Путь Мёбиуса

Человеческая империя с определенного момента начала разрастаться в геометрической прогрессии. И следить за порядком и выполнением общеимперских законов стало еще сложнее. Нет, вопиющие случаи вроде массового убийства поселенцев или травли пришлых расследовались и наказывались, но всякие мелкие недочеты списывали на самобытность культур.

Одной из таких мелочей был жизненный уклад на станции ХХ-49. Той самой, на которой не посчастливилось родиться Камерон.

Построенная на заре освоения космоса, сразу после открытия Потоков, станция представляла собой поначалу полигон для испытания человечества на прочность. Женщин было мало – да и кто согласится жить в металлической коробке, ежедневно рисковать здоровьем и сражаться за каждый построенный сантиметр с вакуумом? Зато рисковые мужчины, жаждущие быстрого заработка, приезжали на станцию толпами.

И ушлое руководство издало указ: выезд со станции незамужним женщинам запрещался.

Какое-то время было тихо. Женщины, которые сильно хотели уехать, выходили замуж за строителей, у которых заканчивался контракт, и покидали недружелюбную станцию. Но многие оставались, заводили семьи… Рожали детей.

В том числе девочек.

И те уже не хотели покидать родителей. Для них стройка, а потом и пересадочная станция становились домом.

Тогда издали новый закон. Согласно ему, все совершеннолетние женщины станции должны быть замужем.

А то непорядок: мужчин по двадцать штук на одну женщину, а те ходят такие гордые и никому не дают.

Одно время завели бордель, но работницы секс-индустрии быстро смекнули, что их буквально порвут, и повыскакивали замуж. Тогда и придумали этот элегантный выход из положения.

Ведь поделиться женой с друзьями – это не зазорно, а вполне гостеприимно.

А в остальное время что хочет, то пусть и делает, хоть и работает – рабочих рук всегда не хватало.

Двадцать четвёртый – он же рабочий – сектор построили самым первым как временное жилье для обитателей и строителей станции. Как и все временное, оно очень быстро стало постоянным. Менялся только порядковый номер. Сначала поменяли на второй вслед за космопортом, который, естественно, всегда должен быть номер один, потом сектор стал третьим, четвёртым… По мере надстройки новых, улучшенных, уровней постепенно ухудшалась жизнь на первоначальном.

Воздух к живущим на нем теперь поступал в последнюю очередь после многочисленной фильтрации и использования в более престижных секторах. То же касалось воды и канализации. В неудачные дни Камми заходила в уборную в маске. Иначе рвотные позывы мешали другим естественным надобностям.

Помыться в душе – недоступная мечта. Пару раз в год, когда верхние уровни затихали и разъезжались постояльцы отелей, в несезон, особенно по ночам, можно было урвать пару-тройку минут под прохладными, умеренно вонючими струями. В остальное время приходилось обходиться влажными салфетками и ионным очистителем.

Последний применялся как к телу, так и к одежде, и к мебели, и даже помещениям – зависело от режима мощности. Электричество жрал как не в себя, сколько бы его Камми ни модифицировала, но тут Стилов спасал их личный генератор. Были бы они подключены к общему энергетическому каналу – давно разорились бы.

Ведомая ароматом и предвкушением редкого лакомства, девушка разогналась и чуть не врезалась в толпу за поворотом. Люди плотно стояли, негромко переговариваясь

Очередь в булочную на окраине сектора вилась змеей почти до центральной площади.

Приуныв, Камми встала в хвост за двумя солидными мастерами в кожаных куртках со знаками седьмого уровня на рукавах. Они иногда пересекались в технических чатах, так что были хоть и шапочно, но знакомы. Мужчины работали в крупной компании, ремонтировали частные приборы, начиная с чайников и заканчивая генераторами. Появлению Камерон они обрадовались, втянули ее в понятный только механикам разговор, и полуторачасовой ожидание пролетело довольно быстро.

– Увидимся, Кам, – похлопал ее по плечу один из мужчин, когда их очередь выбирать из небогатого оставшегося ассортимента подошла. – Ты, я слышал, скоро служить идёшь? Мужиком станешь наконец-то, а то вон какой доходяга!

Работники вокруг разразились хохотом, Камерон тоже усмехнулась. Обидчивые на нижних уровнях долго не жили, и не потому, что их кто-то забьет до смерти.

Их убивала изоляция.

Хоть она сама и терпеть не могла человеческое общество, приходилось играть, притворяться, улыбаться и выкручиваться, иначе им с дедом грозило остаться без заказов. А механик без клиентов – мертвое мясо.

Поэтому, изобразив дружелюбный оскал, она несильно ткнула кулаком в грудь громче всех смеющегося.

– Доходяга я или нет, а собрать голыми руками фотонный датчик на коленке могу. В отличие от тебя! – и, отпихнув механика плечом, протиснулась без очереди в узкий зев дверного проема. Никто не возражал, а побитый ею техник еще и руками развёл, обращаясь к товарищам:

– Что с ним поделать, наглый шалопай. Пусть хоть хлеба наберёт, может, поправится, бедолага.

И очередь снова разразилась смешками.

Возвращалась домой Камми чуть не приплясывая. На прошлой неделе она справилась с довольно сложным и, соответственно, дорогим заказом – дед не пожадничал и перевёл ей половину суммы. Так что, кроме хлеба, она, как и собиралась, шиканула и прикупила мягкие внутри и хрустящие поджаристой корочкой снаружи булочки, которые одуряюще пахли коричным экстрактом даже сквозь бумажный пакет.

Предвкушая пиршество, – можно в честь такого и мясные консервы открыть, а то от постного риса уже воротило, зато если добавить соевой говядины в соусе, м-м-м… – она распахнула рывком заднюю дверь…

И замерла, прислушиваясь.

Глава 2

В мастерской был посетитель. Он громко и невнятно требовал чего-то, а дед заискивающе отвечал, спустя еще какое-то время в беседу вплелись другие голоса.

Очень знакомые голоса.

Камми беззвучно застонала сквозь стиснутые зубы: только не Грег и его шайка!

Сержант Грегори Расл отвечал за двадцать четвёртый сектор.

На бумагах.

На деле он почитался в нем выше Императора Ойкумены. Торговцы трепетали при виде сияющего значка на фуражке, надетой на не менее сияющую лысину. Простые граждане либо переходили на другую сторону улицы, освобождая дорогу, либо заискивающе улыбались, если разминуться никак не получалось. И кланялись. Непременно в пол.

Рубашек Грег не носил принципиально, а китель всегда оставлял расстегнутым, являя миру внушительную коллекцию татуировок. Его подчиненные старались во всем ему подражать, так что обход патрулем территории скорее напоминал демонстрацию силы небольшой мафиозной группировки.

Что, впрочем, было недалеко от истины.

Крадучись, Камми пробралась на кухню и поставила булочки в печь. Прямо в бумаге. Ничего с ними не будет – печка еле греет, зато тёплыми останутся дольше.

Разборка с местными властями грозила затянуться надолго. Раз уж дед взялся возражать – вопрос принципиальный. Обычно Стефан старался не выделяться и соглашаться с любыми капризами сержанта.

При ее появлении с тряпкой в руках спор стих, будто и не было ничего. Она даже подслушать толком не успела.

Громкие басы в наушниках заглушали все внешние звуки, зато имплант ловил малейшие колебания воздуха, служа эдаким внешним средним и обычным ухом.

Так, не поднимая глаз от пола, который намывала с показным усердием, она знала, что дед стоит у разобранной еще вчера поливальной машины, которую привезли с пятого – растительного – сектора. Сержант вальяжно перекатывался с носка на пятку в двух шагах от Стефана. Никто не обманывался: ни расстояние, ни возраст не помешают местному царьку избить и унизить гражданского как вздумается.

Но без следов. За оставленные следы военного могли и разжаловать.

Такие вот строгие правила.

Грег покатал во рту невидимую жвачку и от души сплюнул на свежевымытый пол.

Камми отложила тряпку и встала, сделав вид, что только заметила присутствие посторонних.

– Доброе утро! Чем могу помочь? – она любезно улыбнулась, демонстрируя ровные, хоть и желтоватые зубы. Отбеливание стоило не так уж и дорого, но добавило бы ей привлекательности, а это последнее, чего бы ей хотелось.

– Помочь? Ты правда хочешь помочь, парень? Иди сюда тогда, сделай мне массаж. Что-то у меня шею защемило, – Грег повёл обширными мясистыми плечами под плотной чёрной тканью кителя и похабно подмигнул. Его дружки услужливо заржали, будто ничего смешнее год не слышали.