Гукюн

В этот раз Юна выходит восседающей на светло-сером жеребце, подаренном будущим мужем, как свадебный подарок. Она одета в белую, расшитую золотом накидку, длинный шлейф которой касается земли, на голове девушки венок из серебра, украшенный бриллиантами, с мочек ушей висят тонкие, расползающиеся по шее, как змеи, серьги. Жеребца за поводья ведёт Джисон. Юна, которая прекрасный наездник, сильно нервничает, еле держится в седле. Она чувствует, что что-то поменялось в саду, но что – не понимает. Смотреть на лица ей не положено, это может оскорбить будущего мужа, поэтому всё, что ей остаётся – это смотреть прямо и бороться с внезапно окутавшим ее с ног до головы липким страхом. Все взгляды присутствующих устремлены на нее, но только один из них Юна чувствует кожей. Этот взгляд расползается по ней, пробирается под дорогой шелк, и Юне приходится сжать зубы, чтобы по инерции не обернуться на него, не встретиться глазами с тем, кто так откровенно ее рассматривает.

Взгляд этот принадлежит Дьяволу.

Гуука красотой не удивить – его гарем состоит из самых красивых омег и девушек этой части света. Эта девушка – сплошная невинность, словно ангел, вся в белом, с венком вместо нимба на голове. Он смотрит на девушку на коне, любуется ее точёным профилем, мысленно, как и ей шею свернёт, представляет. Невеста врага ему не интересна. Она, может, и симпатичная, но ничего такого, чтобы Гуук был заинтересован. Дьяволу ангелы скучны и пресны.

Джисон уводит девушку в его покои, где та будет готовиться и дожидаться альфу для брачной ночи, а сам возвращается к гостям проводить семью Динха, которая по обычаю должна покинуть свадьбу первой, и большую часть гостей.

В спальне, которая отныне станет и ее местом покоя, Юна терпеливо ждёт, пока с нее снимают головной убор и все украшения, кроме серег. Девушка, стесняясь, помогает слугам избавить ее от всей верхней одежды и, оставшись в нижней рубашке из тончайшего белого шёлка, присев на кровать, с трепетом ждёт своего супруга. Музыка во дворе стала громче, даже в комнате её слишком сильно слышно. Юна от нервов раздирает пальцы, переживает перед неведомым. У нее никогда не было альфы, и Джисон станет первым и последним, ведь они поклялись месяц назад, что до самого конца.

Она слышит шум со стороны коридора, возню у двери, странный звук, похожий на рассекающую воздух саблю, и, повернувшись к проходу, видит остановившегося в нём воина. Альфа, затянутый в чёрную кожу и инкрустированные драгоценными камнями доспехи, прислоняется к косяку двери и скрещивает руки на груди. Его чёрные, как смоль, волосы ниспадают на лоб, а пронзительный взгляд обсидиановых глаз вышибает весь дух. Юна ёжится от этого взгляда, но сразу его узнаёт, он, как шлейф, за ней, пока девушка во дворце не скрылась, следовал.

Оказалось, Гуука красотой всё-таки можно удивить. Он не особо разглядел ее лица на улице, но сейчас, даже стоя в двадцати шагах от нее, откровенно тонкими чертами любуется. Ее кристально чистая и светящаяся кожа соблазняет прикоснуться, напуганный взгляд из-под пушистых ресниц только манит. В Гууке его зверь по имени «голод», который доселе только на поле битвы о себе знать давал, пробуждается. Дьявол свои мысли во взгляде не прячет, напротив, довольно усмехается, заметив, как девушка подбирается, как пытается прикрыть свои стройные ноги, от одного взгляда на которые у альфы всё нутро трещинами, словно после вековой засухи, покрывается, к живительному источнику тянется. Эту девушку в сто слоев парчи наряжать – грех, в гареме Гуука она бы обнажённой ходила, его взор ублажала. Гуук и пальцем к ней не прикасался, но то, что с этой кожей ни китайские шелка, ни бархат не конкурируют, не сомневается. Она светится так же, как и лезвие его любимого, сделанного До меча, и Гуук думает, что если об эту девушку тоже можно было бы порезаться, то было бы очень интересно. Он зубами скрипит, как здесь же на белые перины ее завалит, плотью насытится, криками насладится и в крови этого ангелочка умоется, представляет. Он будет ее последним альфой, заберёт ее последний вдох с собой и оставит ее на брачном ложе, как плату за грехи отцов. Очередная красивая кукла на одну ночь. Гуук лукавит, мысленно «красивая кукла» на «невероятно красивая кукла» исправляет.

Юна убеждает себя, что сейчас придёт Джисон, ей все объяснят, а этот пугающий ее альфа уйдёт. Но сколько бы она не объясняла себе, что причин бояться нет, ведь двор полон воинов и гостей – желание спрятаться не отпускает, хоть под кровать заползти, лишь бы этот ее на лоскутки распарывающий взгляд чувствовать перестать. В комнате, в которой до этого было тепло, даже жарковато, принесённый воином словно из его ледяных чертог сквозняк гуляет. Альфа даже не моргает, эту невидимую нить, между ними проложенную, не рушит, въедается в кожу Юны жутким взглядом, от которого страшно настолько, что застрявший в глотке немой крик спазмами горло сводит.

Юна, натянув рубашку на колени, всё пытается заглянуть за спину мужчины, но никто больше не идёт.

– Кто ты? – не выдерживает девушка, не понимая, что происходит.

Ее грудной голос в Гууке жидкой патокой разливается. Как же она, наверное, сладко стонать будет, когда он ее медленно глубокими толчками в эту постель втрахивать будет, но сперва, как и обычно, она будет умолять оставить ее в живых. Зверь в Гууке от одних мыслей урчит, хозяина торопит.

– Жениха нет, но брачная ночь будет, – расползается на губах Гуука жуткая улыбка, желание спрятаться в Юне достигает своего апогея.

Сейчас всё будет по заезженному сценарию – крики, истерика, мольба, капитуляция. Гуук это уже сотню раз видел, с каждого дома, в который его войска входили, слышал, но девушка удивляет. Гуук отталкивается от косяка и только делает шаг в сторону кровати, как Юна, спрыгнув с постели, бежит мимо него к двери. Альфа даже не пытается ее поймать, усмехается только, когда девушка, споткнувшись о трупы, усеявшие коридор, падает лицом вниз в лужу пока ещё теплой крови несчастных слуг. Юна оборачивается к двери, в проёме которой стоит ухмыляющийся альфа, и, продолжая соскальзывать на крови, с трудом поднимается на ноги. Ее руки дрожат, она подносит их к лицу, без единого звука вытирает окровавленные ладони о рубашку и бежит дальше в зал, зайдя в который, бессильно падает на колени. Зал дворца Джихёна усеян трупами. Сам глава дома с торчащим в боку кинжалом сидит в углу перед высоким, тоже одетым в чёрное альфой.

– Что происходит? – одними губами спрашивает Джихёна Юна и вскрикивает от неожиданности, когда ее, подхватив за локоть, волочат в середину комнаты и швыряют у ног испустившего дух одного из охранников альфы.

– Согласитесь, было скучно, – расхаживает между трупами Гуук. – Но, как я появился, сразу стало веселее, – следит он за попытками девушки отползти к Джихёну и, схватив ее за плечо, оттаскивает вновь на его место. – Сиди тихо, не порть мне настроение, – приказывает ей альфа.

– Так, значит, вспомнил, – подходит он к Джихёну и опускается напротив на корточки. – Я и не забывал. Каждую ночь видел, как твоей кровью умоюсь. Я ведь не мечтаю, я делаю.

– Я знал, что не стоило им верить, – сплёвывает кровь на пол Джихён. – Не зря я чувствовал, что от твоей собачьей породы хорошего ждать не придётся. Надо было лично ехать, лично тебя, сосунка, тогда удушить.

– Вот и я об этом, хочешь хорошо – делай сам, – соглашается Гуук. – Я твой род уничтожу и хоронить вас, мразей, не дам, пусть стервятники полакомятся, – говорит он и оборачивается ко входу, следя за тем, как его воины волокут к нему окровавленного, еле дышащего Джисона. – А твоего сына, точнее, то, что от него останется, я прикажу привязать к его же коню и пущу в город. Всем, кто посмеет к нему подойти или попытается его снять, я прикажу отрубить головы. Он так и сгниёт, не удостоившийся чести быть похороненным. Так ведь ты поступил с Уном?

– Ты сгоришь в Аду, – рычит Джихён, но Гуук, выдернув из его бока кинжал, вонзает снова. Альфа хрипит, посылает побледневшими губами ему проклятия, Гуук, вновь вынув кинжал, в живот вонзает и резко наверх, к грудной клетке, поднимает, распарывает всё ещё дышащего мужчину.

– Не сегодня, – наблюдает он за окончательно умолкшим, сидящим в луже своей крови и обнимающим свои вываленные наружу внутренности Джихёном.

Юна, вскрикнув, прикрыла лицо ещё, когда Гуук первый раз в Джихёна кинжал вонзил, она только по утихшим звукам то, что ее так и не состоявшийся тесть дух испустил, поняла. Гуук утирает руки о подол не заляпанного кровью, дорогого халата Джихёна и, встав, идёт к креслу хозяина дома.

– Иди ко мне, дикарка, – хлопает по бедру альфа, разглядывая голые ноги сидящей на деревянном полу девушки.

– За что? – убирает руки и поднимает на него перепуганный взгляд Юна. – Зачем ты сделал это?

– Юна, – слышит слабый голос девушка и, повернувшись к двум воинам, волочащим Джисона, бросается к нему.

Гуук с непроницаемым взглядом следит за обхватившей лицо парня девушкой.

– Юна, беги, – разбитыми губами молит Джисон.

Юна проводит ладонями по пропитанной кровью рубашке Джисона, понимает, что он тяжело ранен, и с трудом держится, чтобы не разрыдаться. Только не плакать. Юна из семьи воина, она имя отца своими слезами не опозорит, пусть внутри всё и клокочет, а от ужаса не просто плакать, а в истошных рыданиях биться хочется. Но ещё больше Юна хочет домой. Она хочет уткнуться в широкую грудь отца и больше никогда его не отпускать, потому что он единственный, кто может защитить Юну, и даже от этого Монстра, восседающего в кресле позади.

– Ты чудовище! – поворачивается она к Гууку. – Ты хоть знаешь, кто я, из какой семьи? Ты в помойной яме вырос? Не знаешь обычаев? – кричит на него девушка. – Кто может себе позволить нападать на свадьбу, собачье отродье!

– Ты смотри, сколько пыла, – поворачивается к Хосрову Гуук, – не то что эти воины, молящие их не убивать. Ну же, иди ко мне, чертёнок, ты явно не ангел.

– И приду, – со второй попытки поднимается на дрожащие ноги девушка и, схватив тяжелый меч мертвого невдалеке воина, направляется к альфе. Гуук даже с места не двигается, а Хосров, закатив глаза, отворачивается к окну.

– Мне нравятся дикарки, кажется, впервые во всяком случае такую встречаю, – усмехается Гуук, издевательски подзывая ее к себе пальцем. – Давай, замахнись, а потом те пары секунд, пока ты будешь жива, я буду учить тебя повиновению.

За три шага до кресла Гуук поднимается на ноги, и Юна понимает, насколько он выше и крупнее, но это уже не имеет значения. После стольких трупов и убийства Джихёна Юне пощады ждать не приходится, как и помощи. Судя по всему, пока помощь дойдёт, она уже и так испустит дух. Оан крепче обхватывает пальцами эфес меча, удивляется, почему чудовище не тянется к поясу, а так и стоит перед ней безоружным. Гуук медленно обходит ее, как хищник, готовящийся к прыжку. Юна глаз с него не сводит, ничего не упускает.

– Я не знаю, зачем ты это сделал, но крови достаточно, – с вызовом смотрит в его глаза Юна. – Меня убьют твои люди, но я до этого убью тебя.

– Крови никогда не достаточно, именно поэтому я пролью кровь ещё двоих в этой комнате – твою и твоего альфы. Хочешь, я вас вместе похороню? – подмигивает ей Гуук, голодным взглядом по ее фигуре скользит, облизывается.

– Сдохни, – кричит Юна и замахивается, Гуук уходит влево, но меч делает прореху на рукаве его рубашки.

– Совсем неплохо для девчонки, я поражён, – в удивлении цокает языком альфа.

Юна вновь нападает, снова и снова, но Гуук двигается, как пантера, и при очередном ударе хватает меч за клинок, и, несмотря на порезы на ладонях, тянет ее резко на себя, и отвешивает ей сильную пощёчину, от которой та падает на пол. Гуук отбрасывает меч в сторону и вновь опускается в кресло.

– Веди себя хорошо, и, возможно, твой альфа выживет.

– Юна, он лжёт, он убьёт и тебя тоже, – кричит Джисон и получает эфесом по голове.

Юна поднимается на ноги, утирает окровавленную губу, смотрит то на своего альфу, то на Гуука и не двигается.

– Он прав, я всех убью, но сперва я позволю ему насладиться твоими стонами, пусть их из тебя вытрахивать будет и не он, – ухмыляется Гуук и поворачивается к стоящим у стены воинам: – Поиграйте с дикаркой, у нее сегодня день свадьбы, пусть она и плохо закончилась, но я милостив, так что брачной ночи быть.

Юна пока ещё только с зарождающимся на дне глаз ужасом смотрит на двинувшихся на него троих солдат и медленно отступает назад.

– А вы, – обращается Гуук к удерживающим Джисона альфам, – если жених будет отключаться, поливайте водой. Я хочу, чтобы он всё видел.

Воины молча кивают.

Юна, прекрасно видя стоящих на входе солдат, всё равно срывается к нему, но ее перехватывают сразу же и валят на пол прямо под ноги медленно умирающего уже не от ран, а от вонзающегося осколками в израненную плоть взгляда беспомощной девушки Джисона. Юна кричит, бьётся изо всех сил, но альфы сильнее, один ее ноги к полу прижимает, второй, присев прямо на живот, на лоскутки рубашку рвёт. Юна вырывает руку, впивается пальцами в глазницы нависшего над ней и что есть силы давит, но взвывший от боли мужчина, беспорядочно ударив ее пару раз, кое-как вновь ее руки поймав, над головой соединяет. Юна будто на самой грани, стоит на линии, она её под ногами чувствует, то, что она её перейдёт – не сомневается, но сделает это на своих условиях, надо будет, любую боль выдержит, но просто так им своё получить не позволит. Она чувствует на губах привкус не только своей крови, продолжает вгрызаться куда только удается: в руки, в плечи, в лицо, кусает неистово, зубами чужую плоть рвёт. Гуук расслаблено сидит в кресле, заинтересованным взглядом следит за творящимся на полу и явно не скучает. Девушка дикая. Она не просто борется, она за свою жизнь, за свою свободу, словно не чувствуя боли, покрытыми уродливыми пока ещё покраснениями руками и зубами до последнего бьётся. А ей ведь больно, Гуук это прекрасно знает, ее стойкости поражается. Достойный противник. Мирас – дыра, боя не было, Джихён быстро сдох, его сынок уже почти, Гуук умирал от скуки, а невысокая и бледная девчонка вот уже почти час так альфу развлекает, как никому из смертных доселе не удавалось.

– Не трогай ее, – сплёвывая на пол густой комок крови, молит Дьявола Джисон.

– Не слышу, – лениво тянет Гуук.

– Прошу тебя, отпусти ее, она не виновата.

– Твой отец лишил меня семьи и дома, хотя ни я, ни мой брат ни в чём, кроме того, что носили фамилию Джеон, виноваты не были, – встаёт на ноги Гуук и медленными шагами направляется к нему. – А эта девчонка носит твою фамилию. Сейчас ты понаблюдаешь за тем, как я ее по кругу пущу, всем воинам попробовать дам, если, конечно, после этих троих она выживет, – улыбается альфа и поворачивается к взвывшему от боли своему воину. Он видит, как мужчина, до этого прижимающий к полу девушку, придерживая рукой стремительно окрашивающееся в красный горло, заваливается на бок. Пока другие воины заняты раненым товарищем, девушка, опираясь на локти, сплёвывает на пол чужую кровь.

– Да ты безумна, – зачарованно выдыхает Гуук, любуясь пугающей и одновременно притягивающей картиной, на которой одна мелкая безоружная девчонка зубами чуть не вырвала глотку рослого, наученного войнами воина. На миг их взгляды пересекаются, интерес сталкивается с ненавистью, Гуука ударной волной чуть с ног не сбивает.