Мертворожденная. Книга первая. Пробуждение

– Спасибо. – поблагодарила я и взялась за ручку.

– Погоди, взгляд у тебя вроде не злющий пока, обычно тут такие приходят… – Батюшка горько вздохнул, посмотрел на меня и сказал, – пойдем сядем.

Мы села за стол, батюшка на свое место, а я, напротив.

– Ты как, уже чувствуешь темные силы в себе? – спросил он.

– Темные силы? – удивилась я.

– Ну, злобу неудержимую чувствуешь или лютость какую?

– Неудержимый голод чувствую. – попыталась отшутится я.

Батюшка удивленно посмотрел на меня.

– Объясните мне уже, что происходит?

– Расскажи, что ты помнишь? – вопросом на вопрос ответил батюшка.

– Очнулась на кладбище, довела какого-то мужичка до обморока, забрала его телефон и куртку, потом письмо нашла около могилы, на котором адрес Ваш был написан, ну и приехала сюда на попутке.

– Долго мужчина в обмороке был?

– Да минут пять-десять, точно не помню.

– Наверное, поэтому пока не чувствуешь лютость, сытая еще.

– Сытая чем? – удивилась я.

Батюшка вздохнул и отвел глаза, потом аккуратно похлопал по книге и сказал:

–Эта летопись лишь одна из многих, десятки были до нее, и, к сожалению, страшно представить сколько будет после. Всякие черти, бесы или мертворожденные, вроде тебя, должны быть записаны у нас в течение 24 часов после появления в нашей области, в других областях другие книги, и другие летописцы. Меня зовут отец Сергий, я уже почти тридцать лет эту летопись пишу, кого только не видел в этой комнате… – отец Сергий горько вздохнул.

– А кто такие мертворожденные? – спросила я.

– Твои коллеги тебе объяснят точно. Я только знаю, что нечисть вы. И быть вас на свете не должно бы вовсе, всю душу вы из простых людей выжимаете, жизни не даете. И беды все от вас, как бы мир отчистился если…– отец Сергий снова замолчал, уйдя в свои мыли.

– А что будет с теми, кто не придет и не запишется в летопись? – спросила я, прервав молчание.

– Ну, для таких у нас специальная служба есть, УНН, называется, то есть учет нелетописных нечистей. У них приборы разные есть, исследуют, если где-то стало слишком много горя происходить – значит нечисть лишняя там затесалась, ну или своя разбушевалась. Если оказывается, что своя разбушевалась, тогда зовут УЛН, они с летописными вопрос решают. Ну, а если находят нечисть, которой в летописи нет, то…

Тут дверь распахнулась и в домик зашел красивый молодой мужчина лет тридцати, одетый в рясу. Не обращая внимания на отца Сергия, он посмотрел на меня и спросил:

– Записалась уже?

– Вроде да. – неуверенно ответила я, посмотрев на отца Сергия, тот лишь хмурился, глядя на вошедшего мужчину.

– Ну и потопали, чего сидеть тут.

Я снова посмотрела на отца Сергия, тот кивнул мне и сказал:

– Иди, несчастное дитя.

Я вышла вслед за мужчиной, тот с интересом посмотрел на меня и спросил:

– Ну, как самочувствие?

– Хорошо.

– Хорошо? – с улыбкой растянул мужчина и захихикал. Несмотря на то, что он непрестанно улыбался мне, мужчина не вызывал у меня никакого доверия, скорее наоборот, едва преодолимое желание убежать от него подальше. Видимо моя настороженность читалась во взгляде, потому что мужчина сказал, – Да ты расслабься, я знаю, что мой прекрасный лик вызывает у тебя безудержное желание побыстрее прыгнуть ко мне в кроватку, но это чуть позже, – мужчина вновь премерзко захихикал.

С чего он сделал такой вывод было совершенно непонятно, но выглядел он весьма уверенным в себе. Мы вышли за ворота церкви, прошли квартал, и остановилась у самого странного здания, которое я видела в своей жизнь. Трехэтажное нечто, совершенно непонятной архитектуры, со статуями в виде крылатых чертей и страдающих грешников, обнесенное железным забором с пиками, вызывало одновременно страх и отвращение.

– Чувствуй себя как дома. – улыбнулся мужчина, отворяя ворота.

Мы прошли во двор, а затем поднялись во высоким ступеням здания. Внутренность строения полностью советовала внешнему облику, высокие окна задрапированы темными шторами, странные картины и скульптуры окружали со всех сторон холла, а я почувствовала еще больший холод, чем тот, что не отпускал меня с момента, когда я очнулась на кладбище.

– Вот это наше пристанище, – обвел мужчина холл рукой, – потом сама разберёшься где и что, а пока пройдем на кухню, поешь там, а заодно поболтаем.

Мы разулись и прошли на большую, и довольно современно, особенно на контрасте с холлом, выглядящую кухню. Мужчина принялся делать кофе на кофемашине и нарезал бутерброд, а я спросила:

– Как вас зовут?

– А как тебе нравится? – подмигнул мне тот. – То личико, которое ты видишь на мне, это лицо человека, которого ты любила в своей прежней жизни, но ты ведь не помнишь ни его, ни как его зовут? – мужчина снова захихикал. – Это мое изобретение, хоть ты и не помнишь ничего, но где-то далеко внутри твоя растрёпанная душа, от которой скоро ничего не останется, все равно хранит память. И благодаря этому у меня быстрее получается перейти к более доверительным отношения, ты же понимаешь, о чем я? – и снова этот мерзкий смех.

– И все же, как вас называть?

– Ну, во-первых, перестань мне выкать, а во-вторых, имя, которое мне дала матушка триста лет тому назад, сегодня не очень актуально, хотя насчет сегодня и не знаю, человеческих личинок сейчас, как только не называют. Короче, последние сто лет меня называют просто Рем.

– Рем?

– Ну, да. Сокращенно от революция моровая, а что?

– Не самое современное имя. – тактично заметила я.

– Так я человек старый, за всеми новшествами не успеваю. Что мне, после каждого переворота в России имя менять, что ли?

Рем поставил рядом вкусно пахнущий кофе и тарелку с горячим бутербродом:

– Подожди не ешь, сейчас одну штучку дам тебе, а потом запьешь. – Рем вытащил из кармана пробирку с темной жидкостью и дал мне. – Только залпом пей, а то на вкус жижа малоприятная.

– Что это? – спросила я.

– Да тут целый коктейль: ненависть, обида, злость, обреченность, безответная любовь – и это только основные ингредиенты.

– И зачем мне это пить?

– Можешь и не пить. Тогда, Серёнька зря записывал тебя в свою книженцию, потому что эту ночь ты не переживешь.