На счастье

Как не сорваться и не сделать хуже?

Как он может находиться здесь, когда знает, что она там? Что ей плохо и страшно?

Тук-Тук-Тук-Тук-Тук .

Сердце заходится бешеным стуком. Вот-вот разлетится на ошметки, разорвет грудину на части, и тогда, возможно, физическая боль перекроет другую, ту, которую не объяснить, не убрать таблетками или алкоголем.

Он вспоминает тот вечер. Последний.

Как смотрел на нее в последний раз. Как обнимал. Как сорвал с губ поцелуй, жадно запоминая вкус и ощущения.

Как уходил, ощущая спиной ее взгляд. Боролся с собой, чтобы не броситься назад, не выпытать у нее имя того, в кого влюбилась. Сдерживал себя от глупостей.

Глупостью было уехать.

Даже не глупостью, а фатальной ошибкой.

Он не должен был уезжать. Не имел права оставлять свою малышку одну на попечении вечно занятой новыми отношениями матери и непонятного призрачного ухажёра.

Ему нельзя было уезжать. Нельзя! Не имел права оставлять ее!

Он должен был засунуть все свои чувства и желания в задницу и думать о ней. Как для нее лучше.

Нужно было смириться и остаться. Другом, знакомым, да не важно кем, просто быть рядом и иметь возможность провожать ее домой или сдавать с рук на руки тому, другому. Так она была бы цела, так она бы не проходила через весь этот ад.

Вина и боль сжирают его живьем, не оставляют ничего от него прежнего.

Он всю жизнь будет себя винить.

Но сейчас на себя плевать.

Важна Ксюша. Ее состояние, ее жизнь.

У него ничего и никого, кроме нее не было и не будет. Не важно, где и с кем он будет находиться. За тысячи километров от дома. На другом континенте или на другой планете. У него только Ксюша есть. Была и будет.

Руки немеют. Силы кончились. Голос сорван и горло дерет от боли. Но в душе, наконец, все перекипело, перестало бурлить и наступила тишина.

У него в ушах звенело от собственного крика. За грудиной камнем застыло сердце. Дышал, а воздуха не чувствовал.

Съехал по стене на пол. Прикрыл глаза.

На улице восход. Вязкий туман окутывал город, но солнце время от времени прорывалось через серое марево.

Но у него есть свое личное Солнце. Оно грело его всю жизнь, а сейчас наступило Затмение. Окрасило жизнь в темно-красные тона безнадежности, вины и боли.

У него вся жизнь на то, чтобы сделать свое Солнце вновь теплым и светлым. Вернуть ее улыбку. Избавить от страха.

Все, момент слабости закончился. Нет у него больше права на слабость. Нет права на ошибку.

В дверь квартиры неожиданно позвонили. Настойчиво и несколько раз. Пришлось открывать глаза.

Погром в квартире. Вся мебель в щепки, в осколки. Только окна целы и двери на месте. В воздухе летают отголоски его эмоций, кажется, даже воздух от напряжения потрескивал электрическими разрядами.

Руки сбиты в мясо, все в крови, но боли так и не чувствует.

Находит в себе силы подняться и пойти открыть дверь.

А там доблестные служители правопорядка и любопытные соседи, поднятые с утра пораньше шумом в его квартире, решили убедиться, что он тут никого не убил или его не убили.

Если бы они только знали… если бы они только могли понять.

Они видят перед собой молодого парня у которого мозги с катушек слетели.

Нет. Мозги у него на месте. Наконец-то он понял, что должен делать. Именно сейчас.

Но для начала нужен холодный душ и аптека.

***

Россия, город N.

Ксюша крепко держалась за руку отца. Вцепилась в его ладонь так, что побелели пальцы и кожа утратила чувствительность, но отпустить не могла. Ей все казалось, если разожмет ладонь… все начнется заново. Воспоминания нахлынут, ужас и паника скуют тело, сделают его неподвижным, и в нужный момент она не сможет ничего сделать, не сможет себе ничем помочь.

На улице ночь. Небо затянуто тучами, ни одной звезды не видно, Луны тоже. Чистое хмурое небо. Почти половина второго ночи.

Вокзал, поезда и люди.

Не целая толпа, но ей хватает.

Паника накатывает волнами. Желание забиться в угол и спрятаться почти взяло над ней верх, тошнота подступала к горлу.

Но она заставляла себя передвигать ноги. Дышать носом так глубоко, как только могла. И смотрела исключительно вперед.

А мысленно говорила себе, что тут только она и папа.

Она и папа.

Папа и она.

Ее начало потряхивать.

До поезда осталось каких-то сто метров.

Диспетчер объявляла время прибытия какого-то поезда и с какой стороны идет нумерация состава, люди заторопились на нужный путь.

Папа уверенно шел и тянул её за руку.

Широкий шаг. Один его равнялся двух ее.