На счастье

Только… она пока слабо себе представляла, как выйдет из этой комнаты в принципе. Что уж говорить про то, чтобы говорить с незнакомыми людьми. Стоило только это представить и тошнота вернулась, руки на рефлексе вцепились в края кровати, а глаза пришлось зажмурить изо всех сил. Проклятые тени замельтешили по комнате, обрисовывая знакомый до дрожи силуэт в темноте.

Она открыла глаза, выдохнула весь воздух, что был в легких, и посмотрела на окно.

Разжала пальцы, откинула одеяло и спустила босые ноги на прохладный пол. И только тогда заметила, что так и лежала в той одежде в которой ехала. Ее не стали переодевать в бессознательном состоянии. За это она тоже ощутила тепло в душе. Ее душевное спокойствие в этом доме ставили на первое место.

Но тени по-прежнему маячили перед глазами. Силуэт становился четким, и она почувствовала ненавистный запах дорогого парфюма. Холодные пальцы на шее. Удавка, пережимающая дыхательные пути и кожу. Ксюша сорвалась с постели и подлетела к окну.

Резко дёрнула створку окна на себя и распахнула его настежь.

На город наступало утро. Валил снег и дул слабый ветер. Мороза почти не ощущалось. Горели фонари теплым желтоватым светом. Внизу уже появились первые сонные прохожие. Машины и их пассажиры, кажется, вообще никогда с улиц городов не исчезали.

Этот вид ее успокаивал.

Ксюша повернулась спиной к окну, облокотилась поясницей о подоконник и смотрела вглубь комнаты.

Головой она понимала, что это просто видение, почти галлюцинация, ее психика, не способная справиться со случившимся, таким образом пытается избежать повторения насилия. Головой понимала, да. А душа корчилась от страха и охватившего в один момент ужаса, и тело самой собой рвануло к свободе.

Ветер подул в спину, короткие волосы разметались по голове и неровно подстриженные пряди обрамляли лицо, стало немного щекотно. И от этой щекотки, вдруг захотелось смеяться.

Господи! Что она творит?!

Стоит в чужой квартире, в чужом городе, похожая на сумасшедшую, сбежавшую из дурки, и единственным выходом в панической атаке видит шаг в открытое окно с десятого этажа.

Идиотка!

Это просто тень! Мираж, игра сознания и психики. Попытка показать опасность незнакомого места. И если и дальше Ксюша будет так остро реагировать на все, то ей действительно место в психушке. Там стены мягкие и пичкают траликами, а после них вообще на все плевать, даже на чертовы тени.

Она отступила от окна вглубь комнаты, но только на шаг. Пока только на шаг. Опять внимательно всмотрелась в тени полумрака.

Никакого силуэта нет. Никакого человека тоже.

Страх отступал. Ощущение чужого взгляда и присутствия прошло. Она свободней вдохнула прохладный воздух.

И чуть не заорала, когда ручка двери медленно опустилась вниз, а дверь приоткрылась. Снова шаг к окну. Залезла на подоконник.

– Ты спишь? – незнакомый мальчишеский голос, дверь так и осталась приоткрытой, он не зашел, – Я услышал какой-то шум у тебя, решил проверить. Я – Денис.

У Ксюши потемнело в глазах, тошнота подкатила к горлу, голосовые связки свело судорогой, она и слова не могла произнести. Намертво пальцами вцепилась в холодный камень окна и смотрела теперь не в комнату, а на улицу, на прохожих.

– Ксюша, – он обеспокоенно ее позвал и открыл дверь шире, – Я тебя не обижу.

Дверь открыта полностью. Молодой, немного субтильный парень замер в дверном проеме и смотрит на нее с таким ужасом в глазах, с таким диким страхом, что кажется, он вот-вот грохнется в обморок, как нежная барышня.

Он в дверном проеме. Она в оконном. Сразу видно, что семья. Наблюдается страсть к разным проемам, -семейная черта детей Петра Громова.

От своих ироничных мыслей она вдруг прыснула со смеху и от этого шатнулась назад.

Денис рывком дернулся в комнату, и она даже пикнуть не успела как он, вцепившись своими пальцами в ее руки, схватил и прижал ее к себе. Стиснул так, что у нее кости захрустели.

Парень ростом как она, чуток худоват, но в руках ощущалась сила, под кожей перекатывались мышцы. Пусть он и не был накачанным, как это сейчас модно, но тем не менее его можно назвать сильным.

А еще он обнимал ее как-то совсем бережно. Да, в первый миг сдавил так, что она и вдохнуть не могла. Но потом, когда страх и шок прошли, в его руках появилась какая-то бережливость. Держал ее в своих руках будто статуэтку из богемского стекла и боялся до ужаса, что может ее уронить и она разлетится на осколки.

Откуда ж ему было знать, что она уже на эти самые осколки разлетелась ?! До нее самой с трудом, но стало доходить, что прежней ей не быть никогда. Ее жизнь, ее судьба, это как раз тот случай, когда на «расколотой чашке все равно будут трещины». И нужно не склеивать старое, а превращать в «пыль», в «глину», и лепить заново.

Молодому человеку с бережными, но сильными руками этого знать не надо. Он и так перепугался до смерти.

Ксюша своим телом ощущала, как у него в груди сердце тарабанит и дышит он с надрывом, хрипло.

Он видимо подумал, что она собиралась из окна вниз головой сигануть. Вот и кинулся спасать.

– Я испугалась, прости! – ее голос хрипит, но она решилась заговорить первой, – Ты появился и у меня… я… – она не знала, как ему все объяснить, он ведь ее младше, он не поймет.

– Понял, я понял. Тебя накрыло панической атакой, я читал, что такое случается… – его голос тоже хрипит, но в незнакомом голосе слышатся очень знакомые интонации отца, – Я читал, что у жертв насилия такое бывает.

Ксюша смотрела в стену, замерла в его руках, одеревенела и пыталась понять то, что он говорит. В смысле он читал? О чем?

– Читал? Зачем?

– Мама сказала, что ты будешь жить с нами и что о тебе нужно позаботиться. Я сразу не понял ничего, когда папа к тебе среди ночи сорвался, но потом…

– Что потом?

– Я новости вашего города просматриваю иногда, у меня там пара знакомых живет и… в общем, узнал обо всем. Папу потом спросил, он мне говорить не хотел сначала, но раскололся в итоге.

– Раскололся? – она как в бреду переспрашивала, но сознание путалось, Ксюша плохо соображала, – Как?

– Не важно, – Денис отмахнулся, – Раскололся, и все.

– И ты полез читать про жертв насилия?

– Я хотел понять, что будет дальше. Много всякого нашел, но так до конца и не понял некоторые вещи.

Ксюша выпуталась из его рук и посмотрела в глаза точь-в-точь как у папы, только разрез был немного другой.

– А теперь понял?

– Понял, – он кивнул головой, обошел ее со стороны и прикрыл распахнутое окно, – Только не спрашивай, что именно.

В голосе… брата (очень непривычно так думать о ком-то), она уловила те самые жесткие нотки отца, когда родитель едва себя сдерживал. Младший брат, еще совсем молодой мужчина был в ярости, но держал свои чувства в узде. Это ее поразило настолько, что пресловутый страх вместе с тошнотой отошли на второй план.

Как-то она по-другому себе его представляла. Не плохим или избалованным, но определённо другим. Может быть чуточку враждебным, ревнивым. Но сейчас ощущала в нем только клокочущую ярость. Но направленную не на нее, а на другого человека, того, кто виноват в ее состоянии.

Вроде знала его от силы минут десять, а мысли в глазах читала без проблем, будто свои собственные.

И он делал то же самое.

Смотрел прямо в ее глаза и, кажется, видел насквозь.