Соленое детство в зоне. Том II. Жизнь – борьба!

– Вот надо же! Здесь, вдалеке от дома он нашёл свою любовь! Молодец! И не стесняется никого, целуются напропалую! Я бы никогда так не смог! Счастливый человек!

Мои мысли прерывает голос подошедшего пьяного мужика:

– Ну чего сидишь? Гитара для чего у тебя? Скучно. Сыграй что-нибудь! Я отнекиваюсь. Он настаивает:

– Для чего тогда таскаешь гитару? Совсем не умеешь?

– Я учусь только.

– Давай, как умеешь. Не стесняйся! Давай, давай!

Я исполняю довольно хорошо «Весенний вальс», затем, похуже «Колокол». Пою с сопровождением «Бессаме мучо». Разыгрался, собралась толпа. Оказывается, гитара чертовски хорошо звучит в высоком здании вокзала! Мужик рядом:

– А «Цыганочку» можешь?

Я с ошибками, но дважды повторяю её. Мужик вовсю выплясывает! Этот случай запомнил на всю жизнь! Больше у меня не было такого успеха никогда.

Подходит поезд – мы уже в вагонах. На наших глазах разыгрывается настоящая трагедия. Семёнов с девушкой, не стесняясь, и не обращая ни на кого внимания, плачут, обнимаются. Поезд трогается. Она не отпускает его, плачет навзрыд. Он запрыгивает в вагон – она кричит не своим голосом! Он опять спрыгивает к ней. Все люди смотрят на них, женщины тоже все плачут. Проводница кричит изо всех сил на Семёнова. Всё! Он отстаёт!

Из последних сил догоняет другой вагон. Его девушка падает на перрон и истерически воет!

Мы все потрясены! Вот это любовь! Долго все успокаиваемся. Приходит весь в слезах Семёнов. Сразу забирается на полку, отворачивается. Мы молчим.

Перед самой защитой диплома, в апреле 1959 года в техникуме состоялся кросс выпускников. Бежали ровно один километр. Всю дистанцию мне было легко. Рядом тяжело пыхтели могучий Герасимов, Огурцов, Панин и все остальные. Но особенно меня поразил Быков – ему также было тяжело. Но ведь он отслужил в армии! А там же, говорили, кроссами замучают! За сто метров до финиша я бежал внутри большой толпы. Все были бледные, потные и еле переставляли ноги. Мне же было необычайно легко, и я мог бы оторваться от всех, но испугался, боясь прослыть выскочкой. Но этот случай впервые показал мне, что бегать мне приятно и я сильнее многих, хотя никогда не тренировался и был далёк от спорта. Я начал задумываться над этим.

Перед защитой диплома страшно волновались. Мы решили с Лёшкой для смелости выпить по стакану портвейна. Купили на двоих бутылку. Сашка Камынин разозлился:

– Вы что, с ума сошли? Да вы же опьянеете, и вас просто не допустят к защите! Тем более в списках на защиту ты, Колька, один из первых! Даже не вздумайте!

Утром, не позавтракав, мы всё-таки хватанули по неполному стакану вина. Когда вызвали для защиты диплома четвёртым меня, то состояние ещё было неважнецкое. Я развесил на досках чертежи термообрубного отделения литейного цеха и невнятно начал докладывать. Директор техникума недоумённо смотрел на меня. Он, видно, догадывался о моём состоянии. Записка и чертежи у меня были на отлично, но всё испортил мой доклад. В итоге мне поставили «хорошо». Я с облегчением вздохнул и через три дня с новеньким дипломом поехал в Кисловодск на две недели отпуска. В дипломе было написано:

– Решением Государственной квалификационной комиссии от 29 марта 1959 года Углову Николаю Владимировичу присвоена квалификация техник-металлург по специальности литейное производство.

А направление на работу нам с Камыниным дали в Пензу на компрессорный завод. Две недели в родном городе пролетели, как один день. Ежедневно встречались с Лидкой Зайцевой. Расставаясь, обещал по приезду в Пензу сообщить ей письмом все подробности. Она обещала меня ждать и отвечать на мои письма.

Пенза встретила нас хорошей погодой и первой зеленью. Был конец апреля. Мне сразу понравился этот русский город, расположившийся по обе стороны реки Суры. Город был больше Кисловодска раза в четыре. Людей там было, думаю, около трёхсот тысяч человек. Компрессорный завод располагался далеко на окраине города. Нас с Сашкой разместили в рабочем общежитии. Выдали пропуска и первые трудовые книжки с надписью:

– Принят на работу в литейный цех Пензенского компрессорного завода, как молодой специалист, с окладом 60 рублей в месяц.

Чугунно-сталелитейный цех был огромен. В цехе трудилось более 400 человек и его площадь составляла около 16000 квадратных метров. Мы еле нашли главного металлурга Будаева. Он бегло ознакомился с направлением и буркнул:

– Скоро придёт с планёрки начальник цеха Попов. Он скажет вам, где практиковаться. Ждите в том кабинете.

И показал на пристроенное к цеху здание управления. Мы полдня прождали Попова, но он не показывался. Какой-то инженер сказал нам:

– Попов носится по цеху, как угорелый. Он здесь может и не показаться. Ищите сами его!

В цехе стоял невообразимый шум. Гремели мостовые краны, четыре мощных вагранки изрыгали чугун в заливочное отделение, конвейеры из смесеприготовительного отделения доставляли землю в формовочное отделение, дробь барабанов раздавалась из отделения выбивки и обрубки литья. Нас всё это просто ошеломило. Я казал Сашке:

– Ну, вот мы и специалисты! А что толку? Как можно разобраться в этом хаосе? Как можно управлять такой громадой? Я лично ничего не понимаю.

Сашка произносит сакраментальную фразу:

– Москва ведь тоже не сразу строилась!

Находим озабоченного Попова. Он вскользь посмотрел на нас, спросил:

– В армии служили? Нет? На хрена мне таких специалистов присылают? В этом году вас забреют, а я должен с вами нянчиться? Ладно. Ходите по цеху – изучайте, смотрите, только не мешайте мне! Для начала ознакомьтесь с модельным отделением. Там руководитель Борис Гец.

Я спросил:

– Владимир Фёдорович! А сколько вы на сегодняшний день выпускаете литья?

Он рассмеялся:

– Ну, даёт! А для чего тебе это надо? Интересуешься? Значит, после армии к нам? Ну, ладно, отвечу. В этом году планируем семь тысяч тонн литья. Ладно, идите!

Недели две мы исправно показывались на работе. Ходили, присматривались, слонялись по цеху. Понравились коксовые вагранки производительностью семь тонн литья в час. В заливочном отделении производились отливки цилиндров, станин и рам для компрессоров среднего класса. Очень неприятно было находиться в отделении очистки литья. Всё производилось вручную, притом всё это было в одном корпусе с формовочными и стержневыми участками. Ужасный шум, пыль, грязь, дым. В цехе впервые робко внедряли кокильное литьё в металлические формы. Нам очень понравилась передовая технология. Литьё получалось тонкостенным и точным по размерам.

За мной начала просто гоняться одна молодая белокурая крановщица. Где бы я ни был в цехе, она подъедет на своём огромном мостовом кране, сигналит и, весело смеясь, высовывается из кабинки, кричит:

– Эй! Кудрявый практикант! Берегись! Рот не разевай, а то из ковша чугуночком плесну!

Я её сторонюсь – боюсь бойких девушек. Но в столовой она «приклеивается» ко мне. Обедаем за одним столиком. Вблизи рассматриваю – очень даже симпатичная девушка. Зовут её Лена, работает крановщицей третий год. Спрашиваю:

– Тяжело управлять такой махиной? Как ты не боишься? Жарко бывает в кабине, когда несёшь десятитонный ковш? А газов, дыма, гари сколько наверху! Ты не угораешь?

Она смеётся и жеманно кривляется:

– Вопросов-то сколько! Ты лучше о любви спроси. Далась тебе эта работа.

Я теряюсь. Она продолжает «играть глазами»:

– Ты ещё ни с кем здесь не встречаешься? Приходи на танцы вечером, девушек уйма! А насчёт работы… Конечно, боюсь. С жидким металлом всегда надо держать «ухо востро». Очень страшно нести полный ковш через весь цех в заливочное. У меня подруга в прошлом году уволилась, не смогла работать после дикого случая. Я вот тоже подумываю, не женская эта специальность.