На счастье

Видимо, ее возню услышали. Дверь резко открылась.

Она захрипела от накатившего ужаса, начала отодвигаться и не увидела, что это край узкой постели, кубарем свалилась на холодный пол и запуталась в одеяле.

Мужчина едва слышно ругнулся.

– Ксюша… – тихо позвал знакомый голос, – Это я, детка, это я – папа. Слышишь? Я не причиню вреда. Можно я подойду?

Мужчина стоял недалеко от кровати. Ее все еще трясло от страха, ужас морозом по коже, но умом она понимала, что это ее отец. Ее папа. Не тот мужчина.

Но сердце стучало бешено. Горло сдавило. Она поползла к стене. Забилась в угол и мотнула головой.

Папа кивнул.

– Хорошо. Я не буду подходить. Просто посижу рядом, ладно?

Ксюша кивнула. Рациональная часть все понимала и видела. Но что-то внутри нее тряслось и кричало от ужаса. Она не могла заставить себя встать или кивнуть.

Ее опять затошнило от привкуса во рту. Но тазика поблизости не находилось.

Она попыталась встать, наконец, увидела дверь в комнате,– ванная. Там должен быть унитаз.

Ноги не слушались. Она пошатнулась. Папа подскочил помочь и поддержать. Но ее снова сковал такой ужас, что она заорала, несмотря на боль в горле.

Кажется, она впервые в жизни заметила в глазах отца страх и слезы.

– Я не подхожу, детка, не подхожу! – мужчина поднял руки, – Тебя тошнит? Я принесу что-нибудь сейчас.

Ее всю снова затрясло. От боли в горле текли слезы по щекам. Голова гудела. Тело не слушалось и ныло. Она боялась смотреть на свои ноги. Боялась увидеть следы.

Папа вернулся не один, с какой-то женщиной в мятного цвета медицинском костюме. Она в руках держала что-то похожее на квадратный тазик.

– Помочь дойти до ванной? – у женщины был мягкий голос, но она выглядела такой хрупкой, а Ксюша ощущала свое тело чугунным, потому мотнула головой отрицательно. Тогда женщина подошла ближе и просто протянула тазик, – Пол холодный, давай помогу сесть на кровать.

Ксюша бы согласилась, на полу было очень холодно, ее начинало ощутимо знобить. Но стоило только представить, что кто-то коснется ее тела, и снова затошнило от ужаса, но теперь хоть было куда сплюнуть рвоту.

– Ты не хочешь, чтобы тебя касались? – папа снова сидел на полу и смотрел на нее, она кивнула, – У тебя что-то болит, детка? – она кивнула.

Папа смотрел на нее так странно. Смесь какого-то ужаса и скорби. Жалости. Любви. И чего-то еще. У нее сердце заболело от его взгляда.

– Извините, мы… мы можем ей дать какую-то таблетку или еще что-то?

Медсестра отошла от нее, смотрела настороженно, будто ждала, что Ксюша сейчас на нее с кулаками кинется.

– Я поговорю с доктором и дам вам знать.

– Хорошо, спасибо!

****

Петр просидел вместе дочерью на полу несколько часов.

Никаких дополнительных лекарств ей дать не разрешили. С ее сотрясанием это было опасно.

Его девочку рвало еще несколько раз. Но она упорно сидела на полу, прислонившись спиной к стене.

Они молчаливо говорили между собой, обмениваясь лишь взглядами.

У него сердце рвалось на части, когда мысли дочери возвращались к тому, что случилось. От отвращения ее опять тошнило.

Но хуже было другое.

Ее глаза. Теплые, яркие, живые… теперь потухли. Будто кто-то выключил какой-то рубильник, и ее внутренний свет погас.

Он видел в ее глазах обреченность, страдание. Полный мрак и ни капельки былого света.

Она спрашивала у него глазами.

«За что, папа? Почему я?»

А он не мог ей ответить. Разве он знает за что им это? Почему именно с его девочкой такое случилось?

Не объяснять же ей, что она просто внешне подходила под типаж жертвы. Миниатюрная светлая брюнетка, молодая, красивая. Носящая юбки, и любящая светлые оттенки. По словам следователя, все жертвы ходили в одно и то же место. Районный дом культуры, там кружков разных полно. А Ксюша с детства обожала танцы, так и продолжала ходить туда после поступления в университет.

Это он свой дочери должен сказать?!

Если эту гниду не поймают, он всю жизнь будет его искать. Сам. И закопает. Тоже сам.

Ксюша вырубилась через четыре часа. Он подумал, что заснула, но как сказал врач, скорее потеряла сознание. Ее организм испытывает сильный стресс, и нервная система просто не выдержала. Нажала на кнопку «стоп» и решила перезагрузиться.

Пока его девочка спала, ее обмыли, поменяли больничную рубашку, постельное. Убрали следы рвоты и волосы тоже промыли, там еще была засохшая кровь от раны на голове.

Петр, наконец, смог немного ближе побыть с ней.

Просто взять за руку. Погладить по голове. Поцеловать в лоб.

Хоть сейчас мог коснуться дочери и не испугать при этом.

Если бы хотел описать свое состояние, то не смог бы. При всем своем красноречии не находилось слов для той агонии, что творилась в душе.

Врачи обходили его стороной. Сейчас он уже не напоминал богатого властного человека. Весь мятый, посиневший лицом. Тут уже не до прежнего пиетета.

Но Людмила, психолог, как-то из массы местных эскулапов выделялась.

Взгляд проницательный, спокойный, знающий. Ее присутствие вселяло в него хоть какую-то надежду.

– Ее тошнило. Несколько раз, как я понял началось сразу, как она все вспомнила.

Людмила сидела рядом на кушетке, которую занесли в палату, и теперь они никому не мешали. Говорили полушепотом.