Повести и рассказы

– Какой свой? Разве тут большая дорога!.. Сходи в чулан…

Отец с сыном сели за стол и принялись за щи. Хозяин сидел сбоку на конике и говорил:

– Так тебя, братец ты мой, наша барыня не разобрала? Ведь она усех разбирая! Барин-то забубённый… а она, сердечная, все дела правит за него… Николи не слыхать, чтобы она обиждала… Знамо, писарь подсобляя… где ж бабье дело одной? Оно что ж, и барин до нас ничего… да там у них промеж себя вышло… кто их разбяре! дело не наше…

– Она ничего, – сказал Краюхин, – такая умильная… да закону, значит, нет… Кабы я засудился с приказчиком али что… она разобрала бы… А наше хрестьянское дело в волостную…

– Так! – сказал мужик, – оно, малый, в волостной ноне тоже не доберешься толку.

– Отчего ж я езжу по мировым-то? А что я хочу спросить: тут, поблизости, обаполо нет мировых? Уж за одной заездкой попытал бы, чтоб в другой раз не собираться… А к ночи домой…

– Что ж? – сказал мужик зевая, – поезжай! вот прямо на бугор… как выедешь, управе будет видна деревня… на нее и держи… потом придут две лозинки… там успросишь…

Краюхин вылез из-за стола, помолился богу и сказал хозяину:

– Благодарим покорно! За хлеб за соль… Что ж положишь за хлёбово?

– Ну, Христос с тобой! авось у нас не большая дорога… приведется, мы побываем у вас…

– Ну, спасибо… Ванька! Поди из телеги принеси курицу… Жива, что ль, она?.. мы ее здесь оставим… а то вряд до двора довезем.

– Это на что ж вы возите курицу? – спросил хозяин.

– Да хотели подарить писаря мирового.

– То дело!..

Иван принес мешок и объявил:

– Бать! она издохла!

– Это небось ты ее придавил… Ах, дураково поле!.. Ну, малый, – обратился Краюхин к хозяину, подпоясываясь кушаком, – не приведи бог по судам ездить… Я вот к третьему мировому… а дело правое…

– Бать! – сказал Иван ухмыляясь, – шапка пропала…

– Мотри в телеге-то, с шапкой пришел аль нет?

– А кто ее знает?..

– Что ж, стало, твой сынок? – спросил хозяин…

– Да! – вздохнув, сказал Краюхин, – господь навязал!

– Что ж, его женить хочешь?

– Его, да девки не подыщешь… уж и запивал-то… что-что ни делал… баб дома нет… Ничего не поделаешь… А эта попалась хучь и бедная, да моторная… Ну, прощавай… благодарим покорно…

– На здоровье себе!..

– Так, стало быть, на бугор?

– Вот прямо через речку, мимо кустиков…

Уже смеркалось, когда Краюхин въехал в имение третьего мирового судьи. Старинный барский дом с деревянными колоннами, поросшими мхом, с двумя прудами и винокуренным заводом стоял среди дубового леса, заменявшего сад. Маленький присадник перед балконом украшался мраморными статуями.

– Почтенный, где тут к мировому проехать? – спросил Краюхин кучера, шедшего за возом соломы к барским конюшням.

– Поезжай прямо к хлигелю… там для вашего брата сделана слега… к ней привяжешь лошадь.

– А это какие ж такие статуи стоят? – указывая на присадник, спросил Краюхин.

– Это бога! – сказал кучер. Краюхин снял шапку.

– Только не наши… – объяснил кучер. – Тебе на что к барину-то?

– Насчет своих делов.

– Барина нет дома. Он уехал во Владимирскую губернию; у него там имение…

– Кто ж разбирает?

– Тут жалобы записывает конторщик… Ступай запиши, а когда приедет, разберет…

– Коли ж разбярет? нам недосуг!..

– Он так приказал… недельки через две приедет…

– Нет, что ж! – сказал Краюхин, – нам не рука… Ванюха, поворачивай! Я вижу, настоящих делов не доберешься…. Что будет не будет – поеду в волостную…

VIII

ВОЛОСТНОЙ СУД

В воскресный день, часа в два пополудни, в лебедкинское волостное правление сбирались судьи из крестьян. В присутственной комнате с развешенными на стенах печатными и письменными объявлениями носилась клубами пыль; пол был загрязнен до того, что нельзя было разобрать, земляной он или деревянный; воздух был насыщен махоркой, капустой и пр. Видневшиеся между плотно забитыми двойными рамами кирпичи с солью еще более наводили уныние на свежего человека. В переднем углу висела икона мученика Пантелеймона, присланная с Афонской горы. У окон стоял письменный стол, покрытый клеенкой, с грудами бумаг и массивною волостною печатью. По стенам стояли скамейки для судей. В ожидании старшины и писаря в присутственной комнате два старика рассуждали между собою.

– Наши судьи, Антон Игнатыч, грех сказать плохова! Старый старшина малый смирный… И Андрюшка косолапый, – хоть он маленько и с горлом… орет, что на ум взбрядет, но за себя постоит! И мы с тобой!.. Знамо дело, винца выпьем, а ведь за полштоф никого не променяем… А приносят – надо пить, и проситель тоже: сухая ложка рот дере… в праздничное время почему ж не выпить?

– Ванюха тоже мужик хороший, да похмыра, – говорил другой, – слова не доберешься… А Листрат хоть молвит слово старшине! Человек книжный… надо так сказать!..

Пришел старшина в новом дубленом полушубке, за ним писарь, несколько просителей и судей. Старшина положил на стол свою белую крымскую шапку и обратился к просителям.

– Вы что лезете?

– К вашей милости, Захар Петрович: у меня ноне ночью замок сломали…

– А у меня Парашка прибила мово ребенка.

– Постойте, постойте! Засядем, тогда и жалуйся… А воробьевские – все собрались?