Между Амуром и Невой

– Несколько дней на подготовку и ознакомление с ситуацией мы вам, конечно, дадим. Положение и впрямь очень серьёзное. Британцы действительно обнаглели: наши владения кишат шпионами. Пундиты – специально подготовленные туземные топографы – скрытно ведут картографирование местности, изыскивают караванные пути, переходы через перевалы, броды, проходимые для артиллерии дороги, и так далее. Большая Съёмка[36 - Подразделение британской военной разведки, расположенное в городе Дехра Дун в предгорьях Гималаев и отвечающее за «Большую Игру» – англо-российское противостояние 1860-90 г. г. на «Крыше Мира» (Памире).] весьма оживилась: она готовит и засылает в Кашгарию и Восточный Туркестан по пятьдесят новых пундитов ежегодно. «Крыша Мира», эта спорная территория между нами и британцами, быстро англизируется; пора поставить этому заслон. Мы наращиваем наше военное присутствие на Памире. В рамках этой программы вы, барон, едете туда для вступления в должность начальника разведочного отделения – старшего адьютанта штаба Туркестанского военного округа. С присвоением, кстати, вам за отличие звания майора.[37 - В 1861-84 г. г. в российской армии капитаны (ротмистры, есаулы) производились в майоры не по выслуге лет, а исключительно за отличие (что привело, кстати, к «перепроизводству» капитанов).]

Все, как по команде, встали и пожали Таубе руку, причём первым это сделал государь.

Таубе, серьёзный и собранный, молча поклонился, взял енгалычевскую папку и вышел из царского кабинета. Оставшиеся до завтрака полчаса он изучал в помещении охраны секретные бумаги. За простым, но сытным завтраком с императорской четой, Обручевым, Енгалычевым и дежурным флигель-адьютантом говорили только о недавней коронации. Освободившись, наконец, барон приехал на двенадцатичасовой машине из Гатчины в столицу. Первым делом он купил в магазине офицерских вещей на Невском майорские погоны с двумя просветами и двумя звёздочками. Надо было, по обычаю, спрыснуть новое звание. Как говорит Лешка Лыков, целковому голову свернуть. Но с кем? Лучше всего, конечно, с тем же Лыковым. Последний раз они виделись месяц назад, когда шлялись по городу втроём – третьим был Федька Таубе, двоюродный брат и тоже барон, и горячо при этом спорили. Подъесаул Оренбургского казачьего войска, Федька намеревался перейти на службу в Отдельный жандармский корпус и просил у родственника совета и протекции. Виктор и Алексей настойчиво, но безуспешно, его от этого отговаривали. Наконец, устав, Алексей ткнул казака-барона крепким пальцем в грудь и спросил:

– Ну, объясни: почему тебе всё-таки хочется идти именно в жандармы? Там ведь служба тяжёлая и неблагодарная, мёдом не намазано…

Федька похлопал белесыми немецкими ресницами и неожиданно ответил:

– Призванье чувствую. Именно у них быть мне командиром![38 - В 1906 г. генерал-лейтенант Ф.Ф. фон Таубе действительно ненадолго, но стал командиром Отдельного корпуса жандармов.]

Виктор и Алексей рассмеялись, и все трое пошли обедать в «Лейнер». Снова, что ли, туда махнуть? Но сначала надо было избавиться от секретной папки. Барон зашёл в дом номер 12 по Адмиралтейскому проспекту, где в здании Военного министерства квартировала, под вывеской Военно-Учёного комитета, русская военная разведка. Оставил там в личном несгораемом шкафу полученные от Енгалычева бумаги, вышел, весело свистнул и сказал часовому загадочные слова:

– Бам-и-Дунья.[39 - «Бам-и-Дунья» – «Крыша Мира» (местн. наречие).]

Отойдя шагов на двадцать, Таубе воровато оглянулся, вынул из кармана майорские погоны, любовно их погладил и снова убрал. Посмотрел вдоль улицы, словно ища знакомых. Эх, где ты, Леха, друг сердешный? Выпить не с кем…

Глава 5

Сунуло Ерёмушку к семи чертям

Лыков очнулся в опрятной комнатке с одним, плотно занавешенным, окном под самым потолком, видимо, в полуподвале. Кровать, стул с висящим на спинке сюртуком, да образ в углу. Судя по приглушенному свету – утро.

Голова у Алексея сильно болела, во рту было противно горько от веротина, но помнил он все хорошо и сразу же сел в кровати, готовый действовать. Где он? В «Трех Иванах», в задних комнатах, или его куда-то перевезли?

Алексей бесшумно встал, обулся – сапоги стояли возле, накинул сюртук, взял картуз и потянул тихонько дверь. Та оказалась незаперта. Он вышел в коридор – пусто. Открыл вторую дверь, и оказался в большой комнате с горкой и длинным обеденным столом. За ним восседал Чулошников и щелкал костяшками счет, записывая что-то в тетрадку; перед ним, сложенные в несколько стоп, лежали кредитные билеты.

– Выспались, Алексей Николаевич? – приветливо спросил он, глядя на Лыкова поверх очков спокойными светлыми глазами.

– Не то слово, Прохор Демидыч, – в тон ему ответил Алексей. – С вашего веротрина ох как славно спится, можно и вовсе не проснуться.

– Догадались-таки, – довольно констатировал трактирщик. – А если обиделись на меня, то зря. Иначе и быть не могло, сами должны понимать. У нас тут чужих не жалуют.

– Как не понять. Скажите лучше – проверили меня уже, или как? Бумаги вон забрали… вместе с деньгами.

Чулошников уважительно хмыкнул:

– Приятно иметь дело с умным человеком: ни обид, ни скандалов. Спите вы, Алексей Николаевич, уже вторые сутки. За это время мы нашли двух свидетелей, подтвердивших вашу личность. Про инобытие ваше послушали… Бумаги вам сейчас вернем, деньги тоже – мы не мелкая шушера – да и отпустим с Богом. Вы человек нам чужой, не фартовик и не деловой, но и не опасный. Разойдемся с миром, да и все. Куда теперь направитесь? Флагге-то вашего замели.

– Ляд с ним, с Флагге. Мелко это для меня, какого-то поганого шулера от заслуженных тумаков оборонять. Я серьезную службу ищу, у серьезного человека, где не только кулаки нужны, а еще и голова. Его превосходительство господин Ратьков, говорят, ищет помощника главноуправляющего, специалиста по 15-му тому; к нему наведаюсь.[40 - В.А.Ратьков-Рожнов – крупнейший домовладелец Сакт-Петербурга. 15-й том Свода законов описывал уголовные преступления.] У него хозяйство большое, дел много, авось договоримся. «Виленцы» опять же зовут консультантом по военному делопроизводству. Сашка-Блинодел[41 - «Виленцы» – жители Вильно и Витебска – специализировались в преступном мире Санкт-Петербурга на подделке документов. Блинодел – фальшивомонетчик.] в долю приглашает – ему сбыт нужен, а у меня на Москве и в кавказских губерниях хорошие знакомства среди староверов, там сколь хошь «блинов» уйдет. Не пропаду! Верните бумаги, чайку на дорожку налейте, да и впрямь разойдемся с миром.

Чулошников долго, внимательно смотрел на Алексея, словно хотел залезть ему в душу. Крутил-крутил седой ус, потом что-то надумал и стукнул негромко кулаком в стену. Дверь за его спиной открылась, вошли и степенно сели два богатыря, что давеча маячили у Лыкова за спиной.

– Это Челубей, а это – Пересвет, – представил их трактирщик. – Верните, ребята, господину Лыкову его бумаги и деньги.

Челубей выложил на стол двести рублей кредитными билетами и досрочными купонами[42 - Досрочные купоны процентных бумаг обращались наравне с наличными деньгами.], документы Лыкова и в отдельном конверте – Георгиевский крест и две медали. Алексей молча рассовал все это по карманам, взялся было за картуз, но Чулошников остановил его:

– А может, вам и у нас занятие найдется? Давайте покалякаем: что можете, чего хочется, какие деньги за какие дела готовы получать…

– А где это – у вас? В трактире «Три Ивана» Тузика воспитывать?

Челубей с Прохором Демидовичем рассмеялись, а Пересвет грохнул кулачищем по столу и свирепо выпучил голубые, как небо, глаза:

– Он, вишь, еще и смеется, фитюк! Да на хрен он нам сдался! Я таких троих одной левой! Пусть катится в свою Петроковскую губернию паненок щипать, а мы тута и сами обойдемся.

Чулошников зыркнул на гиганта:

– Ты, Ванятка, помолчи – не твоего умишка вопрос! Человека велено сыскать, штучного, пригодного для наших дел. Оборотистого да боевитого. Возможно, Лыков и есть как раз нужный человек. Аттестация на него из Пскова самая наилучшая. Не мешай нам разговаривать, а то враз выгоню из комнаты.

Челубей тем временем пристально рассматривал Алексея, потом вдруг протянул ему через стол крепкую ладонь:

– Яков Недашевский.

Лыков подумал секунду и молча пожал поданную руку.

– Ну, вот и познакомились, – констатировал трактирщик. – А Пересвет позлиться, да и тоже отойдет, потому, как деваться ему некуда будет. Насчет же службы у нас имею прояснить: служба будет при первой гильдии купце Анисиме Петровиче Лобове по его торговым и иным интересам. Преимущественно по иным.

Лыков сделал серьезно-уважительное лицо:

– Про господина Лобова я хоть и немного, но наслышан; какие у него «иные» интересы, могу предположить. Служить у него дело достойное, спору нет, да только я не в любом качестве могу. Мирное население я трогать не привык, потому, как солдат, а не дергач[43 - Дергач – налетчик.]. Шушеру уголовную гонять – другое дело, ее не жалко. Но и там мокрушничать зря я не большой любитель: все ж за это в Сибирь посылают. Только при условии, что свои же не сдадут. И жалование хочу приличное. Нужен ли я вам такой?

– Во! еще и ломается, фря! – заорал Пересвет. – Свиная рожа везде вхожа. Полгорода таких, что с почтением за «синенькую» любого удавят, да еще и сдачи два рубли принесут!

– У сочинителя Пушкина в «Руслане и Людмиле» – советую почитать – про меня хорошо написано, – спокойно отвечал ему Алексей.

– Это где же?

– А там, где «еду, еду, не свищу, а наеду – не спущу».

– Ну, ты, ярыжник! – взвился немедля Пересвет. – Вчера пришел, а нынче уж идолы кажешь?[44 - Идолы – зубы.] Я те их щас повыбью! Запечатаю в ящик по самый хрящик!

И, перегнувшись через стол, схватил Лыкова за грудки. Чулошников пытался было оттащить его, но Челубей остановил трактирщика. Алексей, хоть и ожидал уже потасовки, но отскочить не успел: бандит крепко вцепился ему в лацканы сюртука и начал тащить через стол, на свою сторону. Сюртук трещал по швам. Высокий, с налитыми плечами, с огромными вздувшимися мускулами и совершенно бешеными глазами, Пересвет был страшен; он уверенно пригибал нехилую лыковскую шею к столу, в глазах у сыщика уже темнело. Упершись ногами в пол, а локтями в столешницу, Алексей изо всех сил боролся, пытаясь удержаться на своей стороне. Так они, натужно пыхтя, простояли полминуты. Наконец Лыков собрался, ухватился поудобнее за запястья противника и включился уже наполную. Через несколько секунд страшных усилий пальцы Пересвета разжались, он захрипел, но тут же дернулся всем телом вперед, целя Алексею головой прямо в лицо. Тот успел в последний момент увернуться, и бандит шмякнулся животом об стол, едва не перелетев через него. Не мешкая ни секунды, Лыков схватил его одной рукой за пояс, а второй за шею и, как куль, отшвырнул в угол. Пересвет мгновенно и ловко вскочил на ноги, с матерной руганью кинулся было вновь на Алексея. Но, пока он подымался, Лыков успел уже подскочить и сходу заехать ему правой в челюсть. От такого удара все прежние противники сразу летели на пол без сознания; Пересвет же только замер да мотнул головой. Ах, ты, сволочь здоровая, ну теперь держись, подумал Лыков, и замахнулся уже «со всей дури». Таким ударом он убил бы быка, не то, что человека… Но как раз тут к нему подбежал Челубей, обнял крепко, так, что ребра затрещали, и оттащил Алексея от потрясенного уже соперника на середину комнаты.

– Хватит с него, Лыков.

Тот и сам опомнился – все ж в гостях, да еще в таких, где никакая сила не спасет, ежели решат его взять в ножи. Тяжело дыша, Алексей опустил кулаки, сердито оглянулся на Чулошникова и увидел вдруг, что тот довольно смеется, весело переглядываясь с Челубеем. Засмеялся и Пересвет, но охнул, сделал два неверных шага и опустился на скамью.

– Да, есть силенка у ребенка… Сгодится для первого разу. Едва меня не поклал – а все ж таки не поклал, – похвастался он, осторожно ощупывая челюсть. – Надо бы дохтуру показать… уксусу приложить…

– Вторым ударом он бы тебя точно свалил, – хлопнул пострадавшего по плечу Челубей. – Сила, действительно, выдающаяся; я еще не видел, чтобы так круто с тобой обернулись. Что же, поехали к Анисиму Петровичу, он ждет.

Через несколько минут втроем (трактирщик остался в заведении) они сели в пароконную коляску, что дежурила на углу Разъезжей и Лиговки, и поехали через весь город в Коломню. Алексей догадался, что его везут к Лобову домой. Извозчик спокойно проехал по Чернышову мосту вдоль родного Лыкову здания МВД, затем мимо Спасской части на Большой Садовой, за Никольским рынком свернул на Канаву и по Коломенскому мосту въехал в недлинный Упраздненный переулок. Дом, который занимал петербургский «король», стоял на самой Пряжке. Лыков третьего дня проезжал мимо в закрытой карете и знал уже его снаружи: два этажа с полуподвалом, семь окон в переулок, шесть на реку и одно, на скошенном углу, смотрит на Банный мост. Место отдаленное, тихое, но не бандитское, а цивильное, как и положено купцу первой гильдии. Говорят, из шести домов по переулку в четырех живут лобовские люди: конторщик, служители по дому, охрана и, кажется, личный доктор и кассир.

Извозчик – рожа у него была вполне арестантская – остановился без напоминания прямо у дубовых ворот. Денег при этом никто ему не давал, видно, приписанный почасовик. Сразу же на шум выглянул дворник, высокий, атлетически сложенный; внимательно осмотрел Лыкова и молча пропустил в подъезд. Первым уверенно шел Челубей, Лыков следом; замыкал колонну Пересвет, держащий у скулы полотенце, смоченное свинцовым уксусом.

Лыков знал и внутренне устройство лобовского дома – из той самой папки, что дали ему на изучение в сыскном. Согласно уложения, брандмауэр должен превышать кровлю защищаемого им от огня строения на аршин. В конце марта к Лобову в сопровождении околоточного явился чиновник из строительной инспекции при канцелярии градоначальника. И потребовал замерить верх брандмауэра, причем самолично залез наверх с плотничьей саженью. Действительно, до указанного значения не хватило двух вершков, пришлось их выкладывать, а пронырливого инспекторишку поить коньяком в столовой, да еще и сунуть ему в конверте четвертной билет. Чиновник тот был на самом деле с Офицерской улицы, и запустил глазенапа во все углы преступного логова, включая даже отхожее место.

Поэтому теперь Лыков вполне ориентировался в помещениях и, на худой конец, имел пути для отступления. Они, кстати, лежали как раз через луфт-клозет, устроенный по дорогой, но прогрессивной гейдельбергской системе, с вывозом нечистот в сменных бочках.