Воздушные замки

Но, супруга уже ускользнула на кухню, откуда тут же послышался громкое многоголосье женского смеха.

Вадик снял обувь, подошел к кухонной двери и взялся за ручку. Затем укоризненно помотал головой, отпустил ручку и тихонько пошел в комнату дочери.

– Аля! – он просунул голову в дверь.

– Папа! – радостно воскликнула девочка, подняв голову от стола. – Ты сегодня пораньше?

– Да, Цветочек, удалось вырваться. – Вадик посадил дочь на колени. – Как прошел твой день?

– Ну… Я играла… А еще лепила из пластилина…

– И все?

– А теперь рисую!

– А гулять ходили?

– Нет… – грустно помотала головой дочь.

– Почему? – удивленно спросил отец.

– У мамы болела голова, а потом пришли гости.

– Не грусти, милая – Вадик поцеловал дочь в макушку. – Завтра обязательно сходите погулять.

– Хорошо. – тихо прошелестела девочка, явно не веря ему. – Если у мамы опять голова болеть не будет.

– Давай я тебя помою и спать уложу?

– А книжку почитаешь?

– Обязательно! Пока две сказки не прочитаем – даже не вздумай засыпа?ть!

***

Через год мать Аллы перестала справляться и больше не скрывала свой алкоголизм. Несколько раз Вадик разгонял пьяные компании из их большой трешки почти в центре города, а как-то раз нашел жену голую в бессознательном состоянии в лапах какого-то мужика. Они спали прямо в их супружеском ложе.

Потом Марина клялась, что не знает, как это произошло, что ею воспользовались и она ничего не помнит. Плакала, ползала на коленях, вся в соплях и слезах, обещая завязать – только сбе?гай в магазин за пивом. Маленькая Алла все это время проводила одна в комнате, закрывшись на щеколду, которую папа повесил после очередной такой пьянки. От греха подальше.

У Вадима Чернорогова была небольшой цветочный бизнес – три ларька в разных концах города. Между которыми он постоянно и надрывался. Рэкет, вечно меняющаяся «крыша» и дикий развал в стране – не давали делам идти в гору так, как этого бы хотел Вадим. Денег на хлеб с маслом хватало, а времени на семью – нет. Личная жизнь шла под откос с космической скоростью. Больше всего Вадим боялся за дочь, чаще всего предоставленную самой себе, пока ее мать спивалась. Надо было что-то делать. И вот, после того случая с мужиком, Вадим решился – продал ларьки с квартирой, забрал семью и уехал жить в деревню. Купил два участка – один с домом, баней и садом, а второй – с небольшой – ветхой избушкой, которую он переоборудовал под продуктовый магазин. Надеялся, что здесь они заживут спокойной и обычной жизнью – все вместе и рядом. Никаких братков, никаких проверок и податей, а главное – много времени на семью.

Марина сбежала через полтора года. Оставив короткую записку «Прости. Я больше здесь не могу». Она прекрасно понимала, что второго шанса не будет и никто не поедет обратно в город ради нее. А жить в глуши и копаться на грядках оказалось еще хуже, чем работать нянечкой в ненавистном детском саду.

Весть о том, что еще довольно молодой владелец магазина остался без жены – быстро облетела округу. В сельпо потянулся народ. В основном одни бабы. Даже те, кто жил за десять верст и имели магазины ближе к дому – всем хотелось познакомиться с перспективным, работящим, а главное – холостым городским мужиком. В его доме стали появляться гостьи. Некоторые оставались до утра. Все чаще Вадим вместе с открытием магазина, совершал открытие банки пива. Скоро это переросло в обряд. Алла была опять предоставлена сама себе, только в этот раз хотя бы днем в доме не было пьяных компаний. Иногда, когда отец сходился с очередной женщиной чуть на подольше – у нее появлялась нянька. Но, буквально через пару недель Вадим с дочкой снова оставались вдвоем.

Больше всего Алла любила, когда папа вечером заваливался на диван, она забиралась ему под бок, и они вместе смотрели видик. Одной рукой папа обнимал ее и гладил по волосам, а во второй руке у него была неизменная банка пива. Иногда они просто лежали и болтали обо всем на свете, и никто им был не нужен.

А потом появилась тетя Валя.

Валентина была крупной женщиной с большой грудью и бедрами. Она носила сарафаны с яркими цветами и громко смеялась, совсем как мама. Вот только пить не любила. А еще она вкусно готовила и с отвращением относилась к беспорядку. Прошло две недели, потом месяц, а затем и полгода – а тетя Валя все еще жила с ними. И никуда не собиралась уезжать.

Алла сама не понимала – нравится ей тетя Валя, или нет. В доме раньше был бардак и грязь, а теперь чисто и даже посуда всегда намыта. Вместо вечных пельменей и жареной картошки – супы, вкусное мясо и пироги. А еще, блинчики с вареньем и домашним компотом. Только вот, на Аллу, она как будто не обращала внимания. И все время висела на папе. И теперь, вечерами, вместо мультиков по видику и смешных комедий, они стали смотреть нудные фильмы про любовь. Все чаще Алла уходила к себе в комнату рисовать. Папа этого не замечал. Он всегда был в хорошем настроении – то ли оттого, что все так поменялось, то ли оттого, что тетя Валя за ужином наливала ему несколько рюмок водки.

К семнадцати годам Алка расцвела ярким бутоном нежного цветка, как бы некстати пробившегося среди суровой каменистой породы окружающего серого ландшафта, в ее фигуре не по-детски щедро очерчивались все женские линии, отчетливо выделяющиеся через простоватую, подзаношенную, но ухоженную одежду. Пухлые губы, на выразительном лице, в обрамлении светло-пшеничных, чуть вьющихся волос, придавали ей умилительную наивность, присущую славянским крестьянкам. С первого взгляда ее можно было принять за деревенскую простушку – лакомая и легкая добыча, для любого заезжего городского хлыща. И такие нет-нет, но находились среди покупателей небольшого деревенского магазина. Обычно, очередной молодчик, проезжая по трассе, останавливался купить сигарет и чего-нибудь попить, и заходя внутрь, впадал в ступор – он неожиданно натыкался на маленького белокурого ангела, в грязно-зеленых стенах плохо освещенного помещения, среди железных банок консервов, буханок хлеба, мешков с крупой, пакетов полусухого печенья на развес и бутылок водки, батареей оккупировавших две длинные полки, прямо по центру стеллажа за кассой. И ангел этот приветливо улыбался, звонко отзываясь смехом на каждую глупую шутку, которая приходила в голову одурманенного путника. Сладкоголосая серена, заманивающая свои жертвы в ловушку из флюидов и гормонов. Нет, бедняги эти не погибали, но выходили из магазина с двумя плотно набитыми пакетами, в которых было все, чего они не собирались покупать: от молока, перловки и водки, до хозяйственного мыла, или дешевого шарикового дезодоранта. У нее даже были постоянные клиенты, которые специально заезжали в магазин раз за разом, проводя там по часу, общаясь с обольстительной простушкой. Цветы, подарочная мелочевка и дешевые безделушки – все это давно потеряло смысл и цену, так что добрая половина подарков тут же выставлялась на полки для перепродажи.

Бывали случаи, когда какому-нибудь клиенту не на шутку били гормоны в голову, что он терял горизонты и переходил невидимую грань дозволенного – становился слишком навязчивым, требовательно-настойчивым, или не дай бог начинал давать волю шаловливым ручищам – тогда, огромные Алкины глаза, в одно мгновенье менялись: со светло-голубого отблеска лазурной волны, на райском песчаном пляже, до цвета сине-мутной пучины бушующего океана, а голос, из мягкого— звонкого колокольчика, переходил в тональность глухой и шершавой стали железнодорожного бруска рельсы, по которому с резким стуком били ржавым костылем, оповещая о начале рабочей смены на заводе, где-то в глубине серой промзоны. Это был не голос, а вибрация безысходности, крепкой рукой сжимающей горло радужной и липкой сексуальной фантазии, которая ароматной струйкой так и вилась из еще ничего не подозревающей Алкиной жертвы. Трубный зов, взывающий к чему-то темному и бескомпромиссно жестокому в глубине магазина:

– Батя! Ба-а-ать…

И вот уже в симпатичной руке светлого ангела, появлялся небольшой топорик – черный, в буро-красных пятнах, со сверкающей полосой острозаточенной кромки. А сам магазин представал перед беднягой совершенно в ином свете – мрачная полутемная пещера, в недрах которой что-то скрипело, двигалось и пыталось выбраться наружу. Жуткое нечто отзывающееся на оклик «Батя».

– Он сейчас с похмелья – злющий как чертяка. Весь мир ненавидит… А я малолетка – он за меня, вообще, порвет, – скрипел настойчивым шепотом белокурый ангел из ада, и тут же резко – Ба-а-ать!!!

Что-то с грохотом упало совсем близко, прямо за стенкой.

– Да че ты?.. Я ж просто…Да ладно… – мямлила, заикаясь жертва, пытаясь подыскать нужные слова, в суматохе ужаса. – Да не надо… Я понял…Да че ты…

И через секунду старая дверь громко хлопала, за выбегающим человеком.

– Вы сдачу забыли! – Звонкий голос как ни в чем не бывало окликивал ретировавшегося покупателя. За прилавком снова стоял милый белокурый ангел, со светло-голубыми глазами и пухлыми губами бантиком. Топорик для мяса возвращался на разделочную доску и Алка шла в подсобку собирать пивные ящики, которые рассыпались, когда она дергала за веревку под прилавком, пропущенную по полу через сантехническую трубу в подсобное помещение, где конец веревки привязывался к нижнему ящику, а вокруг него стояли несколько таких конструкций – так можно было дергая, ронять по несколько штук. Страшный «Батя» так и не вылез, и не потому, что его не было, а потому, что уже второй год он был в вечно пьяном коматозе и редко из него выходил, и лишь только для того, чтобы мольбой или хитростью завладеть очередной бутылкой любого пойла с градусом.

Вадим спился сам того не замечая, с легкой подачи тети Вали. Его переселили в некогда бывшую мастерскую, которая со временем превратилась в хламовник заваленный масляными инструментами и рухлядью, а в углу, на грязном топчане, храпел не просыхающий, вонючий и небритый алкаш – невидимка.

Хозяйство тетя Валя загребла под себя, а Алка занималась магазином, отдавая ей всю выручку – копейку к копейке, согласно бухгалтерской книге. Тетя Валя не была злобной мачехой, как обычно описывают в сказках – она просто четко разграничила обязанности, не оставив места для душевной теплоты – каждый жил сам по себе, в своем крохотном мире и стараясь как можно реже соприкасаться с остальными домочадцами. Замкнутая система жизнедеятельности – холодная, расчетливая, в которой все зависят друг от друга, без привязанности, излишней заботы и нежности – суровый механизм существования по потребностям.

***

Магазин

– Черт, сиги закончились… – Угрюмо пробубнил Вовка.

– Возьми пачку, только не с прилавка, – томно потянулась Алка, вытащив ногу испод одеяла. – Я потом запишу.

Вовка напялил трусы, засунул босые ноги в галоши и пошаркал вглубь магазина:

– А без записи никак? – недовольным голосом протянул он, – мы ж почти родственники…

– Деньги любят счет! – звонко отрезала Алка, – потом еще перед Генеральшей отчитываться.

– А че, лихо пасет? – Вовка стоял в дверях и ногтями пытался открыть целлофановую обертку на пачке сигарет.

– Строгий учет – как в аптеке. – грустно отозвалась Алка, – Раз в неделю полный отчет, каждый месяц – ревизия. Так что ты не затягивай – долг платежом красен, скоро конец месяца.

– Да помню я, – скривился Вовка, вышел на заднее крыльцо и закурив сигарету сел на ступеньки, – батя должен денег прислать – сам жду.

– Зря ты к дядьке в помощь не пойдешь – какие-никакие деньги.

– Ну че ты опять начинаешь? Возиться в солидоле и масле, за жалкие гроши? – Ловким шлепком прибил комара на спине. – Ну, прям мечта всей жизни.