– Вот, Галка, наука тебе! Будешь строить глазки кому ни попадя! – Марья учила меня жить, мстила за вчерашние слезы.
– Да не строила я им глазки! Какие амуры могут быть в пути. Сама говорила, что я бабушка.
– Да бабушка-то ты всего полгода. Ухажеры могли этого не знать. А выглядишь ты как кормящая мать.
– Ну, спасибо на добром слове.
– А ведь они нас где-то дожидаются, – сказала серьезно Алиса.
– Может, переждем?
– Может, поедем в Брюгге? – Марья бросила фразу и рот закрыла рукой, видно, само с губ сорвалось.
Несколько минут Алиса ехала молча, потом спросила:
– Маш, ты адрес не выкинула?
– Вот он, при мне.
– Галь, следи за дорогой. И не проморгай поворот.
Через десять минут или около того мы свернули на Брюгге. Тогда мы еще не знали, что уже вступили, как скажет позднее Марья, на тропу войны, тропу опасностей и приключений.
6
Дальше рассказывает Марья Петровна Соколова
По всем законам здравого смысла мы должны были сразу пойти искать неведомого искусствоведа Константина, но мы залипли в городе. Брюгге – это сказка, диковинка, сон золотой. О Брюгге пишут как о мертвом, печальном городе. Великая слава этой северной Венеции так давно умерла, что и горевать по ней перестали. Но как можно грустить, когда попадаешь в мечту?
Меня Брюгге волновал с детства из-за «Серебряных коньков», была такая замечательная детская книга. Написала ее американка. Кстати, «Серебряные коньки» тоже в некотором смысле путеводитель. Ну и конечно, Брюгге связан с Тилем Уленшпигелем, который живее всех живых, как Дон Кихот, Обломов и Шерлок Холмс.
Представьте себе квадратную площадь. Прямо перед вами белокаменная ратуша в стиле готики: статуи, ажур, резьба, узкие окна и высокая кровля, увенчанная стройными, как иглы, как зубцы на короне, башенками. А вокруг плечо к плечу стоят дома. В Кусково были, голландский домик видели? Так тут этих домиков… Все они разноцветные, хорошенькие, живые, на флюгерах какое-то металлическое зверье. Площадь залита солнцем, геральдические флаги плещутся на ветру, фламандский черный лев на них когтист и добродушен. Народу полно, лошади цокают по брусчатке подковами, катают в старинных кабриолетах детвору.
Я понимаю, все здесь раскрашено, досмотрено и ухожено для туристов, реальный Брюгге надо смотреть в других местах. Мы много гуляли по городу: соборы, каналы, мосты и мостики – крошечные, словно для одного человека, далее увитые плющом стены, островерхие черепичные крыши… Удивительно! С полной убежденностью говорю: где бы ни заблудился взгляд, в какой бы закоулок ни проник, ты увидишь совершенство, от которого душа замирает. Просто не верится, что человек способен вот так уютно обустроить кусок земли себе под жилье.
Только тогда, когда ноги уже спотыкались от усталости, Алиса потребовала у меня адрес Константина.
– Скажите, пожалуйста: улица Камней. Я думаю, она есть на плане.
Жилище Константина, вернее бельгийского скульптора, мы нашли на удивление быстро. Старинный светло-охристого цвета дом выходил торцом на канал, фасад его был осенён раскидистой ивой. Вход украшала каменная дама в одежде с библейскими складками. Для порядка мы немного поспорили – кто будет звонить, кто первым говорить. Решено было доверить все Алисе.
– Здрасте… Вы Константин?
– Положим, – не удивился тот. – Чем обязан?
Артур не нашел нужным предупредить, что искусствовед был личностью мрачной и нелюбезной. Широкомордый, бородатый, в какой-то нелепой одежде, которая в мое время называлась «треники», он смотрел на нас оценивающе, приоткрыв толстые плотоядные губы, при этом нижняя все время как-то надменно выпячивалась. Мог бы хоть в дом пригласить. Чай, соотечественницы прибыли!
Уболтала Алиса искусствоведа, Алиса кого хочешь уговорит. Константин не только согласился приютить нас на ночь, но изобразил на своем мохнатом лице подобие улыбки, мол, он безумно рад, что у него три тетки переночуют. Объясняя ситуацию, Алиса все время просила разрешения позвонить в Амстердам, чтобы Артур дал нам рекомендации. От звонка Константин вежливо отказался, он нам и так доверяет.
Мне на все эти расшаркивания ножками было наплевать, я вожделела увидеть, как выглядит Брюгге изнутри. Брюгге город старый и тесный. Я не знаю, во сколько раз увеличилось его население, но уж наверняка не осталось на прежнем, средневековом уровне. Фасады зданий оставили в неприкосновенности, а нутро надо было оснастить всеми благами цивилизации, как то электричеством, водопроводом, кой-каким отоплением. К слову скажу, на Западе жилье отапливают плохо, все жалуются на холод. Это только наше отечество топит почем зря, обогревая не только жилье, но и вселенную.
Этот дом от оборудования удобствами не пострадал. Все здесь дышало стариной. Первый этаж был занят под мастерскую. Комната показалась огромной, но скоро я убедилась в ошибочности первого впечатления. Я всегда была уверена, что на картинах фламандских мастеров большие комнаты. Но здесь я поняла, что дело не в размерах помещения, а в небольшом количестве вещей. Мебели было мало: длинный дубовый стол, добротный сундук, некое подобие буфета, старинная конторка. А вешалка была современной, только неудобной, без крючков. Я с трудом пристроила свой плащ и тут же получила нарекание от Константина:
– А вот на скульптуру вешать одежду не надо. Хоть хозяин и в отъезде, но ему бы это явно не понравилось.
– А это скульптура? – опешила я.
– Это «Конструкция № 14». Видите цифру? Лучшие работы Эрика на выставке. Это так… остатки. А плащ можете повесить вон туда, на оленьи рога.
– Лучше бы ваш Эрик оленьи рога на выставку послал, – буркнула я.
Надеюсь, Константин меня не услышал. Не хочется выглядеть нахалкой. Ну раздражает он меня! С его внешностью ему не Мемлинга изучать, а проводником по тайге ходить.
Только тут я заметила еще несколько скульптур. Они не били в глаза и все странным образом напоминали вешалки. Эдакое нагромождение геометрических фигур, поставленных друг на друга как-то очень косо, неустойчиво, эквилибристика в камне.
– Странно, я эти фигуры тоже не заметила, – созналась Алиса. – В Брюгге глаз видит только подлинное, а современные выкрутасы отметает за ненадобностью.
Красноречивый взгляд Константина проорал, что он имеет большое сомнение относительно понимания нами современного искусства.
– Вот это мне нравится, – я показала на стилизованного деревянного коня с рыжей гривой.
– Это всем нравится, – согласился Константин. – Этому коню двести лет. Эрик любит игрушки и собирает их. А вещи отнесите туда, – указующий перст был направлен на задрапированный закуток, – там кладовка.
Организатором нашего быта на этот раз выступила Алиса. Обычно первой принимается за хозяйские дела Галка, но здесь она оробела, а может быть, все еще не изжила дорожное путешествие.
– Нам бы ужин приготовить…
Электрическая плита в этом доме была закамуфлирована под старинный очаг. Посуда на полках – медные, до блеска начищенные котлы – явно предназначалась не для употребления, а для интерьера. Но это нас не волновало. Предусмотрительная Алиса взяла в путешествие не только постельное белье, но и посуду.
– Марья, брось свой диктофон. Иди мыться!
Когда я после душа вступила под своды мастерской, то застала там не только накрытый стол, но явно другую атмосферу, другое состояние мира. В воздухе порхала доброжелательность. Как это Галке удается, не знаю. Сие есть тайна. Константин поменял треники на вполне цивильный костюм, даже, кажется, бороду расчесал, потому что улыбка в чаще волос была уже не ощутимой, а зримой. Он курил трубку и внимал Галкиным речам. Я поймала их только за хвостик:
– …Вы себе представить не можете, что для нас значит встретить в Брюгге русского человека! Мы думали, что Запад совершенно безопасен, а поди ж ты!
Очевидно, Галка придала происшествию на дороге трагический оттенок.
– Не берите в голову, – пробасил Константин. – Хулиганье во всем мире одинаково. А поломку вам устранят за копейки на любой заправке.
– Забудем… – примирительно сказала Алиса. – Надеюсь, подобное не повторится.
– Если Галку под паранджу спрятать, тогда я понимаю…
Последнее никто не услышал. Все стали рассаживаться. Константин вдруг рванул с места, скрылся на кухне и вынес три бутылки. Он нес их в одной руке, как букет.
– Выбирайте, сударыни, чем причащаться будете.
К нашему удивлению, в пузатой, черного стекла и затейливой формы бутылке, которая должна была содержать нектар урожая какого-нибудь 18… года, оказалась клюковка домашнего приготовления.