Никт нахмурился.
– Наверное, Гай Помпей. Он приехал сюда через сто лет после первой высадки римлян. Он мне рассказывал. Ему еще дороги понравились.
– Значит, он самый старый?
– Наверное.
– А давай сделаем себе домик в этом большом каменном доме?
– Ты не сможешь туда зайти. Он закрыт. Они все заперты.
– А ты можешь?
– Конечно.
– А почему я не могу?
– Ну, я гражданин этого кладбища. И много где могу проходить.
– Я хочу поиграть в большом каменном доме.
– Тебе нельзя.
– Ты просто жадный и меня не пускаешь.
– Неправда.
– Жадина!
– Не-а.
Скарлетт засунула руки в карманы куртки и ушла не попрощавшись. В глубине души она знала, что несправедлива к Никту, и от этого злилась еще больше.
За ужином она спросила родителей, жили ли здесь люди раньше римлян.
– Откуда ты узнала про римлян? – удивился отец.
– Все знают, – презрительно отмахнулась Скарлетт. – Так жил тут кто-нибудь?
– Кельты, – ответила мать. – Они поселились здесь раньше, а римляне их завоевали.
На скамейке у старой часовни Никт вел почти такой же разговор.
– Самый старый? – переспросил Сайлес. – Откровенно говоря, не знаю. Из тех, с кем я знаком, самый старый на кладбище – Гай Помпей. Но тут жили и до римлян. Много разных и древних племен. Как твоя азбука?
– Хорошо. Кажется. А когда я научусь писать буквы вместе?
Сайлес помолчал.
– Не сомневаюсь, – произнес он наконец, – что среди многочисленных погребенных здесь талантов найдутся учителя. Я наведу справки.
У Никта перехватило дух: скоро он сможет прочитать все что угодно: любую книгу, любую историю!
Когда Сайлес покинул кладбище, отправившись по своим делам, Никт направился к иве у старой часовни и позвал Гая Помпея.
Старый римлянин восстал из могилы и зевнул.
– А-а! Живой мальчик! Как поживаешь, мальчик?
– Очень хорошо, сэр.
– Вот и славно. Рад слышать.
В лунном свете волосы старого римлянина казались белыми. Под тогой, в которой его похоронили, были толстые шерстяные гетры и телогрейка: он жил в холодной стране на краю мира; холоднее ее разве что Каледония, где люди больше походят на зверей и кутаются в рыжие шкуры. Даже Риму их земли без надобности. Вскоре этих дикарей отгородят большой стеной, и пусть сидят себе в своей вечной мерзлоте.
– Вы самый старший? – спросил Никт.
– На кладбище? Да, я.
– То есть вас здесь первым похоронили?
Гай Помпей замялся.
– Почти… До кельтов на острове жили другие люди. Один из них погребен здесь.
– Ага… – Никт подумал. – Где?
Гай указал на макушку холма.
– Наверху! – решил мальчик.
Гай покачал головой.
– А где тогда? – не понял Никт.
Старый римлянин взъерошил мальчику волосы.
– В холме. Внутри. Сначала товарищи принесли сюда меня. За мной последовали местные чиновники, а затем мимы в восковых масках, которые изображали мою супругу, умершую от лихорадки в Камулодунуме, и отца, убитого на границе с Галлией. Три сотни лет спустя один крестьянин искал новое пастбище для овец и наткнулся на валун, закрывавший вход. Он откатил его и спустился в подземелье холма, надеясь найти клад. Через некоторое время крестьянин вышел, а его черные волосы оказались белыми, как мои…
– Что он там увидел?
Гай, помолчав, сказал:
– Он не рассказывал. Но больше сюда не вернулся. Валун поставили на место и со временем о происшествии забыли. Потом, двести лет назад, когда строили склеп Фробишеров, ход отыскался снова. Юноша, который его обнаружил, решил, что найдет там сокровища, и никому ничего не рассказал. Он задвинул ход гробом Эфраима Петтифера и однажды ночью спустился под землю, думая, что никто его не увидит.
– А когда он вылез, у него тоже волосы были белые?
– Он остался там.