Тайный Дозор

– Хорошо. Вернешь потом в двойном размере.

– Ты удивительная девушка, – сказал я, глядя на нее с недоумением, – неужели тебе не интересно, откуда я взял такую древность и почему за мной охотятся оба Дозора?

– Матвей, дядя все рассказал мне. По-моему, это очень благородно, что ты рискуешь жизнью ради твоего отца.

Я замер на месте:

– Вы можете говорить с Книжником через Сумрак?

– В пределах дома – конечно.

– Логично… Что же, не будем терять времени.

Я сбегал умыться, потом сделал стакан сладкого чаю и быстро проглотил пару бутербродов. Не представляю, какой объем энергии может этот окаменевший палец вытянуть. Будем надеяться, у меня хватит Сил. Если нет – мой отец умрет. Возможно, я тоже.

Сначала я ничего не почувствовал. Перст лежал в моей ладони – холодный, твердый, словно мертвый кусок камня. В Сумраке древний артефакт виделся темным продолговатым пятном в пульсирующем алом лепестке ауры на моей ладони. Я не представлял, как он действует, но верил – к любому магическому инструменту можно в практической ситуации найти подход.

Я на миг приложил его к сердцу, как тот шумерский царь; бросил к нему мысленный посыл, короткий толчок: проснись – будто обращался к живому существу.

И Перст Энлиля дрогнул в ответ, принимая подаренную мной толику Силы.

У меня пересохло во рту: я видел, я чувствовал, как в моих ладонях оживает плоть давным-давно (многие тысячи лет назад) ушедшего в Сумрак Великого Светлого. Мир качнулся перед глазами.

Помоги, шевельнулись мои губы.

Пусть чужое станет моим – до поры. Возьми мою Силу. Живи! Пусть небольшой частью тебя – вернись в этот мир. Смотри моими глазами, дыши моими легкими и дай взамен то тело, о котором прошу.

Перст Энлиля отчетливо дрогнул и повернулся в пространстве, словно стрелка компаса.

Я облизнул сухие губы. Окаменевший палец древнего Иного указывал вниз, во двор, где меня терпеливо поджидала погоня из «замка».

Да.

Ты не ошибся.

Поток Силы заструился сквозь мои пальцы, похожий на серебристые сверкающие нити в сером тумане.

На короткий миг я увидел себя со стороны: я полулежал на диване, сжав ладони; рядом, с интересом глядя на меня, сидела Нелли. Затем я почувствовал дуновение горячего ветра. Я никогда не бывал в пустыне, но почему-то сразу узнал ее: да, это вечная, тысячелетняя пустыня, здесь в тени пятьдесят градусов, а на солнце все семьдесят, как в печи. Здесь на раскаленных руинах древнего храма дремлют в песке пустынные гадюки с черными бусинками глаз, а если прислушаться – между стен еще звучит эхо слов мертвого языка, что когда-то решал судьбы этой части мира.

Потом наступила темнота.

* * *

Холодно. Так холодно.

Но сильнее холода – ненависть.

Я могу ждать вечно, пока ветер и солнце не разрушат эти огромные сияющие дома, выстроенные великанами.

Я привыкла к колючему холоду и липкой снежной каше под ногами, пусть они и мешают сосредоточиться на поиске.

Мне кажется – вот-вот я увижу его… найду наглого вора и вырву из плеч его руки, залью снег его кровью… но словно темное облако накрывает глаза на мгновение, и я снова жадно ищу, снова пытаюсь разглядеть его в гигантских каменных коробках, набитых людьми. Разглядеть и дать команду Малышу – взять, наказать, отобрать похищенное у Хозяина.

Ненависть сильнее холода!

Вчера он трусливо бежал от меня, но я не отставала, я видела далекий огонек впереди и кроваво-алый след плоти великого бога в Сумраке. Я почти догнала его… Он где-то здесь, он спрятался в одной из тысяч смрадных каменных нор, но я чувствую его запах, его страх, его отчаянную надежду. Ему не уйти отсюда никогда.

Хозяин будет гневаться, когда узнает, что я упустила его в «замке». Хозяин будет ласков со мной, когда узнает, как жестоко я отомстила.

Несмотря на лютый холод, при мысли о Хозяине внизу живота разлилось тепло, и я провела ладонью по своей щеке, вспоминая его прикосновения.

Уходи отсюда немедленно.

Эта мысль пришла ко мне неожиданно, оформленная и четкая. Она обещала освобождение от холода, отдых и покой.

Тебе нечего делать в этом городе. Здесь опасно. Домой.

Малыш что-то почувствовал. Он поднял свою большую и красивую, покрытую шишками голову и вопросительно посмотрел на меня.

Верно. Здесь плохо. Здесь холодно.

Я повернулась и сделала несколько шагов прочь по хрустящему сугробу.

Нет.

Я словно налетела на стену.

Я – Сати. Моя жизнь – охрана и защита имущества Хозяина. Ненависть, любовь, презрение, восхищение, месть, покорность, ожидание, превращение, покой.

Ноги сами понесли меня обратно.

Да уходи же, глупая девчонка. Забудь про Хозяина. Забудь про ненависть и месть.

В этот раз я даже не сдвинулась с места.

Нет.

Я – Сати. Моя жизнь – охрана и защита имущества Хозяина. Ненависть, любовь, презрение, восхищение, месть, покорность, ожидание, превращение, покой.

Малыш глухо зарычал, разворачивая упругое тело кольцами вокруг меня, будто танцующая кобра. Малыш чувствовал какую-то угрозу, мой защитник, мой хороший. Я не чувствую опасности. Я не понимаю, почему он беспокоен.

Бедная маленькая хорошенькая Сати. Кто превратил тебя в послушную куклу-убийцу? Как жестоко с тобой поступили, как подло заставили рисковать жизнью, мерзнуть в этой хламиде на двадцатиградусном морозе, ради чего? Где твоя мама, твой отец, твои братья, почему они не защитят тебя? Там, где они, сейчас тепло и радостно – только там. Надо найти их, да… надо вернуться…

Шквал жалости к себе накрыл меня. Я слепо побрела куда-то, ударилась щекой о ствол обледенелой березы, обняла его.

Нет, нет, нет.

Не помню я никакой мамы, никакого тепла. Ничего этого нет – и не было никогда. Я – Сати. Моя жизнь – охрана и защита… моя жизнь – холод, моя жизнь – ненависть! Я найду вора и свершу над ним месть.