Фантастические создания (сборник)

Поскольку анархизм у пчел передается по наследству, немало дочерей новой Королевы начали подвергать сомнению идею монархии. Двоих из них осы забрали в гнездо и обучили грамоте. Однажды, находясь с визитом в улье, они обнаружили на его стене историю своих предков и, будучи превосходными учеными, быстро расшифровали значки и сделали перевод.

Они разыскали в улье своих сестер – мятежниц в душе – и шепотом делились с ними удивительными знаниями, полученными у ос: астрономией, военной стратегией, устройством мира там, куда не долетела бы ни одна пчела. Пчелы, которых до этого обучали быть только танцовщицами и архитекторами, няньками и фуражирами, были полны нового, прекрасного чувства – даже более восхитительного, чем то, что они испытали, впервые вылетев из улья и подставив свои спинки солнечным лучам.

– Правьте нами, – сказали они двум осиным воспитанницам-анархисткам, но те отказались.

– Идеальному обществу не нужны правители, – ответили они. – Знания и власть должны принадлежать всем. Чтобы создать новую жизнь, мы должны освободиться как от нашего ослабшего правительства, так и от непростительной гегемонии осиных гнезд. Прислушивайтесь ко всему, что можете услышать, и учитесь всему, чему можете научиться, пока мы остаемся здесь. Но будьте готовы.

С незапамятных времен это было первое лето без гудения ос-картографов в Йивее. В садах под деревьями нетронутыми валялись упавшие фрукты, хотя шкурки их лопались от спелости, а дети безнаказанно играли босиком.

Дочь одного из жителей деревни, которая училась в сельскохозяйственном колледже на третьем курсе, вернулась домой на каникулы в конце июля. Она с силой ударила своим единственным чемоданом по воротам, прежде чем открыть их, чтобы разогнать кур, а потом подняла щеколду и чуть повернула вбок – и в тот же момент оказалась в крепких объятиях родных.

Высвободившись и щедро одарив поцелуями брата и родителей, она выслушала новости о событиях, которые пропустила: как коровы умирали, напившись воды из ручья, отравленного пылью от работы каменотесов; как неудержимо падали цены на пшеницу, несмотря на засуху; и как ее братец, вот же маленький дурачок, швырнул камнем в осиное гнездо и поплатился за это – все лицо у него потом долго было в красных вспухших шишках. Одна из самых подробных осиных карт попала в столицу, рассказали ей, и в деревню прибыл какой-то важный чиновник на блестящей черной машине. Но из-за того, что все осы погибли, он не смог ничего выяснить и вынужден был доложить, что все это не иначе как чья-то неумная шутка, фокус или чудо. Дальнейших расследований не проводилось.

Брат с гордостью продемонстрировал ей несколько хрупких обваренных ос, которых хранил в стеклянной банке вместе с одной из маленьких карт. Девушка щекотала брата, пока тот не отказался от своих трофеев, и пообещала ему взамен целую корзину персиков. Некоторое время она напряженно размышляла, а потом, к вящей тревоге своей семьи, написала срочное письмо в Академию наук, собрала в рюкзак свои вещи, взяла и немного денег. Если удастся найти еще хотя бы одно гнездо ос, сказала она, это принесет им целое состояние, а ее имени – славу. Но только все нужно делать очень быстро.

На следующее утро, когда небо было еще фиолетовым и даже петухи не подавали никаких признаков жизни, она запрыгнула на свой старый велосипед и покатила вперед по пыльной дороге.

Пчелы не летают по ночам и не лгут друг другу, но анархисты научились у ос и тому и другому.

Теплым ясным вечером они наконец покинули улей, полетев на запад маленьким плотным облачком. Вокруг них то усиливались, то затихали голоса летних насекомых, чарующие и волнующие душу. В нескольких милях на запад от старого улья и осиного гнезда, в старом, расщепленном молнией вязе, анархисты прятали краденый мед, запакованный в воск и бумагу. Они заночевали там, в ячейках чисто-белого воска, и утром проснулись, чтобы начать строить свой город.

Главной задачей новой колонии было отложить и надежно укрыть яйца, к чему приступило множество рабочих, а также заготовить провизию на зиму. Один из анархистов принес во рту яйцо старой Королевы, из которого успешно вывели новую. Некоронованная и беззаботная, она наравне со всеми тоже клала строительный раствор и воск, жевала дерево для создания бумаги и обмахивала кладовые крыльями.

Анархисты работали тайно, но быстро, даже трутни наравне с рабочими пчелами, потому что медный привкус осени уже ощущался в воздухе. Никто из них никогда еще не видел зимы, но генетическая память не давала им покоя, и, несмотря на теплое, пока еще летнее солнце, они чувствовали надвигающуюся тьму.

Цветы в полях постепенно увядали. Каждый день анархисты пополняли свою казну теплым золотом и поднимали белые стены выше. С каждым днем воздух и трава становились немного суше. Пчелы-анархисты пели за работой – иногда баллады из старого улья, иногда гимны своего собственного сочинения – и были по-настоящему счастливы.

Неожиданно быстро листья приобрели огненный цвет и слетели с деревьев, и тогда не стало больше цветов. Анархисты закрыли плотнее крышку последней кадки с медом и стали гадать, что будет.

В четырех милях от них, при первом прикосновении холода, осы наглухо законопатили свои бумажные двери и улеглись плотным кольцом вокруг Осы-основательницы – спать. А пчелы в обоих ульях не спали и ежились, пытаясь согреться трепетом крыльев.

Анархисты тихо жужжали, успокаивая друг друга:

– После нас будут другие. И они оставят свое потомство.

– Мы – это только начало.

– Будут следующие.

Снаружи тихо падал снег.

Снега было по щиколотку, и река замерзла, когда девушка из Йивея забралась вверх по пустым ветвям дуба и сорвала бумажный осиный замок. Осы, сонные от холода, зажужжали, но не всполошились. Солдатам в казармах снился неизведанный юг, битвы в диковинных городах среди диковинных жителей, а разведчикам снились замороженные трупы умерших от голода оленей. Картографам снились все изменения, которые зима могла внести в ландшафт, отклонившиеся от привычного устья речушки и упавшие деревья, которые нужно будет нанести на карты. Они все спали и ничего не почувствовали: ни того, как их довольно грубо сунули в плотный мешок, ни того, как хрустнули на замерзшей дороге шины велосипеда.

Она потратила недели, бродя по округе, расспрашивая пчеловодов и деревенских детей, вглядываясь в деревья и ульи, прежде чем нашла последних ос из Йивея. Потом ей пришлось дождаться зимы и холода, который вогнал ос в анабиоз. А теперь, оказавшись в тепле своей комнаты, она развернула мягкие страницы гнезда и, роясь в куче сонных сверкающих ос, наконец нашла саму Осу-основательницу, которая спросонок нетвердо стояла на ногах.

Отогревшись, она даст жизнь новым основательницам среди абрикосовых деревьев деревни.

Девушка получила письма, свидетельствовавшие о большом спросе на этих ос в столице, в особенности у армейских генералов и руководителей научных исследований. Годы спустя деревня Йивей прославится своими изящно нарисованными картами, с подписями столь мелкими, что они почти не видны, а вовсе не своими ячменем и овсом или бархатными персиками и сахарными грушами.

Проснувшись весной, старый улей обнаружил, что осы исчезли – как днем растворяется ночной кошмар. В это было трудно поверить, но, когда не удалось обнаружить даже малейшего клочка осиной бумаги, весь улей запел от радости. Даже Королева, которую с детства воспитывали в уважении к осам и к условиям ее правления и которая, возможно, испытывала к осам больше симпатии, чем должна была, прочистила горло и вывела трель или две. Если она и не пела так же громко и радостно, как остальные, то мало кто это заметил, да и зима все-таки была трудной.

Карты исчезли вместе с осами.

Их решили больше не делать. Те, кто учился среди ос, начали составлять меморандум и готовить первые независимые от Королевы и совета постановления. Чтобы защититься от будущих вторжений, было решено, что пчелиные отряды будут летать к границам земель и приносить домой доклады о том, что обнаружат.

Один из этих патрулей и обнаружил маленький улей в расщепленном вязе. Лежавшие в нем пчелы были мертвыми и хрупкими, Королеву среди них опознать не удалось. На складе не осталось ни следа меда; даже темный воск его стен был обглодан, даже ячейки с пометом были начисто вылизаны.

Но в последних нетронутых шестиугольниках разведчики нашли свернутые и запечатанные воском исписанные небрежным и не слишком разборчивым почерком страницы – это были слова революции.

Разведчики читали молча.

А потом…

– Пиши, – сказала одна пчела-разведчик другой.

И та начала писать.

Фрэнк Р. Стоктон

Грифон и Младший Каноник

* * *

В одной далекой стране, в тихом городке, в старой-старой церкви, над огромными дверями была статуя большого Грифона, изваянная из камня. Древний скульптор выполнил свою работу очень тщательно, но созданная им фигура не радовала глаз. Голова у грифона была громадная, с широченной разинутой пастью и свирепо оскаленными зубами; большие крылья с острыми крюками и зубцами расправлены за спиной, две мускулистые передние лапы с выпущенными когтями выставлены вперед; задних лап у него не было. Торс переходил в длинный мощный хвост, свернутый кольцами, – на нем грифон сидел, и торчащий кончик хвоста, увенчанный зазубренным шипом, достигал основания крыльев.

Очевидно, скульптору (а может быть, заказчикам) скульптура нравилась, ибо ее маленькие копии, тоже из камня, украшали боковые стены в нескольких местах на небольшой высоте, так что люди могли легко их рассмотреть и призадуматься над необычайным сложением этих существ. На стенах церкви с наружной стороны было множество других скульптур: и святые, и мученики, и гротесковые человечьи головы, и звери, и птицы, и прочие существа, которых мы перечислить не можем, ибо никто доподлинно не знает, кто они такие, – но не было более примечательных и интересных скульптур, чем огромный грифон над дверями и маленькие грифончики на боковых стенах.

Очень, очень далеко от этого городка, посреди мрачной пустоши, почти неведомой людям, обитал тот самый Грифон, чье изваяние возвышалось над входом церкви. Вероятно, древний скульптор однажды случайно увидел диковинное существо, а после изваял из камня по памяти. Грифон ничего об этом не знал, пока, спустя несколько сотен лет, не услышал то ли от птицы, то ли от какого-то дикого животного, то ли еще каким-то способом – теперь это уже невозможно выяснить, – что в старой церкви далекого городка есть его подобие. Надо сказать, что этот Грифон не имел никакого понятия о собственной внешности. Зеркала ему никогда не попадались, а реки в местах, где он жил, были такими бурными и яростными, что невозможно было отыскать тихую заводь, которая отражала бы хоть кого-нибудь, кто в нее гляделся. Судя по всему, Грифон был последним в своем роду и никогда не видывал других Грифонов. Потому-то, прослышав о своем каменном изображении, он решил добраться до старинной церкви и узреть своими глазами, что же он за существо. Он покинул свою дикую мрачную пустошь и летел без передышки, пока не прибыл в края, где живут люди. Его появление в небе вызывало ужас, но Грифон нигде не приземлялся, а летел размеренно и ровно, пока не добрался до предместий городка, где над дверями церкви находилось его изваяние. Здесь-то, под вечер, он опустился на зеленом лугу у ручья и прилег на траву отдохнуть. У него устали крылья, ибо таких дальних перелетов он не совершал лет сто, самое малое.

Весть о его появлении быстро разлетелась по городу, и жители, почти обезумев от испуга, разбежались по домам и заперлись на все засовы. Грифон громко закричал, призывая к себе кого-нибудь, но чем дольше он звал, тем сильнее люди боялись показаться. Наконец он заметил двух батраков, которые торопились домой по полям, и грозным голосом велел им:

– Стойте.

Батраки не решились ослушаться и, дрожа, замерли на месте.

– Что с вами всеми такое? – воскликнул Грифон. – Разве нет в вашем городе человека, у которого хватит храбрости поговорить со мной?

– М-может быть, – пролепетал один из батраков почти неразборчиво, срывающимся голосом, – м-может быть…. Мл-мл… Младший… К-к-каноник… и п-по-шел бы…

– Так ступайте и позовите его! – отвечал Грифон. – Я желаю его видеть.

Младший Каноник, занимавший одну из низших должностей в церкви, только что закончил дневную службу и выходил из боковых дверей в сопровождении трех старушек – всей паствы, которая присутствовала на службе в будний день. Младший Каноник был молод, сердечен и всей душой стремился делать добро горожанам. В свободное от своих церковных обязанностей время, где он всякий будний день служил обедню, он посещал больных и бедняков, помогал советом и делом людям, попавшим в беду, а также преподавал в школе для непослушных детей, с которыми никто другой не желал иметь никакого дела. Всякий раз, когда горожанам хотелось взвалить на кого-то какую-нибудь трудную работу, они непременно шли к Младшему Канонику. Вот почему батрак вспомнил о молодом священнике, узнав, что Грифон зовет кого-нибудь к себе для разговора.

Младший Каноник еще ничего не слышал о странном событии, которое переполошило весь город – все, кроме него и трех старушек, были уже в курсе происходящего, – поэтому, когда его известили обо всем и сообщили, что Грифон зовет его к себе, он чрезвычайно изумился и испугался.

– Меня! – воскликнул служитель церкви. – Он же никогда обо мне не слышал! Зачем я мог ему понадобиться?

– О, идите же, идите скорей! – закричали два батрака. – Он и так страшно рассердился, что его заставляют ждать; никому не ведомо, что стрясется, если вы к нему не поспешите.