Так Бывает

Себя перекраивала, боролась со страхами, сомнениями, кошмарами.

Она умела побеждать себя и, кажется, весь мир. И все ради него. Точнее, ради их общего будущего,– обязательно счастливого,– а он опять чуть было все не испортил.

Идиота кусок.

Она ему доверилась и открылась окончательно. Он это понял и ценил, дороже всего на свете, только, к хорошему быстро привыкаешь и, порой перестаешь ценить и обращать внимание на дорогих людей, считая, что все так, как и должно быть.

Происходит обесценивание чувств…

И сейчас, Таня сидела в своем любимом кресле, отбросив кашемировый плед и ждала, протянув к нему руку.

Правую, с кольцом.

Как бы говоря: «Я твоя жена и в горе, и в радости, всегда и во всем. Потому что люблю. А ты? Ты со мной только в радости? А горе разделить со мной не желаешь? Почему?»

Немой вопрос в зеленых глазах, полных слез и невысказанной боли. Не обиды. А именно боли.

Она делилась с ним всем. Радостью. Грустью. Нежность. Страстью. Страхом. Болью. Злостью. А он забыл! Забыл насколько это важно быть с ней во всем и всегда, потому что любовь стала восприниматься, как само собой разумеющееся.

Подошёл еще ближе.

Сжал аккуратно теплую ладошку.

И сел прямо на пол возле ее распроклятого любимого кресла.

Точнее встал на колени.

А ладонь, чтобы грела не только его холодную руку, но и душу, прижал к колючей щеке, потерся, впитывая нежное тепло дрожащих пальчиков.

– Простишь меня? – не поднимал на нее глаза, боялся увидеть в них… что? А черт его знает, просто боялся смотреть в колдовские глаза.

– Посмотри на меня! – не просьба, приказ. И он подчинился, поднял свое лицо и заглянул в мерцающие от мягкого света зеленые глаза.

Дима не увидел там отчуждения, обиды или злости. Он сам, только в миниатюре, отражался в колдовской зелени. А еще любовь, нежность. И она простила, потому что понимала его, как никто другой.

Облегченный выдох.

Если бы мог, он бы рухнул прямо сейчас к ее ногам, но он и так стоял на коленях. А силы вдруг покинули, напряжение схлынуло и не осталось сил даже, чтобы голову держать.

Склонился ниже и положил голову ей на колени, ему было не так уж и удобно, но чертовски приятно полулежать-полусидеть.

Таня гладила его волосы, тихо и нежно, перебирала тонкими пальцами пряди и, склонившись, обожгла горячим дыханием висок, выдохнула прямо в ухо:

– Ты дурак, Дмитрий Мелехов, какой же ты дурак. Только вот беда, люблю тебя!

А у него горло перехватило от ее слов и такого глухого полутона.

– Не плачь, пожалуйста, я от твоих слез с ума схожу! – сглотнув, прохрипел он, – Я тебя люблю больше жизни!

– Знаю! – она кивнула, хоть он этого не видел, но чувствовал, и чуть сильней дернула очередную прядку пальцами.

– Ай!

– Не смей больше так поступать со мной, Дима, понял! Никогда!

– Не буду! Честно, не буду! – залепетал, а губы сами расползались в проказливой улыбке, – Только волосы не дергай больше!

– Ты дурак?! – буркнула недовольно и опять специально дернула чуть сильней, не больно, но ощутимо.

– Дурак, – кивнул, соглашаясь, – Но любимый дурак, – весомо добавил и требовательно на нее взглянул, подняв голову, ожидая подтверждения.

– Да, чего не отнять – того не отнять. Пойдем спать? Я так устала.

И они пошли спать.

Точнее, Дима шел и нес свою любимую жену на руках, потому что действительно устала и засыпала на ходу.

Спали они теперь под одним одеялом. Всегда.

Потому что, теперь Таня чувствовала себя с ним рядом, защищенной.

А он и в самом деле дурак, но вовремя успел спохватиться.

****

Часть вторая.

Когда дети взрослеют…

Четыре года спустя.

Дима наблюдал за этой баталией характеров уже минут двадцать, и периодически ему становилось то смешно, то грустно.

На самом деле, проблема выеденного яйца не стоила, Таня и сама это признает чуть позже, когда рассерженная и раздраженная будет ходить по спальне туда-сюда, шипеть, ругаться и заламывать пальцы. А он будет наблюдать за ней и следить, чтобы ей плохо не стало, готовый в любую минуту подхватить на руки и защитить от всего на свете.

Правда, сейчас он молчал и не вступал в спор этих упрямых, до ужаса баранов, – что с них взять, семья то одна.

Но, на самом деле, он полностью был на стороне Кирилла.

Эта не первая попытка сына немного урезонить материнскую заботу, которая пока еще не душила, но могла бы. Сын слишком любил свою маму, чтобы начать действовать более решительно и агрессивно, но только не сегодня.

– Ну, хоть ты ему скажи! – Таня привела самый последний и железобетонный аргумент любой женщины, то есть авторитетное мнение своего мужа и отца семейства.

Когда в одном доме проживают два талантливых юриста – это страшно, ужасно и интересно. Потому что, порой, наблюдать за их спорами становилось очень увлекательно. Стороны приводили такие аргументы, что он, Дима, крупный бизнесмен, просто выпадал в осадок и лез за подсказками в Гугл, потому что у него самого или не хватало мозгов на такие термины и словообороты, или проверял, возможно ли то, о чем эти двое спорят. Или как вариант, в тихую, снимал все это на видео и присылал Косте, тот просвещался заодно и сетовал, что они с Димой, два идиота, упускают таких специалистов.

Вообще, как правило, Таня сына гоняла по профчасти,– она в своем деле мастер каких поискать,-и Кирилл, чего уж таить, матерью восхищался не столько как женщиной и мамой, сколько как профессионалом в своем деле.

Редко их споры касались домашних проблем или отношений в семье, не без этого конечно, первые попытки отстоять свою независимость были выиграны только благодаря Диме, он то понимал, каково быть под постоянной опекой матери, хоть Таня и старалась себя урезонить, но порой палку перегибала.