодарен больше, чем любой другой сын – своему отцу, кормившему, поившему, одевавшему его. Я его кормил, поил, одевал. Но благодаря ему я узнал столько боли всех оттенков, сколько мне не причинили все остальные люди, вместе взятые. Это единственная основа моего душевного опыта. Все остальное во мне – дрянь, мелочь. Но маленькая фигурка на Кохомском шоссе, голос по телефону, слабый, словно с того света, душераздирающая печаль кохомских общественных уборных, проводы «до того телеграфного столба» и взгляд мне в спину, который я чувствовал физически, – это неизмеримо больше, чем самый лучший отец может дать сыну».