Гардемарины, вперед!

«Мне до твоих тайн нет никакого дела, – послышалось Алексею в капризных интонациях. – Что может быть интересного в ряженом мальчишке, подобранном в дороге? У меня своих забот достаточно».

На лице у дамы появилось то же брезгливое выражение, что и у лилового надменного господина. Камеристка поспешно распахнула баул и извлекла флакон с нюхательной солью. Мужчина склонился к даме и зашептал по-французски, касаясь губами ее волос. До Алексея донеслось повторенное несколько раз слово «couvent»[10 - Монастырь (фр.).].

И действительно, свой путь они кончили у стен большого монастыря. Было совсем темно. Вельможные попутчики, к счастью, забыли про Алексея. Молчаливая монашка отвела его в комнату, убогую и тесную, – не то монастырская гостиница для бедных, не то пустующая келья. Деньги вперед, топчан в углу со свежей соломой да глиняная плошка с плавающим огоньком.

2

Алексей устал… Как тяжелы были четыре дня в пути! Он шел не разбирая дороги, одержимый одной мыслью – уйти от Москвы. Нога опухла, не умещалась в узком башмачке, и он потерял его где-то в болоте.

За полями и оврагами, за ручейками и речками, холмами и низинами, за чащобами и топкими лесами – родительская усадьба. Маменька сидит у окна, смотрит на мир и не ведает, какая беда стряслась с ее сыном. Выйти бы к постоялому двору, выложить все деньги, да и махнуть на перекладных в родную деревню. Но он обходил постоялые дворы, там его могли поджидать драгуны.

Сколько людей едет в каретах, телегах, верхами! Куда их всех несет нелегкая? Бредут странники, нищие, ремесленники и прочий рабочий люд. И всех он боится. Девицу легко обидеть, а шпагой защищаться нельзя. И переодеваться в мужское платье тоже нельзя. Маршируют по дорогам полицейские отряды, бьют в барабаны, ищут преступника Алексея Корсака. Хочешь не хочешь, а продолжай маскарад.

В первую же ночь Алексей заблудился. Едва не утонув в болоте, голодный, еле живой от усталости, продирался он через бурелом и неожиданно вышел на костер. Какие-то люди сидели у огня, сушили одежду, ели, разговаривали. Алексей долго стоял под лохматой елкой, глотал дым и невольные слезы. Есть ли большее счастье в жизни, чем лечь у костра, согреть больную ногу и поесть горячей похлебки? Но он так и не решился выйти к людям. Не меньше, чем драгун, он боялся разбойников – рассказы о них в навигацкой школе были весьма популярны. У разбойников известное обращение – ограбят и повесят на осине.

– Живым не дамся! – прошептал он заветные слова и побрел прочь, оступаясь больной ногой и вскрикивая от боли.

Переночевал он в узкой расщелине между поваленных, наполовину сгнивших берез. Стараясь не думать о хищном зверье, он закутался в плащ, но даже в шорохе дождя ему чудилась осторожная волчья поступь. А потом он согрелся. Запах опят и лесной прели, возня крота под трухлявым пнем успокоили его, и он уснул.

Утром, уже потеряв надежду найти какую-нибудь просеку, тропинку или след человека, он неожиданно наткнулся на группку крестьянских девушек. Шумно, как воробьи, они шныряли по кустам, обирая малину.

– Туда не ходите, – махнул рукой Алеша. – Там люди костер жгли. Разбойники…

– Какие ж они разбойники? – наперебой закричали девушки. – Это наши мужики лес валят. Мы им обед несем. А ты как сюда попала?

Девушки накормили измученную горожанку и объяснили, как выбраться из леса и выйти на Петербургский тракт. Но Алексей боялся идти по большаку и продолжал держаться менее оживленных проселочных дорог. Через два дня его подобрала карета.

Каморка, в которую привела Алексея монашка, была мала и холодна, как собачья конура, но он несказанно обрадовался и такому пристанищу. Здесь он был в безопасности.

Есть не хотелось. Спать, спать… С трудом превозмогая желание сразу лечь спать, он снял мокрую одежду и развесил ее для просушки. Стеганые бока пропитались влагой, узлы на тесемках затвердели, и он долго возился, развязывая их, пока не догадался разрезать шпагой. Кокетливые кудряшки парика превратились в липкие, как переваренная лапша, пряди, в которых запутались еловые иголки и солома. Он даже не решился выжать этот театральный реквизит, боясь, что парик склеится.

– Куда бы мне повесить мои кудри? – сказал Алексей задумчиво. Самое сухое место в углу, там лампада горит день и ночь. Он перекрестился и повесил парик на торчащий под иконой гвоздь.

Солома на топчане была сухая. Алексей зарыл в нее больную ногу, подкопнил под бока и блаженно закрыл глаза.

Кто его спутники? Видно, плохо он играет свою роль, если дама все поняла. А как хороша! Почему-то ему казалось, что он видел ее раньше. Что-то знакомое чудилось в чертах лица, в усмешке. «В мечтах ты ее видел, – улыбнулся Алеша. – Во сне встречались. Как бы она, красота, не донесла на меня!»

Он уже совсем засыпал, когда тяжелая дверь в келью хрипло, по-стариковски скрипнула и приоткрылась, удерживаемая чьей-то осторожной рукой. Алексей сразу сел, закрылся мокрым плащом, накинул на голову капюшон и замер, испуганно уставившись на дверь. Этот кто-то медлил войти. «Ну?» – не выдержал он. В дверь проскользнула девушка, скорее девочка-подросток в темном, под горло платье и большой, волочащейся по полу шали.

– Ты кто? – услышал Алеша чуть внятный шепот.

– Служанка приехавших вечером господ, – также шепотом ответил он, поправляя плащ.

– Ты не служанка. Ты на богомолье идешь. Тебя в дороге подобрали.

– А тебе что в этом? – Алексей схватил девушку за запястье. – Кто тебя подослал? Говори!

– Пусти, закричу! Знала бы, что ты злая, как цыганка, не пришла бы сюда.

– Чего тебе надо? – крикнул Алексей, отбрасывая ее руку.

– Я завтра с тобой пойду.

– Вот радость-то, – иронически протянул он.

– Не хочешь, чтобы с тобой шла?

– Зачем ты мне нужна-то? Ты кто, монашка?

– Нет. Я при монастыре живу.

– Ты даже не знаешь, куда я иду, – усмехнулся Алеша.

Она задумалась, по-детски выпятив губы, пальцы ее с отрешенной деловитостью быстро сплетали в косичку кисти шали.

– А куда ты идешь? – спросила она наконец.

– Это уж мое дело. Тебе куда надо?

– А это мое дело! – Девушка бросила заплетать кисти, стиснула худой кулачок и решительно потрясла им.

– Вот и хорошо. Вот и поговорили. А теперь иди. Мне спать надо.

Девушка не двинулась с места.

– Мне надо в Новгород, – прошептала она с неожиданной кротостью. – Я одна боюсь идти, я мира не знаю.

Она ссутулилась и вдруг упала на колени, вцепилась руками в волосы и стала раскачиваться перед Алешей, страстно шепча:

– Возьми с собой! Христом Богом молю… Выйду я из монастыря, только дорогу спрошу, меня назад и воротят. На? кольцо, оно дорогое, фамильное. Ты не бойся, бери, только позволь идти с тобой.

«Уж не блаженная ли?» – оторопело подумал Алексей.

– Не нужно мне твоих колец. У меня свои есть. Пойдем, коли хочешь.

«Вдвоем идти легче, – размышлял он. – Вряд ли она будет обузой. Ноги длинные, в ходу, наверное, легкие. Пусть скачет…»

Получив согласие, девушка сразу успокоилась, нахмуренное лицо ее разгладилось, похорошело. Она села на пол, подперев щеку ладонью, и принялась внимательно рассматривать Алексея.

– Ну и взгляд у тебя, – смутился тот. – Твои глаза костер поджечь могут. Не пробовала?

– Черные, да? – простодушно отозвалась девушка. – Мне сестра Федора всегда говорит: «Спрячь глаза!»

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– А зовут тебя как?